Мех под кожей (джен)

Драко сосредоточенно вылавливал лягушек сачком, а затем бросал их в аквариум к гриндилоу, тот ловко ловил их руками и с чавканьем совал в усеянную мелкими зубами пасть. Обычный нормальный мальчишка, размышлял Ремус, наблюдая, как изумлённо поднялись светлые брови, когда лапы на оставшейся половине лягушки задёргались. Драко, полностью захваченный явно непривычным для него зрелищем, отправил на съедение гриндилоу вторую лягушку, и глаза его, кажется, распахнулись ещё шире. Хотел бы Ремус знать, сколько он продержится, прежде чем начнёт хвастать, что кормил водяного монстра. А кто бы на его месте не начал?

В какой-то момент юноша, увлёкшись, постучал по стеклу; гриндилоу дёрнулся и кинулся было на его руку, но ударился о стекло и недовольно плеснул водой — и в этот момент один из сундуков в кабинете дёрнулся, и, хотя Ремус тут же успокоил его обитателя заклятьем, Драко молча покосился в сторону сундука и поудобнее перехватил сачок. И лишь после того, как аквариум был аккуратно накрыт тяжёлой крышкой, он всё же набрался решимости:

— Там же боггарт, сэр? Как тогда на уроке?

Ремус кивнул, и увидел, как на побледневшем лице его студента сжались практически в нитку губы, и тот отвернулся к аквариуму. Они вновь замолчали. Драко так пристально разглядывал гриндилоу, словно собирался когда-нибудь после опознать его при встрече в толпе таких же водяных чертей.

Когда тишина стала практически вязкой, Ремус отодвинул стул и произнёс, поднявшись и разминая усталую шею:

— Я собирался пить чай. Составите мне компанию? — Драко бросил на него недоверчивый и удивлённый взгляд, но кивнул. — Правда, у меня только в пакетиках.

— Что в пакетиках? — удивился Драко, и Ремус, сдерживая улыбку, невозмутимо ему пояснил:

— Чай. Но это удобно, и он не так плох, несмотря на ту славу, что его окружает.

— Чай? — переспросил потомок одного из самых чистокровных семейств, и с тем же выражением на лице, с каким прежде смотрел на лягушку в зубах гриндилоу, уставился на цветную коробочку рядом с кружками.

Повинуясь приглашающему жесту Ремуса, Драко придвинув стул и не слишком решительно устроился за столом. Ремус положил в кружку пакетик и залил его кипятком из чайника, и когда вода в кружке окрасилась в подобающий чайный цвет, глаза у Драко стали совсем круглыми, как будто тот увидел нечто, противоречащее всему его жизненному опыту. Он и кружку-то ко рту подносил с опаской — но, конечно же, сделал глоток, и в его глазах мелькнуло явное недоверие.

Ремус налил кипятку в свою кружу и, окунув пакетик туда пару раз, тоже отдал должное горячему чаю. Не то чтобы он был убеждённым ценителем чая в пакетиках, да и привкус бергамота на языке для любого оборотня был не слишком-то настоящим, но это было… просто дёшево и удобно. Да, конечно же, этот чай ни шёл ни в какое сравнение с тем, что могли бы предложить ему школьные эльфы, но именно эту часть своей сложившейся… нет, практически не сложившей — так, пожалуй, было куда честней — взрослой жизни Ремус не готов был менять. Это был его ржавый якорь, постоянное напоминание, о том, к чему ему всё-таки придётся однажды вернуться, когда он выполнит то, для чего Альбус его нашёл.

Чай был таким же лишённым смысла, как его жизнь, но здесь он хотя бы мог выбирать между плохим и действительно отвратительным: «Твиннигс» хотя бы имел вкус пусть и скверного, но вполне настоящего чая, в отличие от той пыли в пакетиках, под зелёной этикеткой «Дилмах»… впрочем, ему доводилось пробовать варианты и хуже. К тому же, был ещё один момент, в котором Ремус не смог себе оказать — то, как насколько забавно на всё это реагировали оторванные от мира магглов волшебники. Грустный усталый розыгрыш в память о когда-то прошлом себе.

Они пили чай в тишине, не считая тихого плеска в аквариуме, и спустя треть чашки Драко, за которым Ремус исподволь наблюдал, все-таки набрался решимости и задал вопрос, что заставлял его тяготиться — это было заметно и по напряженным плечам, и пальцам сжимающим кружку. Пожалуй, это был даже не вопрос, скорее констатация неясного до конца факта, скрывавшаяся под обличием не слишком уверенного вопроса:

— Профессор Люпин, тогда… в классе… вы ведь никому не позволили увидеть моего боггарта, — произнёс он настороженно, и в то же время с вызовом посмотрел Ремусу прямо в глаза.

— Нет, — согласился с ним Ремус. И добавил после недолгой паузы: — Та форма, которую боггарт принял в шкафу — мне доводилось прежде слышать такие звуки, и это был определённо не мопс. Вы не будете возражать, если я буду, как и к остальным ученикам, обращаться к вам просто по имени? — юноша резковато и нетерпеливо кивнул, и Ремус, надеясь, что найдёт правильные слова продолжил: — Драко, вам довелось увидеть своими глазами нечто… и я не думаю, что вы бы хотели, чтобы кто-то ещё стал свидетелем этих вещей.

Драко крепко сжал чашу в обеих руках и опустил глаза.

Ремус не представлял, что происходило сейчас в их семье, и как вообще случилась эта трагедия. Лицемерием было бы говорить, что он как никто понимал, что испытывала сейчас Нарцисса Малфой. Скорее наоборот, ведь каждый всегда переживал это по-своему. Сколько было ему самому, когда это с ним случилось? Пять? Он просто не помнил, не знал, как это — жить иначе. Но одним из самых худших кошмаров Ремуса были воспоминания о своих мучительных полнолуниях, нет, не о боли которая приходила вместе с луной — боль, которую ему довелось помнить длилась не слишком долго — а томительном изматывающем ожидании, и том, насколько бледными и подавленными по его вине были родители накануне. Но его родители были взрослыми состоявшимися людьми — какое же бессилие должен был испытать сидящий перед ним тринадцатилетний волшебник!

— А вы… Вам тоже доводилось видеть такое? — спросил юноша, вскинув голову, и в его глазах можно было увидеть пережитый им недавно кошмар, который Ремус просто не смог выпустить перед всеми из шкафа

— Да, доводилось, — серьёзно ответил Ремус, глядя на плотно сжатые губы Драко. — Если так можно выразиться, вблизи. Я, — он улыбнулся чуть виновато, — с несколькими оборотнями я близко знаком.

Формально Ремус не лгал, но ему всё равно было неловко. Да, он не раз встречался с такими, как он, и во время войны, и после, и пусть сейчас то, что он произнёс, не было ложью в своей природе, но правдой, действительно нужной этому юноше правдой, оно конечно же не было тоже. Но это была вся честность, на которую у Ремуса было право, тем более нынешние поправки к закону о тёмных тварях могли добавить неприятностей даже Альбусу. Какая поразительная ирония, учитывая, кто за этим законом стоял… и Ремус был не до конца уверен в том, что в произошедшей трагедии было следствием, а что — настоящей причиной. В случайные похищения он уже давно перестал верить. И слишком уж очевидной казалась ему печальная параллель: о том, как отец виноват перед ним самим, тот рассказал Ремусу лишь в семнадцать, но, может быть, то, что виделось самому Ремусу между газетных строк, он себе сам выдумал.

И ничего из этого не могло бы помочь подростку, сидящему перед ним. Сердце Ремуса было сейчас полно жалости к этому настороженному мальчишке, который за показной бравадой прятал отчаянную беспомощность. Было ли ему вообще с кем поговорить о том, что так его мучило? Ремус не знал, но, по крайней мере, у него были ответы на те вопросы, которые этот юноша мог бы ему задать.

— Это всегда так больно? — спросил Драко. — Ваши знакомые... тоже... — Ремус видел, что Драко просто не может найти нужных слов, и просто кивнул ему на остывающий в кружке чай и тот сделал глоток практически машинально.

— Со временем привыкаешь, — успокаивающе проговорил Ремус — Как правило, оборотни помнят только одну трансформацию, обратное превращение никто не запоминает. Пожалуй, лишь аконитовое зелье позволяет сохранить человеческий разум и помнить все, но…

— Мама его… — начал было говорить Драко, и на его лице тут же промелькнул испуг — словно он сказал лишнее что-то и прикусил язык. Ремус сделал вид, что не замелил его оговорки, и сам сделал большой глоток, но вкуса практически не почувствовал.

— А… Как они ощущают себя, когда они волки? — новый вопрос Драко задал жадно, почти сбиваясь, с таким видом, словно решился на что-то весьма серьёзное, наконец.

— Когда они волки — они не помнят себя, — Ремус задумчиво наклонил голову. — В противном случае... полагаю, они остаются людьми в зверином теле. В большей степени. Вам наверняка доводилось слышать об анимагах? — спроси он.

— Как профессор МакГонагалл? — с видимым облегчением спросил Драко. — Она превращается в кошку.

— Но остаётся при этом самой собой, — заметил Ремус.

— О да, — Драко даже слегка улыбнулся. — А вы у неё учились? — спросил он, и Ремус, улыбнувшись, с удовольствием сменил тему. Они ещё немного поговорили за чаем об анимагах и о боггартах, пока до ужина времени не осталось всего ничего.

— Драко, — сказал ему на прощанье Ремус. — Если вы захотите подтянуть практику по предмету, полагаю, в этом замке найдётся парочка лишних боггартов.

— Да, — серьёзно кивнул ему Драко. — Я... хотел бы сделать хоть раз это сам.

— Значит, у вас получится, — не менее серьёзно ответил Ремус. — Вот, возьмите, — продолжил он, достав из стола подборку журналов. — Возможно, вы найдёте здесь что-то для вас полезное. И заходите, если у вас появятся вопросы.

Драко поблагодарил его и, с некоторым усилием запихав журналы в сумку, ушёл — а Ремус стоял некоторое время в дверях, провожая его долгим взглядом. Как бы то ни было, как преподаватель ЗОТИ самое меньшее, что он мог бы сделать для любого студента, это помочь ему преодолеть страх, вот только вряд ли в этом случае ему хватило бы феерической шляпы Августы Лонгботтом. Посмотреть в глаза этому страху было не так-то просто — как Гарри было бы сложно посмотреть в глаза Волдеморта.

Ему и самому пора было отправляться сперва на ужин, а после пройтись по коридорам северного крыла, а потом… после ему снова нужно будет спуститься к Северусу. В какую бы унизительную форму не были обличены его исследования и осмотры, Ремус был согласен на это. Ремус был согласен на то, чтобы у его трансформаций нашлись свидетели. Он бы согласился на что угодно ради реальной возможности держать под контролем живущую в нём тварь в те ночи, когда она прежде вырывалась на свободу. И дать этот шанс другим. В конце концов, единственное, чем он отличается от гриндилоу, плещущегося в аквариуме, это тем, что он выбрал свой аквариум добровольно, и эту иронию Ремусу не с кем было теперь разделить.