Мех под кожей (джен)

Драко уже почти час честно пытался дописать эссе по зельям. Было около шести, и две пары Чар после обеда не являлись поводом как-то особенно вымотаться, но почему-то именно сегодня ему не работалось. Хотя в библиотеке этим вечером было немноголюдно и привычно тихо, и Драко никто не мешал, но сосредоточиться у него никак не выходило.

«…под скоростью реакции между ингредиентами понимается относительная величина, выражающая изменение концентрации реагирующих веществ в единицу времени, при неизменном объёме зелья...» - снова прочитал он, и на «объёме» его мысль опять категорически потерялась и свернула куда-то совсем не туда, где бы её хотелось видеть в эссе декану. Драко возвращался к началу — и опять застревал где-то среди смутно реагирующих друг с другом в котле веществ. Он уже трижды прочитал это предложение, но на факторах увеличения скорости зевота становилась просто необоримой — в конце концов, он просто придвинул к себе самый толстый из справочников, поудобней устроил на нём свою голову и решил было подремать, когда заметил, как в его сторону ползёт черепаха. Она упрямо преодолевала на своём пути препятствия, двигаясь из одного конца длинного библиотечного стола, за которым он сейчас сидел, к другому. Драко её видел здесь уже не в первый раз и знал, что черепаха эта принадлежит этому бледному скучному типу с факультета Ровены, как там его… Майклу Корнеру, который имел обыкновение таскать её иногда с собой. Он расположился сейчас на противоположном от Драко конце стола, обложившись книгами, нервно кусал перо, периодически что-то увлечённо начиная строчить, и явно не замечал, что его рептилия нашла для себя занятие поинтересней, чем смирно его ждать, и, окажись Драко на её месте, он бы тоже наверняка затеял побег.

Черепаха ползла медленно и очень упорно, и в данный момент преодолевала кем-то забытый справочник по трансфигурации. Пожалуй, если она до него доберётся, Драко был бы не против чем-нибудь её угостить. К сожалению, в его сумке сейчас лежали лишь два пирожка с почками и сэндвич с сыром, и Драко весьма сомневался, что черепаха подобное станет есть, если только Корнер не испытывает на ней какие-нибудь заклятья.

Интересно, какая она на ощупь? Почему-то ему казалось, что она должна быть шершавой и тёплой: дома, конечно, были шкатулки из черепашьего панциря, но живых черепах Драко трогать не доводилось. Ей оставалось проползти всего пару футов, и Драко осторожно, чтоб не напугать, протянул руку, как вдруг справочник вместе с черепахой поехал по столу в другую сторону. Драко вполне мог бы успеть ухватить её, но ему стало неловко, что кто-то вообще обратил внимание на его интерес к чужой черепахе. Ему хватило и того инцидента на первом курсе, и того, что сказал декан. Драко не представлял, что на него тогда нашло, но видимо у того был какой-то пунктик, как сейчас об этом мог судить Драко с высоты своих тринадцати лет.

Корнер держал черепаху в руках и что-то ей шёпотом выговаривал, не столько не обращая внимания на самого Драко, сколько в принципе проигнорировав факт, что тот вообще находился в его вселенной, как это частенько бывало со студентами Рейвенкло. А может, и сам Драко уже начал сливаться для всех с обстановкой, как Грейнджер, которой сегодня тут не было. Затем Корнер спешно собрал учебники в сумку и ушёл, сунув черепаху за пазуху. И хотя Драко прекрасно понимал, что тот ушёл, скорее всего, просто потому, что всё на сегодня закончил, а вовсе не из-за него — ну какое дело вороньей башне до их слизеринских дел? — но на душе остался какая-то неприятная муть. И Драко не знал, что больше его задело: что Корнер в принципе его не заметил или просто отнёсся к Драко так же, как и все остальные.

Как же это было возмутительно и нечестно!

И самое неприятное заключалось в том, что ему некому было пожаловаться. Драко вообще не с кем было по-человечески поговорить, и сама невозможность выразить вслух, всё, что внутри накипело, чем дальше — тем сильнее его тяготила. Он привык и любил общаться. Он с детства имел на всё своё мнение, и он привык к тому, что его всегда охотно слушали — и родители, и Уолл, и Грег с Винсом, не говоря уж о Паркинсон. Тем более, природа не обделила его ни чувством юмора, ни харизмой, и за словом он в карман никогда не лез. О да, он всегда находил, что сказать — а теперь ему стало просто в принципе не с кем разговаривать!

После встречи с Уоллом это ощущалось во сто крат сильнее. Или в двести. Когда они с ним, наконец, увиделись, там, у трибуны, Драко боялся, что захлебнётся в словах — столько всего ему хотелось рассказать! Но он всё-таки сумел взять себя в руки, да и погода была такой, что он всерьёз замёрз, дожидаясь Уолла, и дрожал от холода, покуда крёстный не высушил его одежду, а самого Драко не отогрел. Сейчас он, вспоминая встречу, с тоской думал о том, какой короткой она всё же вышла. Они о стольком не успели поговорить! В особенности о том важном, что Драко никак не мог выкинуть из своей головы, и этих вопросов становилось лишь больше.

До встречи в Хогсмиде оставалось возмутительно много дней, которые Драко непременно вычёркивал бы на календаре, если бы не считал подобное ниже собственного достоинства. Он Малфой, а Малфои должны уметь проявлять терпение, пусть даже хотя бы внешне, думал он, сочиняя в голове очередное письмо крёстному, в котором, правда, не мог написать всё, что хотел, и так, как ему представлялось правильным.

Урок о том, что письма могут увидеть не те глаза, а сова — оказаться не в тех руках, даром для него не прошёл.

— Какая сова отдаст письмо не тому адресату? — как-то спросил его дедушка со своего портрета, Драко было тогда лет семь.

— Мёртвая, — ответил отец за него, и Драко снились всю ночь кошмары.

Поэтому, угощая Агравейна совиным лакомством и гладя по перьям, Драко никогда не писал о том, о чём не нужно было писать без лишней надобности, и в письмах к Уоллу улетали лишь понятные им обоим намёки.

С их встречи прошла всего неделя, и одиночество с тех пор стало ощущаться куда острей. На Слизерине праздновали поражение Гриффиндора так, как будто это они выиграли матч, хотя это и было отчасти правдой — кубок стал куда ближе к ним, и Флинт был очень доволен разрывом между двумя командами по очкам и уже строил планы на будущую игру, а самого же Драко радовало только то, что теперь можно было, наконец-то, снять бинты, надоевшие ему до печёнок.

Стоило в понедельник Поттеру выползти из больничного крыла, как на первой в тот день паре зелий Винс с Грегом с тоскливыми завываниями, больше подходящими раненным павианам, изобразили дементоров, а Пайк, картинно закатывая глаза, символически продемонстрировал судорожное пике. Вышло вполне убедительно, за что он и получил в физиономию сырым крокодильим сердцем, а с меткого Уизела Снейп снял целых пятьдесят баллов. Драко даже удивился, до чего же произошедшее оставило его равнодушным: сам он, вспоминая о дементорах, мог думать лишь о том, как те огромным и жутким облаком кружили над полем, и чувствовать, как к горлу подступает омерзительная тошнота. Он прекрасно помнил, как страшно ему было тогда на трибуне, и понимал, что не свалился в обморок лишь потому, что его от этих тварей закрывал Уолл.

И теперь, наконец-то вновь поднимаясь в воздух, Драко, стискивая ручку метлы, никак не мог выкинуть дементоров из головы и сосредоточиться на своей задаче. Всю неделю после долгого перерыва он летал из рук вон плохо, особенно в воскресенье, когда ему что-то почудилось на опушке леса, и Драко не хотелось теперь лезть недовольному Флинту лишний раз на глаза — так что о том, чтобы просто подсесть во время обеда и поболтать, не шло и речи, да и сам он был собой в крайне степени недоволен.

Нет, конечно же, он не оказался в абсолютной и окончательной изоляции, да и жить в полном молчании Драко даже не думал, и то, чего ему не хватало за стенами классов, он компенсировал на занятиях: теперь он тоже вечно тянул руку, словно всезнайка Грейнджер, и отвечал ничуть не реже неё — просто потому, что его слушали, и то, что он говорил, было хоть кому-то важно. Пускай даже это и был только преподаватель. Пожалуй, за это время он на уроках набрал столько баллов, что на него в пору было бы ополчиться ещё и главным отличникам факультета, которых он обошёл.

Драко в который раз поймал себя на странной мысли, что всё чаще воспринимает свой факультет соперниками, и эта мысль будила в нём странный азарт, такой же, что он испытывал, когда выводил Поттера из себя. Впрочем, его он теперь, скорей, игнорировал, предоставив ему вариться в своих проблемах, которых у того, судя по скорбному выражению на лице, было и так с избытком.

Лучше всего в этом году проходили для Драко уроки ЗоТИ и Рун. Профессор Бабблинг, как он успел за это время заметить, любила устраивать тематические дискуссии, отводя на них порой едва ли не половину урока, и обстановка в классе, с точки зрения самого Драко, весьма к ним располагала: профессор прекрасно слушала, взглядом давая понять, когда кого-нибудь заносило, и Драко учился формулировать мысли так, чтобы этот взгляд чаще доставался его оппонентам. Да и устраивать цирк здесь было просто некому: Винс с Пайком давились дымом на прорицаниях, а в одиночку Грег, как с ним это всегда и бывало, был не слишком активен и привычно тих. Вынося себя самого за скобки, Драко мог утверждать, что из них компании заводилой был всегда Винс, и в его отсутствие Грег, похоже, немного терялся и старался просто не обращать внимания на самого Драко. Честно говоря, он ждал, что Грег этот курс не потянет, но тот морщил лоб, чесал голову, но на удивление уверенно держался в крепких середнячках, и пару раз даже умудрился получить «Выше ожидаемого» за домашние задания. Хотел бы Драко знать, кто ему помогает! Может Боул, он вроде тоже на Руны в прошлом году пошёл? Или кто-нибудь из его подружек? Ну не сам же Грег пишет эти эссе по несколько футов!

Сказать по правде, Драко очень хотелось, чтобы Грег пришёл к нему рано или поздно за помощью — конечно, сперва повинившись. И Драко, разумеется, помог бы, и не только с рунами, но Грег не приходил и даже, кажется, не задумывался ни о чём подобном. Хотя чем там ему думать, собственно?

Что до ЗоТИ, то после профессора-заики и профессора-зазнайки звёзды сошлись удачно и им всем, наконец-то, повезло. О покойном Квирреле плохо говорить не пристало, но зато Локхарт был вполне жив, пусть и не слишком здоров. Некоторые называли его павлином, но Драко, знавший этих птиц так хорошо, как можно знать того, кто обитает у тебя в саду, считал, что профессор был, скорее, странной помесью попугая и индюка, и справедливо опасался в этом году, что с директора Дамблдора станется развернуть для них и новые бездны, но Люпин рассказывал интересно и понятно, и явно зная, о чём говорит. И Драко не собирался отказываться от занятий у достойного преподавателя только потому, что тому не хватало денег на новую мантию, о чём шептались на Слизерине по углами. Драко был выше этого, и ему не было решительно никакого дела до мнения тех идиотов, кто смел упоминать в одном предложении его маму, луну и цепь, что уж говорить о чужой мантии и белье.

Вот только со здоровьем профессору явно не повезло: в прошлом месяце он почти неделю провалялся в больничном крыле, пропустив нападение Блэка. Да и потом какое-то время выглядел не слишком хорошо. И Драко опасался, что до конца учебного года профессор, возможно, и не дотянет — что ж, слухи о том, что эта должность проклята, ходят ни один год, и в другое время он бы, видимо, спросил отца о подробностях, но сейчас ему казалось неуместным заводить подобные разговоры. Может, на рождественских каникулах…

За последний месяц на отработки у профессора Люпина Драко напрашивался раза три. Сперва он помогал в кабинете, а потом пытался усмирить боггарта, но у него снова ничего не получилось: стоило существу в сундуке начать скрестись с тоскливым болезненным подвыванием, как в голову ничего не шло, ни одной смешной и забавной мысли, а когда оно начало выползать, Драко едав не развернулся, чтобы скрыться за дверью. Не будь это его собственной инициативой, он бы так, наверное, и поступил, но он все же смог сдержаться — а потом они с профессором снова заваривали пакетики и пили чай, и Драко был зол на себя за эту постыдную слабость, но позволил увлечь себя обсуждением прочитанных в журналах статей, и ушёл уже практически успокоившись и унося с собой в портфеле несколько новых изданий.

В этот понедельник он снова остался после урока, на сей раз заслуженно — но Пайку невероятно шла кудрявая шерсть на ушах, да и вой его уже приелся всем. На ужин Драко идти не хотелось, и он разглядывал сидящего в стеклянном ящике болотного фонарника, которого они проходили на уроке.

— Пора его кормить, — сказал профессор, неслышно подходя к Драко. — Поможете? Мыши там, — Люпин указал на один из шкафов и пошёл к учительскому столу, заваленному домашними работами. — Двух будет вполне достаточно.

Пока он приводил бумажную груду на своём столе в относительный порядок и раскладывал эссе по стопкам, Драко вытащил из шкафа небольшую клетку с дюжиной, наверное, мышей. Он ухватил двумя пальцам первую жертву за хвост и кинул в стеклянный в куб дымчатому существу. Запищавшая было в воздухе мышь умолкла и метнулась в сторону, фонарник расплылся в воздухе — а потом окутал её собой, и когда струи дыма стали плотнее, мышь перестала дёргаться, а фонарь засветился ярче.

Когда та же участь постигла и вторую мышь, Драко убрал клетку в шкаф и, вернувшись к стеклянному ящику, постучал пальцем по стеклу. Он думал, что, наверное, в прошлом году ему сложно было бы вот так, не на публику, когда отступать нельзя, спокойно бросить этих мышей на съедение, но за это лето и за осень он столько прочитал о самых разных хищниках, что смотрел на это с какой-то новой для себя стороны, и то, что рассказывал ему о работе Уолл, воспринималось уже иначе.

Зарываясь в журналы и обсуждая прочитанное с Люпином, Драко надеялся хотя бы так лучше понять, что происходит с его мамой. И сухой язык журнальных статей был лучше и древних пугающих фолиантов, и министерских брошюр. И все равно, об оборотнях было написано ужасно мало мало, и чаще всего так, как пишут об обычных волках и подобных хищниках, словно все сговорились стараться не видеть в оборотнях людей.

— Не стоит, — немедленно раздался голос Люпина. — Стекло, безусловно, прочное, но незачем волновать его без необходимости. Он только что поел — вам бы понравилось, если бы после сытного обеда кто-нибудь вас вызывал на бой?

— Нет, наверное, — легко согласился Драко. — И будь я голодным, тоже вряд ли бы оценил. Профессор, — начал он, не зная как лучше задать мучивший его уже неделю вопрос, хотя они, конечно, на уроке они слегка коснулись этой темы. — Профессор, вы ведь были тогда на матче?

— Был, — подтвердил профессор, выходя из-за стола. — И видел всё сам, — он нахмурился. — Директор Дамблдор был в такой ярости… Я слышал, что дементоры уже давно были недовольны тем, что их не пускают на территорию школы, а тут столько радости в одном месте...

— Ну да, — кивнул Драко, которому хотелось обсудить совсем другое. — Профессор, я хотел спросить… мы ведь не будем изучать их в этом году?

— Нет, — ответил профессор. — Полагаете, стоит?

— Да! — выдохнул Драко. — Я… я слышал кое-что о них. И о заклятье, которым их отгоняют. О Патронусе. Это ведь им воспользовался директор?

— И даже не в полную силу, — профессор Люпин теперь разглядывал его очень внимательно. — Патронус, верно. Но это заклинание для продвинутого курса ЗоТИ. Вы все ещё слишком молоды, чтобы его изучать.

— Я знаю, что заклинание Патронуса учат на старших курсах, — сказал Драко. — И получается оно не у всех, даже у взрослых волшебников.

— Вам бы хотелось научиться? — неожиданно спросил Люпин, и поглядел на него как-то… оценивающе.

— Не думаю, что у меня есть шансы, — уныло признался Драко, и с горечью посмотрел на сундук.

С самого матча Драко не мог отделаться о мысли о том, что будет, если кто-нибудь из этих тварей — от которых у него внутри всё замерзало, и которые, как оказалось, не такие и послушные, снова окажется рядом с ним? Тем более, если их будет стая. Вот что он тогда должен делать, снова убегать с криком по лесу? Если он даже с боггартом никак не мог совладать?

— Дементоры — самые отвратительные существа на свете, — проговорил профессор. — Их даже магглы в состоянии ощутить… они высасывают все хорошее, что есть в человеке: радость, надежду, мир, забирают все добрые чувства, самые счастливые воспоминания, и их опустошённая жертва становится таким же, как они, воплощением зла. И ничего, кроме самых ужасных воспоминаний, в её памяти не остаётся… Их не должно быть здесь…

Драко посмотрел в окно, за которым уже сгустилась скрывшая по-прежнему парящих на границе школы дементоров темнота, а затем снова повернулся к Люпину:

— Он мой двоюродный дядя, — сказал он просто потому, что устал держать в себе всё, а поделиться, кроме как с профессором, ему было не с кем — профессор, по крайней мере, вряд ли станет кричать об этом по коридорам и на весь большой зал. — Ну… Блэк, но я не знаю о нём почти ничего.

— Так уж и вправду? — иронично уточнил профессор, скрещивая руки у себя на груди.

— Это всё только для того, чтобы они отстали, — Драко дёрнул уголком рта. — Я его даже на колдографиях видел всего пару раз, и одна из них была «Особо опасен» в газете. Но видели бы вы, как они все пугаются.

— Вполне неплохая тактика, — улыбнулся Люпин, — не то чтобы я, как профессор, подобное одобрял, — он покачал головой, но в его глазах его Драко видел весёлые искорки, на смену которым вскоре пришла какая-то усталая грусть. — Позволю себе предположить, что… ваш дядя, — произнёс он со странной запинкой, — не слишком популярная тема для семейных бесед?

— Всё, что я слышал про него, — с досадой сказал Драко, — это что он опозорил фамилию и его изгнали, а ещё что он учился на Гриффиндоре. Но ведь явно же не за это, моя двоюродная бабушка выжгла его с гобелена!

— Думаю, нет, — Люпин покачал головой и Драко понятия не имел, о чем тот задумался.

— А потом он сошёл с ума, и теперь рыскает где-то вокруг нашей школы и… — Драко перевёл дыхание, и продолжил: — Наверное, я просто хотел бы знать… — он закусил губу, не закончив фразы.

Люпин на него просмотрел печальным и долгим взглядом:

— Тогда я могу вам посоветовать только один способ, — сказал он после недолгой паузы.

— Какой? — нетерпеливо спросил Драко, убедившись, что профессор не собирается продолжать.

— Не бойтесь задавать вопросы, мистер Малфой. Даже если они не слишком приятные, и ответ может оказаться не тем, что вы ожидали. Ну и, конечно, всегда остаются библиотеки… никогда не знаешь, что там можно отыскать, там ведь есть не только книги, — он улыбнулся снова. — И знаете, с вашим боггартом, вы навели меня на одну интересную мысль…

Переспрашивать и уточнять Драко, конечно, не стал. А вечером, когда уже лежал в кровати за плотно задёрнутым пологом, Драко задумался о том, что не так уж много знает не только про дядюшку Блэка, которого ни разу в жизни не видел, но и про самых близких членов семьи. Разговор с Уоллом они так и не смогли закончить… впрочем, даже пока у них было время, Уолл не горел желаньем отвечать на его вопросы.

C этим он тогда и уснул, но как же его раздражало, что все взрослые продолжают смотреть на него как на ребёнка. Ему тринадцать! Между прочим, в древности он бы уже считался взрослым. А Поттер в прошлом году как-то одолел василиска. Но нет, даже после того, что случилось с мамой, максимум, на который он мог рассчитывать, это что от него отделаются общими и очень правильными словами — или, в лучшем случае, как Уолл честно признаются, что обсуждать что-то важное не готовы. Что ж… тогда он поищет у кого бы ещё спросить… в конце концов, он просто обязан выяснить, по какому праву ему и его отцу предъявляют такие серьёзные обвинения.

Нет, к Уизелу он, конечно, не пойдёт, он ещё не пал настолько низко, да и с Поттером препираться он не станет тоже. Но как там сказал Люпин? Всегда остаются библиотеки?

Драко посмотрел на большие часы над входной дверью. Полседьмого. Что ж, видимо, сегодня просто не повезло, и ему стоит вернуться к своему побулькивающему вымышленному котлу и уныло реагирующим в нём друг с другом ингредиентам.