Ольга (джен)

Басманов слово сдержал. На другое утро привезли струганных бревен и человек двадцать молчаливых мужичков с инструментами. Вся царева дворня готовила царскую свадьбу. Басманов же, раздав приказы, остался дома. По случаю нежданно выпавшего отдыха вышел во двор, по-хозяйски оглядел постройки и вздохнул.

-Тесно!

Ольга с Борисом, прижавшись друг к другу, и накрывшись одной шубой, смотрели, как Фёдор колдует. Борис уже видел, и хотел, чтоб сестрица тоже подивилась. Темнейший одним жестом, больше всего напоминающим движения бабы, разравнивающей тесто для пирога, раздвинул и без того широченный двор вместе с заборами. А вторым отодвинул от себя дальний ряд стальных кольев да так, что теперь к тому забору нужно было ехать на лошади. Убедившись, что двор все более размерами и формой напоминает одну ему известную площадь в Риме, он удовлетворенно хлопнул себя по бедру и, гордо подняв голову, прошел мимо Головиных в терем.

Борис по случаю появления в доме девицы, был на время из хозяйской спальни выселен. Фёдор после недолгих уговоров и, как Ольге через стенку послышалось, слез, отселил Бориса в горницу на первом этаже. Брат теперь хандрил, вздыхал, и то и дело подгонял строителей. А Ольга взялась пока что за хозяйство. В отличие от Освальда, Темнейший не спешил девушку в Дневной Дозор пристраивать.

-Обожду пока что, — отмахивался он, — там у нас опасно, не то, что в Ночном. Будет ещё случай, убедишься.

На диво, Фёдор оказался спокойным, и на редкость не требовательным к разносолам человеком. Мяса практически не ел, овощи предпочитал сырые, а то и вовсе голодал. Пил только воду. А вино так сильно разбавлял водою, что от него одно название оставалось. Пирогов, блинов и ржаного хлеба он даже не касался. Мог при случае поклевать бобов или чечевицы, купленных у итальянцев. У них же разживался морской вяленой рыбой. Англичане снабжали его маринованными устрицами. Чинийцы — морской капустой и какими-то черными грибами. Темнейший делал вид, что не завидует Ксении, для которой готовила привезенная из родных краев прислуга.

-Не серчай, боярышня, — улыбнулся он, глядя на рассыпчатую гречку в чугунке, — но у нас такое только свиньи едят.

-Что ж тебе стряпать-то? — обиделась Ольга.

-А не надо ничего, — неожиданно легко отмахнулся Темнейший, — я у вас тут даже рыбу есть не могу. Воняет. И лебеди, и баранина. Да ты и не поймешь, пока по миру не поездишь. Везде разное едят. Я вот, гарум* уважаю. А Борька его на дух не переносит.

-Даже не вздумай пробовать! — предостерег её Борис, — гадость несусветная!

-Много ты понимаешь! — надулся Фёдор, — стану я на вас последнее тратить!

Черный, жидкий «гарум» шел у него за приправу. Вонял тухлой рыбой, и Ольге казалось что употреблять его в пищу можно только в виде наказания. Но вслух она не высказывалась. Не мудрено, что с таких харчей Темнейший все время мерз, и все его кафтаны, даже летние, были на меху. Порой ему не помогали даже амулеты.

-Много ты понимаешь! — ворчал он, кутаясь по утру в бархатную накидку, подбитую песцом, — у нас жарко. Как у вас в бане, только на улице. Всегда. А у вас холодно. Всегда, даже летом. Сколько лет тут живу, все никак привыкнуть не могу.

-В Риме что, и зимою тепло? — не поверила девушка.

-У нас зимой, как у вас летом, — поежился Темнейший, — я там зимой в речке купался.

-У нас тоже можно, — простодушно заявила Ольга.

-Ну, перед смертью, чего не сделаешь, — пожал плечами Фёдор, — не токмо в прорубь влезешь, и не токмо кашу для свиней съешь. Мы, вот, месяц на ладье с Хеной и Каей прожили. Сырую рыбу ели и соленую воду пили. И каждый день жалели, что иные. Своей смертью не помрем, раз на Битве не сподобились. А колдовать не с чего было. Людей слишком мало осталось.

-Что же, — Ольга присела напротив, подперев голову рукою, — иной вообще помереть не может?

-Может, — помрачнел Басманов, — только там, где человек в одночасье помирает, иной ещё неделю промучается. Ты, вот, на забор упала, и не пикнула. И это даже в тень не ступивши ни разу. А я гладиатором на Родине был. Меня чем только не били, чем не кололи. И жив, как видишь.

-Что такое гладиатор? — не поняла девушка.

-Это как у вас на ярмарке цыган с медведем дерется, — поджал губы Темнейший, — токмо зрителей побольше. И без медведей. У нас все больше львы. Ну, или другие люди. Я знаменит был, мне три раза деревянный меч дарили**, чтобы я ушел, не дрался больше.

-И ты ушел?

-Я переезжал, — улыбнулся Фёдор, — чтоб не объяснять, отчего не старюсь. Меня ещё по молодости иной купил. И в тень утянул, даже не спросясь.

-Как так, купил? — удивилась она.

-А как скотину покупают. Для утех, себе или гостям, — невесело усмехнулся Темнейший, — я рабом родился. Удобно, когда раб-инкуб. Он не старится.

-Ты и меня не спросясь в тень толкнешь? — насторожилась Ольга.

-Ещё чего удумала! — разозлился Фёдор, — насчет тебя от инквизитора распоряжение отдельное есть. Четыре года остаешься, как есть. А потом Тень сама решит, куда тебя определить. Может и развеять, а может к себе забрать.

-И неволить не будешь? Как моего брата.

-Борис тут, как в раю живет, — улыбнулся Темнейший, — а что о смерти сестер не тревожится, так это ж просто совсем. Мне-то зачем, чтобы он о них тревожился.

-И что, до старости будет так жить? А как надоест тебе?

-Отпущу, — равнодушно отмахнулся Фёдор, — он даже помнить ничего не будет, если я захочу. Да и я не буду. Инкубы любят, пока их кто-то любит. А потом быстро забывают. А сейчас Борис мне нужен. Я с него силу тяну. Ты, как в тень шагнешь, тоже себе кого-то в дом возьмешь, для удобства.

-Что ж ты меня не заставишь про сестер и отца не вспоминать? — спросила она тихо, — для удобства.

-Заставить-то я тебя могу, но не стану, — пожал плечами Басманов, — ты тут, вроде как, под руку попала. Когда срок выйдет — отпущу. Мне женщина в доме ни к чему, сама видишь. Но и светлым я тебя оставить не мог. Я Договор соблюдаю, и Освальд должен соблюдать. А он слишком часто о нем забывать стал. К тому же, я первого порядка, и лет мне больше тысячи. Стану я мараться об девчонку шестнадцатилетнюю! Не по чину мне.

-А я думала, — обиделась Ольга, — что инкубы ниже магов.

-Так я ж не знал, — рассмеялся Темнейший, — после Битвы тут особо выбирать не из кого было. А у меня и порядок был высокий, и способности к такой должности. Это я родился рабом. А под конец свою школу держал. Бойцов учил. Чем сейчас и пробавляюсь.

-Видала я твою работу, — процедила девушка, — полон дом! Детей хоть бы пожалел. Отчего это Освальд к тебе тогда инквизитора не вызвал?

-От того, — спокойно объяснил Темнейший, — что Освальд не дурак. Знает, что я просто так бы на иного не напал. Я Договор соблюдаю. Он мне дорого обошелся. А дети что, они же смертные. Все равно умрут. И в Ночном Дозоре это тоже понимают.

-Отпустил бы ты отца! — потребовала Ольга, — Он хороший, добрый. Людям помочь хотел. Год уж прошел, пора бы про дуэль незаконную забыть.

-Ежели твой отец такой хороший, — Фёдор глянул на неё недобро, — отчего с остальными Тамплиерами костер не разделил? Сбежал. Отчего его Освальд не выкупает? Я мало прошу. Мне медведь даром не нужен. Что мне с ним делать? Разве только цыганам продать. И то не возьмут. С ним окромя Малюты никто не справляется.

А на следующее утро, чуть не с первыми петухами, Ольгу Борис разбудил.

-Ты, чем о всякой ерунде печалиться, о брате своем подумай! — раздраженно потребовал он, бросая ей одежду, — Хожу неделю, как наказанный. Не целован, не обласкан. Дом скоро готов будет, поехали к итальянцам, что ли. Изразцы для печки выбери, кружева там, лен потоньше. А то в пустую избу выселю! Будешь на соломенном тюфяке спать, как у Ксении.

-Это все, что тебя печалит? — удивилась Ольга.

-Будет тебе издеваться! — надулся Борис, — ты сама не понимаешь что ли? У меня окромя Фёдора нет никого. А ему только свистнуть — тут очередь встанет. Не серчай, сестрица. Но ты в тень ступишь, и уйдешь. Тебе вечно жить. А я вечно молодым не буду.

*Гарум — рыбный соус в древнеримской кухне, популярный среди всех сословий Рима. Готовился из крови и внутренностей рыбы путём ферментации.

** Деревянный меч — Предлагался известному гладиатору решением его поклонников. Мог быть принят бойцом, решившим завершить карьеру, либо отвергнут.