Мех под кожей (джен)

МакНейр проторчал в Ирландии практически трое суток, таскаясь по торфяным болотам в поисках изводившей окрестности банши. Он и прежде-то недолюбливал те края, а теперь и вовсе возненавидел: куда ни плюнь, сплошные болота! Мерлином драные торфяные болота — да они даже столицу свою болотом назвали!⁽¹⁾ И каждый, каждый мордредов ирландец полагает это мордредово болото непременной частью романтического пейзажа! И мало им тех, что имелись, так они их от широт души ещё и разводили в прежние времена… а потом топили народец. Нет, боглах, конечно, запретить Визенгамот запретил, но кому как не Уолдену было знать, что если хорошо поискать, любители старины найдутся; и хорошо ещё, если в топь за околицей попадёт обычный маггл, а то ведь иногда и сотрудники Министерства пропадали с концами.

И вообще, банши — это не к нему, а в Отдел духов! Но нет — ах, они не справятся, они не обучены работать на таких площадях, да тому же в потёмках! А он, можно подумать, обучен отлавливать долбаных банши на шести сотнях гектар болот! Но нет — в ответ на его разумное замечание о том, что это вообще-то вне его компетенции они сослались на Локхарта — Уолден чуть не начал жевать рукав: тот, видите ли, без проблем справлялся и с вампирами, и с оборотнями, и с банши… Уолден бы его сам предложил им нанять, если бы только беднягу удалось вытащить из палаты для душевнобольных в Мунго — такая досадная и несправедливая мелочь, и вот всегда так!

Впрочем, банши они с местными всё-таки изловили — просто потому, что в противном случае его командировка грозила затянуться на целую вечность, а скитаться здесь всю жизнь Уолден намерен не был. Да он даже это их чёрное пиво не слишком любил! А теперь, пожалуй, уже ненавидел. Недели на три точно.

Домой Уолден вернулся под утро в пятницу, и первым делом отправился в душ, отпихивая по дороге вьющихся под ногами книззлов. Мылся он обычно быстро, но сейчас подзадержался под горячими струйками воды — стойкой уверенности ирландцев в исключительной целебности местной болотной грязи он тоже не разделял. Может, для кого она и целебна — ну вот пусть в ней и возится. Да даже и живёт — а ему хватило. Он и так был вполне здоров. Без всякой грязи. Ну какая пакость, думал он, второй раз намыливаясь, хотя никакой нужды в том не было: очищающие чары избавляли от любой грязи лучше и надёжнее воды. Но вот ощущение чистоты давала ему именно вода.

Вымывшись и натянув халат, без которого в доме было банально холодно, он вышел из ванной и, сопровождаемый толпой из трёх недовольно голосящих книззлов, направил свои стопы на кухню. Для ужина было возмутительно поздно, а для завтрака, пожалуй, ещё рановато, но Уолден был голоден, и ему было глубоко плевать на то, как называется его трапеза. Еда есть еда — всё остальное финтифлюшки.

В холодном шкафу обнаружились остатки рагу с чёрной фасолью и бараниной, и пока оно разогревалось, Уолден кинул книззлам по паре кусков крольчатины и поставил на плиту кофейник. Присев на табурет у стола, он позволил книззлам, наконец, взобраться к нему на колени — а чёрному, Коту, и на плечо, где тот тут же принялся сосредоточенно вылизывать его мокрые после душа волосы. И просто сидел так, ни о чём не думая, поглаживая умостившихся на коленях книззлов и слушая, как начинает булькать в сковороде рагу. Уолден практически ощущал, как его покидает усталость, которая, казалось, буквально пригибала его к земле ещё полчаса назад. До сих пор он полагал, что, едва доберётся до дома, вымоется и рухнет спать, но теперь уже подумывал о том, чтобы выйти подышать во двор и, может, прогуляться и силки проверить.

Потом Уолден жадно ел, почти не жуя, и слушал недовольное ворчание книззлов, которым на сей раз ничего не досталось — слишком острым, в лучших дедовых традициях, было рагу. Впрочем, хлебом Уолден с ними всё же поделился — его до сих пор поражала их любовь к свежему белому хлебу. Почему-то только белому — другой они не просто не признавали.

Он снял кофейник с плиты и наполнил до половины горячим кофе свою любимую кружку: объёмную, иначе что там вообще пить, с массивным широким основанием и ручной, удобно лежавшей в руке. Потом поискал глазами тарелку, и отколупав соринку с жёлтого ободка, счёл её вполне чистой и горкой высыпал на неё поломанный шотбред. В конце концов, он заслужил просто посидеть, вытянув ноги перед камином, и полистать «Пророк», пропустив политику и перейдя сразу к спортивному развороту. Однако на столе в гостиной рядом с двумя последними номерами «Пророка», аккуратно оставленными ему дедом, обнаружилась ещё и стопка корреспонденции, на самом верху которой Уолден увидел три письма — и все от Малфоев. Аккуратный и изящный почерк на одном из конвертов и неровный, быстрый — на двух других не обещали ничего хорошего, и Уолден, отставив кружку с тарелкой в сторону, открыл пришедшее, как выяснилось, ещё три дня назад письмо от Драко. Даже скорей не письмо, а записка, в которой Драко просил ничего не говорить отцу. Уолден в нехорошем предчувствии тяжело вздохнул и вскрыл второе послание, в котором, как он предполагал, и крылся ответ на вопрос, о чем именно Люциусу не стоит знать. Да уж, подумал он, пробежав глазами по строчкам, так и оставшись стоять у стола, затем медленно и глубоко вздохнул, а потом обхватил подбородок пальцами и задумался.

Он предполагал, конечно, что в школе Драко будет сложно, и был почти уверен, что однажды тот столкнётся с чем-то вроде этого — но не так сразу. И вообще — не так. Он никак не ожидал, что Драко в одночасье умудрится настроить против себя весь факультет. Но и он сам, и Люциус слишком много ждут от расстроенного тринадцатилетнего парня. Это было, конечно, отважно, но глупо. Мог ли он его осуждать, читая о том, как крестнику нелегко, между строк?

Там, где на Слизерине ценилась хитрость, Драко решил проявить упрямство. Ох… Но теперь уже, конечно, поздно было извиняться — станет только хуже, ведь теперь для обеих сторон доказать свою правоту было уже делом принципа. Остаётся покрепче сжать зубы, и ни в коем случае не поворачиваться спиной. И ждать, нет, не пока им надоест… а пока не представится случай заставить себя уважать как-то иначе. Слизерин — факультет гордецов, и теперь уже нельзя проявлять перед ними слабость. Вот только Уолден совсем не был уверен, что подобное Драко сейчас по силам. Но деваться некуда — придётся ходить с гордо поднятой головой и покрепче держаться за палочку. Он Малфой, в конце концов — значит, выстоит. Жаль, что Уолден не мог донести до него это лично — но ответ нужно будет непременно обдумать как можно лучше, чтобы крестник в порыве внезапного озарения не выкинул что-нибудь ещё.

Уолден отложил пока письмо Драко и взял послание от его отца — а, прочтя, снова задумался. Он, конечно, понимал, что, если бы случилось что-то действительно срочное, сова нашла бы его даже в Ирландии, благо Люциус знал, на каких людей надавить, чтобы выяснить чьё угодно местонахождение. И раз сова туда не добралась — значит, срочным дело не было. Однако тон письма его совершенно не радовал: Люциус писал так, будто боялся, что Уолден бросит всё и тотчас сорвётся с места, а это был не самый хороший из признаков. Это значило, что понадобилась не помощь, а дружеское плечо, что бывало с ним совсем нечасто. Но в такую рань — Уолден бросил взгляд на старые напольные часы и убедился, что было всего-то около половины седьмого утра — Люциус наверняка спит, и устраивать переполох, являясь к нему домой, смысла не имело. Да и вообще, исходя из общего настроения письма, которое можно было передать коротким «приходи — напьёмся», стоило, видимо, отоспаться. Тем более, после трёхдневного хождения по ирландским болотам в сопровождении проводников и виски. И порадоваться тому, что этот день у него был выходным.

Но сперва нужно было написать Драко — он ждёт уже третий день. Уолдену было муторно и скверно, и, хотя он прекрасно знал, что к происходящему он сам он имеет лишь косвенное отношение, полностью избавиться от ощущения своей вины ему не удавалось. Прежде всего, перед Нарциссой. Потому что из всего, что он обещал себе и ей, он так ничего и не смог для неё сделать: ни на волос не приблизился к тому, чтобы отыскать виновников её беды, и отдельно позорно прошляпил дементоров, клином покинувших Азкабан и заступивших на охрану Хогвартса. Его буквально грыз тот скандал с Нарциссой — и ведь даже если сейчас она спросит его про дементоров, ему просто нечего ей сказать...

Да и вообще, присутствие дементоры вокруг замка вызывало у Уолдена сильное беспокойство, и не только за студентов. Куда больше его тревожила живность в запретном лесу — и предчувствие у него было не слишком хорошее. Кто только в Запретном лесу ни водился — и было совершенно непонятно, кто кого в процессе миграции в глубину леса в чаще пожрёт или, не приведи Мерлин, с кем скрестится. Даже если дементоры не слишком отвлекались своих прямых охранных обязанностей, они уже были там и влияли на все живое. Уолден уже думал о том, что нужно будет поднять этот вопрос на службе и заглянуть в отдел по связям с кентаврами.

А ещё ведь этим тварям нужно что-то жрать! Чем питаются дементоры, Уолден знал отлично, и ему совсем не нравилось представлять себе, где и как они станут добывать себе еду.

Впрочем, этим он займётся потом — а сейчас у него были письма. И секреты, стоявшие между отцом и сыном. Конечно же, Уолден все понимал, и даже без лишних просьб не предал бы доверие крестника и до времени промолчал, но это его царапало. Он понимал парня — но, в то же время понимал, что так нельзя. И нужно как-то суметь ему объяснить, что Люциус ему не враг.

Второй занозой в его груди крепко засел тот факт, что письма крестника пролежали в гостиной целых три дня, а на то, чтобы придумать ответ, Уолдену нужно было время: всё шло не так, и он понятия не имел, как может помочь им обоим.

Впрочем, это позже, решил Уолден — и, забрав с собою письма, он в сопровождении книззлов решительно отправился спать, оставив остывший кофе и тарелку с шотбредом стоять на столе.

Проснулся он далеко за полдень не то чтобы выспавшимся, но, по крайней мере, отдохнувшим. Тело, правда, ныло, как обычно это с ним бывало после такой вот работы, но от этого неплохо помогала обычная зарядка.

После завтрака, по времени больше напоминающего поздний ланч, он сразу же уселся за ответ. Над письмом Уолдену пришлось хорошо поломать голову, чтобы не сорваться в своих мудрых советах в крайности: в его времена всё было немного иначе, да и сам он был мало похож на своего крестника и воспитанием, что уж там, конечно, происхождением. Впрочем, некоторые вещи со временем, слава Мерлину, не меняются — по крайней мере, сам МакНейр в это верил. А в чём-то люди не так далеко ушли от зверей... вот только писал он упрямому и расстроенному тринадцатилетнему пацану, которому о некоторых вещах пока думать не стоило.

Наконец, отложив перо и чернила, Уолден поднялся, вышел на крыльцо, и, резким характерным свистом подозвав свою сову, привязал к её лапе конверт и проводил взглядом. Лети в Хогвартс, красавица, там тебя давно ждут. А затем позволил себе упасть в кресло и немного посидеть так, пока на его коленях топтались Кот и Бестолочь. Хотел бы Уолден сейчас ещё пару часов подремать — но вместо этого, посидев так ещё пару минут, он спихнул книззлов на пол и встал, а затем, бросив в камин горсть пороха, сунул в него голову и осведомился у появившегося эльфа, дома ли хозяин. Видимо, Уолден удачно выбрал время, потому что, как ему сообщил эльф, хозяин вернулся около часа назад и был у себя в кабинете.

Так что Уолден выбрался из камина, зашёл в комнату, взял бутылку виски, сунул её в карман — и снова швырнул в камин порох и ступил в зелёное пламя.

Вышедший ему навстречу Люциус был собранным, злым, и, похоже, сегодня уже никого не ждал в гости, однако не стал это демонстрировать слишком явно:

— Рад тебя видеть, — произнёс он, когда они пожимали пожали друг другу руки. — Прости, что побеспокоил тебя вчера, — продолжил Люциус слегка напряжённо — и Уолден хорошо знал этот тон.

— Я из Ирландии вернулся только утром и упал спать, — Уолден извиняющеся пожал плечами. — Письмо твоё нашёл, но подумал, что в шесть утра будить тебя было бы слишком бесчеловечно… мне жаль, что я не смог быть рядом вчера.

— Да я всё понимаю, — отмахнулся Люциус. — Работа есть работа.

Похоже было, что если ему и нужна была сейчас жилетка, то явно не чтобы в неё поплакаться, а скорее поскрежетать зубами.

— Люциус, друг, что случилось? — примирительно спросил Уолден, сделав вид, что не услышал обиженных нот в голосе хозяина дома: Малфои не обижаются, они выше таких вещей. — Такой отчаянной каллиграфии я не видел с тех пор, как ты узнал, что у твоего отца драконья оспа.

Лицо Люциуса чуть заметно дёрнулось, и он, помедлив секунду или две, ответил:

— Драко вчера пострадал.

МакНейр не побледнел, наверно, только потому что давно и прочно научился держать себя в руках при любых неожиданных известиях. Глаза только потемнели — но с этим он ничего не мог поделать.

— Что случилось? — очень серьёзно спросил он, старательно тормозя проносящиеся в голове жуткие картины школьных боёв, один другого страшнее. Что за те три дня, что прошли с момента написания письма, могло с ним случиться? Или, не дай Мерлин, что с ним сделали? И кто?

— Идём в кабинет, — сказал Люциус, опуская плечи, — Я расскажу тебе крайне занимательную историю из школьной жизни, — пообещал он, и пока они шли, Уолден услышал перемежаемый непечатными выражениями, на который Люциус обычно не был слишком щедр, рассказ о крестнике, гиппогрифе, Снейпе, школьном леснике и, конечно же, о Дамблдоре.

— Скверная история какая, — поморщился Уолден. — Но ты говоришь, раны не слишком серьёзные?

— Так говорит Снейп, — ответил Люциус, указывая на кресло. — Хотя я склонен ему поверить. И я буду не я, если этого недовеликана из школы не уберу! О, я их засужу — обоих! И Дамблдора, и этого идиота! Фадж обещал всяческое содействие.

— Да, пожалуй, толпа детей и стадо молодых гиппогрифов не слишком удачный рецепт, тут даже зельеваром не нужно быть, — согласился с ним Уолден. — Стоило начать с чего-нибудь попроще. Но УзМС — предмет не менее опасный и травматичный, чем зельеварение. И у зверей клыки и зубы, и лучше узнавать об этом на уроках, а не в лесу.

— Что уж сразу не василиска… — язвительно начал Малфой, а затем осёкся, прикрывая глаза.

— Я согласен: для первого занятия лучше было выбрать хотя бы нарлов, — терпеливо продолжил Уолден. — Но вот суд… мне кажется, это будет непросто: даже из твоего изложения со слов Снейпа, что им объяснили, как обращаться с этими животными, вполне очевидно, и доказать вину лесника будет не так-то просто. И уж тем более свалить вину на директора. Если этот «профессор» им всё доходчиво объяснил, какие к нему претензии? А что Крэбб с приятелем Гойлом, не в обиду твоему сыну будет сказано, вдвоём тянут на целого дурака, а по одному — полудурки, ни для кого не тайна, — Уолден невесело усмехнулся.

— У них это семейное, — усмешка Люциуса вышла тоже недоброй и довольно мрачной.

— Вспомни сам наши уроки, — продолжал Уолден. — Помнишь профессора Кеттлберна? У него ни руки, ни ноги не было — а потом на Рождество он приволок того пеплозмея… — они оба улыбнулись. — У нас в Департаменте на него семь томов жалоб за семьдесят лет, но уйти ему пришлось только потому, что к концу подошёл весь набор доступных конечностей. Не делай из мухи слона, мы же с тобой как-то же доучились.

— Уолл, ты действительно думаешь, что это меня успокоит? — весьма прохладно поинтересовался Люциус. — Драко мог не только пострадать, он мог погибнуть! Зачем он вообще бросился спасть этого идиота? — добавил с досадой он.

— Потому что друзей принято спасать? — спросил Уолден. — На мой взгляд, тут если на кого в суд и подавать, то на Крэбба, — он слегка улыбнулся, но Малфой шутку не поддержал.

— А разве они друзья? — спросил он, сощурившись. — Я слышал иное. Но, — его голос стал неприятно холоден, — почему-то не от тебя или Драко. Уолл, только не делай вид что ты не в курсе, хорошо?

— Не буду, — кивнул тот. — Для дурных вестей у тебя в школе есть Снейп. А мне бы не хотелось предавать доверите твоего сына — как и твоё. Позволь мне быть на его стороне, ему это сейчас нужнее.

— Нужнее, — тихо повторил Люциус и кивнул, но по его глазам Уолден видел, как ему самому нужен кто-то на его стороне, но не в ущерб своему же сыну. Никогда.

Они замолчали. А потом вдруг Люциус потёр лицо ладонью и, устало вытянув ноги, откинул голову. Уолден дал ему пару минут собраться с мыслями, а затем негромко сказал:

— К тому же, представь, как это повлияет на Драко. Ему и так непросто. Зачем ему лишний ажиотаж сейчас?

— Скажи это Крэббу, — устало проговорил Люциус, не открывая глаз. — Он уже раздул скандал до небывалых размеров, и я не могу теперь публично позволить вытирать ноги о нашу семью. Я не могу, — повторил он, выпрямляясь и глядя куда-то себе на руки.

— А что об этом думает Цисса? — спросил Уолден — и ощутил неприятный холодок, когда увидел, как изменилось при этих словах лицо Люциуса. — У вас… здесь случилось что-то ещё? — негромко спросил его Уолден, и Люциус просто кивнул, словно сдаваясь:

— Случилось.

1) Дублин (англ. Dublin) — происходит от ирл. Dubh Linn «Чёрное болото». Также иногда переводят и «чёрный пруд», и «чёрная заводь».

Вернуться к тексту