Ольга (джен)

На случай нежданной встречи с иными у Ольги легенда была припасена. Врать и не получалось, и пользы в том не было. Все одно со временем правду узнают, коли захотят. Оставить вопросы вовсе без ответов тоже нельзя было. Подозрительно. А вот метания душевные у светлых часто бывали. Дозорные от них «ломались», уходили в отставку. За темными такого не водилось. Те с ума по-своему сходили. Пили, гуляли, азартно играли в кости. Грабили, насиловали, убивали. Хотя, чего им изводиться-то? Темный иной на себе замкнут. И коли уж испытывает он терзания душевные, так от того, что не любим. На службе не признан. Не первый среди равных. Но зато и преодолевают они свои терзания легко. Колдуют, не сдерживаясь.

Любой, кто пожелал бы проверить правдивость дозорной Головиной, сразу бы узнал о ней много неприглядного. То, что она при случае темным зубы пересчитать большая мастерица, на Москве только новорожденные иные не ведали. Вот, и шведа проучить хотела. А её под суд. Что же это делается, честному светлому дозорному нигде хода нет, а темные творят, что хотят! Тут у любого нервы не выдержат. Свидетелей её отставки полный лагерь был. Не придерешься. Подалась Великая волшебница в леса северные в поисках просветления и уединения. Душу израненную латать.

Приметивший её «светлый» дозорный оказался стариком сердобольным, и во многом с боярыней согласным. Его тоже задевало, что «темный», с которым они вроде бы вдвоем к этому «заводу» приставлены, который день в запое пребывает. На дворе стужа ледяная, а старику одному за двоих трудиться приходится. И никто с того темного не спрашивает. Хоть и вовсе на службе не появляйся. Инквизиции до мест этих отдаленных дела нет. Найдутся среди каторжан иные, хорошо. Не найдутся — казна целее будет. И все одно со светлого три шкуры дерут.

Слово за слово, Ольга и про старца чудотворного все выспросила. Сам дозорный его в глаза не видел. Уж больно далеко тот в леса забрался. И надо бы проверить да служба не пускает. Но направление указывал уверенно. Сказать, есть ли в округе ещё люди, он затруднялся. Порядок у него был седьмой. Да ещё любопытством его Бог не пожаловал, как назло. Судя по всему, Дозору ближайшего города он не подошел именно по причине своей лени да невнимательности. Вот и сослали дедушку на «завод». А что. И при деле, и под ногами не путается. Ольга вежливо раскланялась с дозорным, и пошла, как и собиралась, за солью.

Все припасы, хоть сколь-нибудь ценные, хранились у приказчика в доме. Ворожить все же пришлось. Голос под мужской подделывать. Черный от постоянного недосыпа и холода, мужчина встретил «бирюка*» сурово. Одетый в новомодную, но уже пострадавшую от погоды шинель, подбитую каким-то вылезшим мехом, парик и треуголку, он нелепо смотрелся на фоне своих работников. Но девушка его как-то сразу пожалела. Человек он был честный. Не шибко умный, совсем не хитрый, и злой только на работе. Служа у Демидова**, он не нажил себе даже приличной зимней одежды. То есть, одет-то он был хорошо. Даже щеголевато, по столичным меркам. Но зимой лучше все-таки простой тулуп, чем новомодная шинелька. Постоянные перебои с едой он терпел вместе со всеми. Не имея для рабочих даже лишней краюхи, он экономил, на чем только мог. И, естественно, отказался делиться солью с незнакомым щуплым мужичком.

Ольга не могла ему ничем помочь. Про себя печально усмехаясь, она вспоминала, как видела себя в мечтах Великой Волшебницей. И тогда казалось ей, что все беды она будет одним взмахом руки разрешать. В судьбу любого смертного вмешиваться, к Свету людей склоняя. Верила, что отказа ей ни в чем не будет. Какие там препятствия могут быть для колдуна вне порядка?! А на деле что? Вот голодает и холодает здесь, прямо рядом с нею, почти пять сотен душ. Трудятся до седьмого пота, под землю, как кроты, зарываются. А награда им — каша на воде, да колодки, после смерти снятые. И может Великая Волшебница Головина им всем помочь. Одним словом своим приказчика к добру обратить, Светом наполнить. Снимет он со своих каторжников цепи, и всех отпустит. Да что там, самого Демидова и всю семью его она может от стяжательства отвратить. Но беда-то не в купце том, «завод» из крепостных да каторжан себе устроившим. Войску нужны ружья да пушки. Оружейникам нужна медь. Стране нужна армия. Потому, что кто не желает своих солдат кормить, тот чужих кормить будет. Так мир устроен. Вот и выходит, что одним своим добрым делом Ольга может всю Россию под чужие знамена поставить.

Даже мясом, которого у неё в избытке, она этих людей снабдить не может. Ну, пойдет она охотиться. Настреляет зверья на всю ораву. Но прокормить такое количество людей ни один лес не в состоянии. Повыведутся медведи да лоси. Что уж, даже мышей безнаказанно из лесу убрать не можно, тут же лисы отощают. Коров для прокорма рабочих, и то нельзя сюда доставить. Вытопчут траву, да у тех же лосей корм отнимут. Нет в этих лесах лета длинного, чтобы домашняя скотина перед убоем на маленьком пастбище отъелась. Да и сколько той скотины на прокорм эдакой толпы надобно. И сколько волки подерут. Так что, сколько силы не имей, а с помощью, даже очевидно необходимой, поспешать не стоит.

Так, больше для порядка поторговалась. Мужчина жался, и никак не желал продавать хозяйскую соль, даже горсть. Ольга уже из одного упрямства предложила хоть на шкуры сменять, что у неё с собою были. Приказчик задумался. Видно было, что мех его заинтересовал. Но будучи человеком честным, воровать соль ради своего тепла он не станет. В итоге сошлись на том, что за маленькую заячью шкурку, которой хватит в аккурат на обыкновенную шапку, приказчик отдаст новому знакомцу свою личную соль. И было видно, что он готов продать последний свой запас.

Зима и правда выдалась лютой. Ольга, бредя за мужчиной обратно к его дому, все гадала. Ну, ладно каторжники. Под землей не так холодно, как здесь, на ветру. Носят они свои поношенные тулупы, иной раз поочередно. А старообрядцы-то как? Отшельник этот, чудотворец. Ведь охотников да лесорубов враз найти можно по оставленным пням да кровавым следам. Неужто вовсе мяса не едят всю зиму? Где они коров своих пасут? Сенокосные поляны кто угодно бы заметил. Или же загнали их новые хозяева этих земель совсем уж далеко в леса.

Дома у приказчика было не топлено. И опять его девушка пожалела. Жены у мужчины не было. Он, похоже, один жил. Никто не ждал его вечером с чугунком горячих щей. Не пек ему блинов по воскресеньям. Ему даже поговорить, и то не с кем было. Неужто не скучно, и не страшно одному, среди людей с рваными ноздрями? Хотя, уж лучше за себя одного бояться, чем за жену и детишек беззащитных. Впрочем, жалела Ольга только приказчика. Забывая, что сама живет в избушке, наспех построенной из бревен, в изобилии оставленных в лесной чаще какой-то бурей. Вкопанной в землю до самой крыши. И ни щей, ни блинов, уже давно не видела. И поговорить ей тоже не с кем. Да и волки у дома кругами бродят.

В сенях было стыло и темно. Приказчик, неловко запнувшись об порог, протиснулся в горницу с тремя окнами, привычно перекрестился на икону. А Ольга, шедшая следом, так и застыла. Хозяин крестился двумя перстами. Как было принято ещё во времена её детства и юности. Особенно странно и дико было видеть его крестное знамение при парике и шинели. Сейчас, когда все крестились тремя пальцами, за такую вольность можно было поплатиться свободой, а то и жизнью. Она сама, как вошла, тоже по привычке осенила себя крестным знамением. Не от того, что верила. Невозможно было войти даже в нищую хибару, и не перекреститься на иконы. Ольга так и не переучилась. Когда помнила, или кто-то смотрел, старалась делать все правильно. Но не так часто ей креститься приходилось.

Как и сама Великая волшебница, хозяин дома или забылся, или жест этот намертво въелся, и он уже никак не мог от него избавиться. Несколько минут оба неловко молчали. Ольга даже забеспокоилась. Вдруг этот человек заметил, что она женщина? Потом приказчик, встрепенувшись, и опустивши глаза, быстрым движением выудил из угла за печкой, который считал в этом доме за кухню, крохотный берестяной туесок, едва ли наполовину засыпанный крупной серой, самой дешевой солью, пополам с каким-то сором. Соль даже такая, стоила дорого. В ответ девушка протянула ему свернутую шкурку.

-Так возьми, — буркнул мужчина.

-Да что я, нехристь какой, — потупилась Ольга, — оставлю человека зимой мерзнуть?

-Сам-то где проживаешь? — приказчик неохотно взял шкурку, неловко сунул за пояс.

-В лесу, — пожала плечами девушка, — в скит шел, да найти не смог.

-А про скит как узнал?

-Добры люди баяли, — она положила на самодельный березовый стол ещё две волчьи шкуры, — на вот. Мне нести далече. А так хоть будет, кому помянуть по-человечески, коли на обратном пути в лесу сгину.

-Отчего же сразу пропадать? — усмехнулся приказчик, — Я тебе дорогу короткую укажу. Там и ночью встретят.

Вот, значит, кто старообрядцев здесь прикатывает. Не мудрено, что который год их найти не могут.

*Бирюк — нелюдимый мрачный человек. (устар.)

** Аки́нфий Ники́тич Деми́дов (1678 — 5 (16) августа 1745) — русский предприниматель из династии Демидовых, сын Никиты Демидова, основатель горнозаводской промышленности на Урале и в Сибири.