Ольга (джен)

Ольга отошла от кареты подальше. Хотелось подумать. По-хорошему, надо было воротиться. Найти Софью, подкупить, чем сможет. Заключить союз на её условиях. Отработать. Уничтожить, наконец. Сейчас в ней говорила её темная сторона. Девушка понимала, что ведьмы ушли не просто так. Слишком быстро. Подозрительно легко. Либо Витезслав им недостаточно заплатил, либо проклятие уже наслано. Поверить, что старая, упрямая ведьма отступила без боя, «темная» не могла. А ещё Ольга-темная ненавидела влюбленных.

Стэфан, сияющий тем чистым внутренним светом, какой часто сопровождает влюбленных «светлых», опустившись на колено церемонно предложил Марии Старицкой составить счастье его жизни. Та поломалась то ли для вида, а может от растерянности. Обе москвички впервые видели, чтобы мужчина обращался за согласием девушки с такими церемониями. Ольга, чтобы не глядеть, как спутники милуются, ушла нож в дерево побросать.

Но вскоре Маша тихонько подошла и села неподалеку. И принялась громко вздыхать, чтобы её уж точно заметили. Оставаться наедине с женихом девушка отчего-то не спешила. В ответ на недовольный взгляд Ольги она лишь потупилась и густо покраснела.

-Чего тебе? — нетерпеливо поинтересовалась «темная».

-Я спросить хотела, — Маша мяла в руках шелковый расшитый платок, — а «супружеский долг», это очень больно?

Ольга ненадолго застыла. В тихих звуках утреннего леса было слышно, как нож вонзился в сухой ствол.

-А у кого мне спрашивать? — пожала плечами Маша, — у меня ни матушки, ни сестрицы.

-Я тебе и вовсе никто, — недобро усмехнулась Ольга, — мне за что стараться? Коли совета от меня хочешь, к дереву вставай. Или до Москвы терпи. У Буслая спросишь.

Девушка тяжело вздохнула, и поплелась к сухому березовому стволу. Ольга вернула себе нож заклинанием. От первого удара Маша вздрогнула и зажмурилась. Но после немного успокоилась. А от известия, что больно токмо в первый раз, и то не слишком, вовсе успокоилась. Но не отошла, хотя нож все ближе к её голове вонзаться начал. Дозорная же злилась. Думала, что от страха чужого Силы наберет, но на душе все тяжелее делалось. Не радовал ни наступающий чудесный летный день, ни новое платье, подаренное вапмиршей. Пусто сделалось, хоть вой.

-Мы в Москву не воротимся, — тихо сообщила Маша, — Стефана там казнят.

-А я думала, — усмехнулась Ольга, — ты боишься, что Василий опять в драку полезет. Не сдюжит, пожалуй, женишок-то. И раз уж вспомнился, где он?

-Охотиться ушел, — пожала плечами Маша, — и воды поискать. Нас и батюшка благословил уже. Опечалился только, что без него венчаться буду. А мне и не до свадьбы пока что. После того, что нам ляхи устроили, как бы вовсе новая Битва не случилась.

Про трагические события в Москве Маша в тот же день узнала. Как раз к разбору горящей казармы в город воротилась. Но много девушка поведать не смогла. Не видала. Молнии здесь били так же неточно, как и рядом с каретой. Но все же нанесли значительный урон обоим дозорам. Это у инквизиторов только крыша гореть начала, и то враз потушили. Не погиб никто. А Освальда прямо на дворе молния спалила. Амулет, что её на себя притянул, тогда на воеводе был. Основной же удар пришелся на хранилище. Пострадала дозорная библиотека и архив.

Как Малуша погибла, никто не видел. Но не от молнии. Амулетов княгиня сроду не носила. Чистым светом обернулась, битва враз закончилась и в Москве, и на поляне. Сам же Святослав чудом жив остался. Он амулеты давно сам не носил, только заряжал. А в тот день его в городе не было. Монахи инквизиторскую печать взломали за три дня до срока. Князь, как услыхал, тут же отбыл раненым помочь.

-? — Ольга на время перестала метать нож, и вопросительно глядела на девушку.

-Трое, — вздохнула та, — «твой» тоже вышел. Не сам, конечно. Вынесли. Но жить будет. И даже с третьим порядком. Сейчас вместе с Федором у тебя в тереме живут. Ключница твоя за ними ходит, да целитель темный.

-Что же ты раньше молчала, — процедила Ольга.

-Фёдор Алексеевич приказал, — вздохнула Маша, — сказывал, ты Витезалава на месте казнишь, и под суд пойдешь. Делу навредишь. Ты ему живая нужна. Темная, или светлая, без разницы.

В это время откуда-то со стороны кареты послышался сперва полный боли звериный рев, быстро сменившийся истошным криком. Взлетела стая птиц, хлопая крыльями. Маша дернулась, и уже летевший в её сторону нож попал девушке в плечо. И Ольга, которая на крики даже бровью не повела, вся встрепенулась. Быстро расползающееся алое пятно будто бы вывело её из тяжелых раздумий. Забыв об истекающей кровью спутнице, она бросилась туда где не переставая кричал мужчина.

Стефан, как видно, обернулся медведем, да бродил по лесу. Пользы от этого было чуть. Зима прошла давно. А летом огромному белому зверю в лесу негде было затаиться. Но звериный нюх мог хотя бы вывести его к воде. Ушел он, права, не шибко далеко. И у самого болота в огромный ржавый капкан угодил. Он от боли обезумел, и не сразу перекинулся. Скорее всего, старенькая заржавленная цепь, что капкан у дерева держала, мигом треснула. И тяжелый зверь стал стремительно уходить в трясину. А когда он все же сумел перекинуться, было поздно. Сейчас его грязные руки и голова все ещё виднелись над заросшей каком-то легким водяным мхом поверхностью. Но опереться мужчине было не на что.

Подбежавшая Маша ещё с берега увидала, как Ольга, не сумевши заклинанием вытащить тонущего оборотня из болота, сама в воду кинулась. Как сдирает с себя тонкое шелковое платье, и бросает Стефану, чтобы хоть за что-то уцепился. Как она тянет его за собою, оставляя на поверхности грязной густой жижи кровавый след. И как стремительно высветляется её нимб.

В это время в самом центре Кракова, облегченно вздохнул Гесер. Он в пол уха слушал главного инквизитора. Пришлось отворотиться, чтобы тот не увидел ненароком белые глаза с закатившимися зрачками. Достаточно трудно одновременно сплетать нити чужих судеб, и слушать, как тихо зачитывают жалобы воеводы Дневного Дозора. И момента упустить никак не можно было, чтоб и живы все остались, и Ольга в себе тьму отринула. Только на губах остался неприятный гниловато-кислый привкус болотной водицы.

-Решение инквизиции устраивает обе стороны? — раздалось у него над самым ухом.

-Нет, — решительно отозвался «светлый», — Фуаран мне не принадлежит, и отдать его в чужие руки я не могу даже по приговору инквизитора. Другую виру требуй.

-Десять лет на службе в Ночном Дозоре Кракова, — подумав, сообщил инквизитор.

Гесер усмехнулся и кивнул.

Поздно ночью, когда кое как залечили раны, отмылись в не слишком чистом ручье, наспех поели и уложили Стефана спать, девушки одни в карете остались. Маша потихоньку прижалась к своей спутнице. Спать не хотелось. Ныло плечо. Ольга куталась в слишком широкие для неё чужие рубаху и платье, и тоже не спала. Обрывки черного шелка, грязные нижние юбки и странного вида корсет, который обе девушки в своем путешествии впервые в жизни увидали, ещё днем в костре сгорели. Боярыня вновь обретала вид жительницы Московии.

-Ты матушку свою вспоминаешь? — тихо спросила Маша, — я только волосы помню. А лицо будто дымкой сокрыто.

Ольга в темноте пожала плечами. Помнить-то она помнила. Мать померла, когда девочке девять лет было. Но особой нежности она от неё сроду не видала. Все больше от нянюшки. Мать всю любовь, на которую была способна, отдавала старшему сыну, да сестрице Наталье. Старших детей, ладных и пригожих, от Ольги отделяли два мертвых младенца. И женщина, оплакав их, к средней дочери уже не была так привязана. Сколько помнилось, она все больше молилась да вышивала. И детей видела только по утрам, когда те приходили пожелать матушке доброго дня.

-Я так испугалась, — продолжал Маша, — что ты темной останешься. Я и прощения-то попросить не успела. И не поговорили толком. Ты прости меня, Ольга Андреевна.

-И ты меня прости, — боярыня позволила девушке положить себе голову на плечо, — и спасибо, что не бросила меня ни тогда лесу, ни сейчас. За меня никто отродясь не вступался, кроме отчима. Никак не привыкну.

Стефан, уже успевший задремать, тут же проснулся. С ужасом и удивлением разглядывая на миг осветившуюся изнутри строгого вида карету.

-Маша, — стиснув в руке «переводчик», громко позвал он, — что случилось?

-Спи уже, герой! — недовольно буркнула светлая первого порядка.