Ольга (джен)

Настроение главы: https://www.youtube.com/watch?v=deCrAkKrqcM

Офис Ночного Дозора. Наши дни.

-Страшно было? — Антон почему-то понизил голос, — при Бородине.

-П…ц!!! — не глядя на него отозвался шеф. Потом поднял на дозорного чуть затуманившийся взгляд, — всё-таки, хорошо, что я русский тогда выучил. И на битве помогло, да и в жизни не раз пригождалось. Замечал, что этим словом можно любую эмоцию передать, или усилить? Вот у Барклая* с солдатами общение не складывалось. Главное, все у него было прекрасно. И командир замечательный, и воин бесстрашный. Стратег изумительный. Но вот не знал он команд коротких, удобных. А без них при Бородине никак не обойтись было. Поле огромное. Главнокомандующий далече. Даже «хвост» твоего полка от тебя дальше, чем ты крикнуть сможешь. Да ещё шум, гам. Неразбериха боевая. Ни раций, ни сотовых телефонов. Токмо адъютанты по полю шмыгают туда-сюда. Да на флаги курс держишь.

-А вам, как воину света, не было неприятно убивать людей? — Городецкий внутренне напрягся, ожидая, что Гесер сейчас его выругает и прогонит.

-Я и не убивал, — пожал плечами старик, — ранил только. И все наши так делали. Скажу больше, Завулон иной раз так делает. До сей поры, кстати. Люди, это же наша пища, как-никак. Бережем, как можем. Ну что поделаешь, ежели они слов не разумеют? Ну и нам урок. До чего может благой замысел довести. Ведь не на войну Наполеона вдохновляли. Оба заклинания, к нему примененные, были на созидание направлены. Франция пережила годы революций, репрессий и террора. Разруха, голод. Эксперимент, конечно, был светлый. Но всякий яркий свет порождает тени куда более темные, нежели свет приглушенный.

-Тогда зачем? Разве Франция плохо жила?

-Франция жила прекрасно, — как-то недобро усмехнулся пресветлый, — особенно один процент её населения, обитавший в основном в Версале и своих роскошных усадьбах. Буржуа ещё на что-то могли надеяться. Остальные прозябали. А человек, обитающий на социальном дне, редко бывает добр.

-Другого способа не было? — уточнил Антон, — Законодательного.

-Отчего же, — Гесер как-то неопределенно покачал головой, — но к тому времени, когда король пробился через все препоны и созвал Генеральные Штаты, уже было поздно. Каждому решению свое время. И оно было упущено.

-У нас тоже? — ну, раз шефа «понесло», отчего не спросить? — нет, ну правда. Российская империя жила припеваючи. Земель было столько, что все не перепахать. Золото, бриллиантовый фонд ломился от камней. Ни одна пушка в Европе без нашего согласия не стреляла.

-Знаешь такого крепостного поэта, Тараса Шевченко? — Гесер прошелся до шкафа, выудил оттуда бутылку какого-то старинного «Наполеона» и водрузил на стол. — Я тут же подарю тебе вот этот прекрасный коньяк, подаренный мне, кстати, господином Столыпиным**, если ты процитируешь хотя бы одно его стихотворение полностью.

Антон развел руками.

-То-то же! — старик тотчас откупорил старинный коньяк, и плеснул в оба бокала, — и художник он был замечательный. Прозаик отменный. Но на войну пошел простым солдатом. Потому, что крепостной не может выбирать. Его с огромным трудом удалось выкупить лишь через много лет. А если бы он погиб на той войне? И сколько таких «Тарасов» погибло просто в полях от жары, от побоев и недоедания. Их никто не считал. Возможно то, что было в России не идет ни в какое сравнение с тем «золотым веком», который мог бы быть, если бы все эти гении, поэты и художники, инженеры и философы родились в семьях свободных граждан. Так что не совсем уж бесполезный эксперимент, революция. Просто человеческий фактор в ней играет первостепенную роль. И это броуновское движение в чистом виде. Никто и никогда не знает, чем все завершится, и как будет проходить. Но в одном только «чистом» поколении, не заставшем войны, революций и реформ, родилась твоя Светлана. Ну как, стоило того?

* * *

С бородинского поля наблюдателя от инквизиции увезли в невменяемом состоянии. Это не была его первая война. Он видел сражения многих армий. Прошел с Наполеоном через несколько Европейских стран. Но вид людей, которые умирали, но не сдались, привел его в некое подобие нервного ступора. Накануне, в день затишья, Ян ещё был в себе. Хоть и вяло, но все же интересовался предназначением «крашенной доски», перед которой в течение всего дня мог преклонить колени любой, кто верил в силу чудотворной иконы. Солдаты спокойно чистили оружие, спали, ели. Тихо прощались. Те, кто умел писать, передавали в ставку командующего письма для родных. К вечеру все до единого переоделись в чистое. Святослав сходил в лес, принес жертву самодельному идолу. И к утру в огромной армии не было человека не готового к смерти.

Было шесть утра, когда битва началась сразу и везде. Как внезапно налетает на поле гроза, от которой негде укрыться, так огонь из сотен пушек обрушился на маленькое село Бородино. Гесер приписанный к полкам Багратиона, в шатер спать не ходил. Встретил неприятеля на флешах. Укрепления, возведенные далеко, у соседней деревеньки Вознесенской, заметно содрогались от пушечных залпов. А масса одетых в синие мундиры солдат, внезапно нахлынувшая, казалось, со всех сторон, чем-то живо напомнила ему Битву. Ту грязную, несущую песок и камни волну, какою она дошла до степей. Багратион тут же вскочил в седло. И без того высокий, он теперь был виден отовсюду. Он попал на войну взрослым, восемнадцатилетним. И безумно жалел тех четырех лет своего отрочества, которые не провел в боях. Солдаты его боготворили.

Оборонявшая флеши дивизия вскоре была вся перебита. Ни одного беглеца. Ни одного сдавшегося в плен. Французские офицеры даже не призывали уже к сдаче. Все до единого они охладели к этой идее два дня назад, когда пытались перекричать грохот пушек в попытках призвать русских прекратить сопротивление. Гесера кто-то дернул за рукав, а иначе он остался бы на передовой, не заметив, что его полк отступает. Несколько раз ядра пролетали так близко, что он чувствовал их жар. Осколок гранаты, разорвавшейся под ногами его коня, срезал с головы пресветлого прядь волос.

Французы ещё толком не осмотрелись на отвоеванных укреплениях, как подошедшее с фланга подкрепление буквально смело неприятеля с только что отвоёванного места. Кирасиры тут же развернулись, и оттеснили наступающих да так, что наблюдавший битву с холма на Шевардинском редуте Бонапарт выругался. В это время французский наблюдатель был с Кутузовым. Секретарь Ночного Дозора Иаков, стремительно строчил сразу в нескольких приказах под неспешную диктовку главнокомандующего. Михаил Илларионович выглядел совершенно спокойным. Приказал вскипятить самовар и заказал на обед курицу. При этом было невооруженным глазом видно, что атаковавших флеши солдат становится все больше. Хотя даже первая волна французов и без того раза в четыре превышала числом тех, кто стояла на защите двух дорог, ведущих к Москве.

Батарея Раевского, державшая ключевую, господствующую высоту, билась нещадно. Скромные свои двадцать с небольшим орудий генерал употребил максимально, приставив к каждой пушке по две команды стрелков. Давно оглохшие от палящих над головами орудий, солдаты простреливали позиции, не давая неприятелю даже подойти к обороняемому рубежу. Огонь был такой, что поле битвы заволокло серым дымом. И лишь это дало возможность небольшому числу французов ползком пробраться по заваленным телами убитых оборонительному рву, и прорваться на редут. Но подкрепление уже было на подходе.

Барклай, быстро пришедший в боевую ярость берсерка, менял одну павшую лошадь на другую. Он стремительно появлялся то на левом фланге, то на правом. И содержащие лишь по три буквы команды было слышно от него все чаще. Знавшие генерала не первый год бойцы решили, что шотландец, наконец, выучился говорить по-нашему. И только иные ведали, что было причиной такого быстрого освоения чужой речью. Завулон, собравший уже довольно приличную коллекцию нанизанных на штык человеческих ушей, одобрительно усмехнулся. Его сила питалась сейчас яростью нападавших. А сумеречным зрением на битву невозможно было смотреть без восторга. Здесь алая волна ярости французов схлестнулась с ярко синей, стальной стеной защитников.

Оборонявшихся должны были сменять каждые два часа. Но первые же пришедшие на смену полки встретили возмущение и непонимание от своих боевых товарищей. Те не желали покидать боевого поста. Раненные генералы прятались, скрывали свои раны. Гесер видел, как чернеет лицо у Багратиона. Как стремительно укорачивается нить его жизни. Тот глянул пресветлому в глаза, и поднес палец к посиневшим губам. На миг старику почудилось, что за спиной у генерала развернулись два огромных крыла, но видение тут же исчезло.

Сам пресветлый тоже на одной позиции не бился. Его присутствия требовалось сразу в нескольких местах. Вдоль обрывистого берега реки с двух сторон сразу шло к французам подкрепление. Не встречая никакого серьезного сопротивления, они неспешно двигались в сторону села Горки, где расположилась ставка главнокомандующего. Стоял раскаленный полдень конца лета. Солнце, пробивалось сквозь дымовую завесу, и палило нещадно. Дышать давно было нечем. А во рту отчетливо ощущался привкус земли. И тут он увидел Жоржа.

Тот по случаю жары давно скинул свой гренадерский мундир, и мчался сейчас наперерез французской армии к небольшому отряду русских пушкарей. Те возились у застрявшей во взрытой земле пушки. Одно колесо треснуло, и все попытки развернуть орудие в сторону неприятеля были напрасны. Жорж показался из густого дыма лишь дважды. Один раз мелькнула его огромная фигура, с трудом разворачивающая тяжелое орудие в сторону нападавших. А второй, раскинувшая руки, летящая вниз, с крутого обрыва. Следом скатывался чужой конь, выданный ему взамен павшего першерона. Но в это время пушка, обращенная в нужную сторону, принялась снова без остановки палить, и все пространство вокруг заволокло дымом пуще прежнего. Гесер невольно сжал за пазухой короткую записку князя. «Я понял свою ошибку. Я вернусь!». Её нужно было передать Басманову. Или Ольге, если тот откажется её читать.

Святослав, бившийся, как лев, на центральном редуте, был спешно отозван в ставку. Слишком сильно высветлилось вокруг него пространство. На защите редута пали все солдаты. А последний, оставшийся в живых, генерал Лихачев, бросился на французские штыки, чтобы не попасть в плен. Князь не ругался, и выглядел вполне довольным жизнью, но при первой же возможности вскочил в седло чужого коня, и присоединился к отряду казаков. А тут же вынырнувший из Сумрака рядом с ним наблюдатель, желавший его остановить, чуть не погиб. Его вовремя подхватили на чужую лошадь. И лишь стрела, с огромной скоростью пролетела мимо. Да пронзила французского гренадера вместе с конем. Это окончательно выбило инквизитора из равновесия.

Он не пришел в себя и через пять дней, когда его привели в простую крестьянскую избу, и усадили рядом с Гесером. У того были обожжены даже уши. Раскаленные ядра и пули пролетали мимо него, не оставляя других повреждений. Инквизитор молча слушал приглушенные крики генералов, призывавших сразиться за Москву. Не допустить прихода неприятеля в Санкт-Петербург. Разные были планы. Было даже выбрано поле для повторного боя за первопрестольную. Но осмотревший его Барклай-де-Толли эту идею мигом пресек. Уж больно место было неудачное. Это при Бородине ополченцы в лесу прятались, да с топорами навстречу французам выступили. А здесь и резерва спрятать негде было. Да и не было того резерва. Вышли силы.

-Ну, дойдет хранцуз до столицы, — раздалось спокойное ворчание Кутузова, — и что? СтатУи посмотрит? По Финскому заливу на лодочке прокатится? Не того страшусь, что Бонапарта в Зимнем дворце на балу встречу. А того, что он в Тулу прорвется, к оружейным заводам. Да к Новогороду, к фуражным складам. Урожая-то в этом году не собрали! Чем потом армию кормить станем?

-Будем биться на улицах! — вскочил Барклай.

-Сядь, батюшка, — рыкнул старик, — будет тебе ещё битва. И не одна. Потерпи чуток. Мы Наполеона не победим. Мы его обманем. Хочет Москвы? Пущай попробует проглотить, да не подавиться.

-Почему они не сдавались? — прошептал вдруг инквизитор, обернувшись к Гесеру.

В ответ степняк лишь пожал плечами. Как объяснишь?

* Михаи́л Богда́нович Баркла́й-де-То́лли 1761 — 1818 — российский полководец шотландско-немецкого происхождения.

**Пётр Арка́дьевич Столы́пин 1862 — 1911 — российский государственный деятель. В российской истории начала XX века известен в первую очередь как реформатор и государственный деятель, сыгравший значительную роль в подавлении революции 1905—1907 годов.