Ольга (джен)

Небольшой купеческий «поезд», состоявший из десятка тяжело груженных телег и двух небогатых карет, двигался раздражающе медленно. Ольга могла бы уже половину дороги на своей лошади галопом проскакать. Купцы, кто на телегах, кто верхом, а кто и пешком, неторопливо переговаривались, не обращая внимания на вызывающе раскрашенную карету Буслая. Речи быть не могло о том, чтобы сесть в неё. За две недели пути они с Машей друг другу и пол слова не сказали. Старицкая даже обедать не подходила. Вместо этого еду прямо в карету носил Стефан.

Его младший брат всю дорогу, не стесняясь, разглядывал свою спутницу. Был он, не сказать, чтобы красив. Так, парень, как парень. Тоже светловолосый, как и Стефан, и с такими же неестественно светлыми голубыми глазами, но не альбинос. Годами Марек был много младше брата. И тоже говорил только по-польски. Был так же плохо одет, хоть и в дворянское платье. Эти попытки придать своей бедности хоть какой-то налет знатности удивляли Ольгу. Намного проще, да и дешевле было жить крестьянским хозяйством. Рядиться в простые одежды, сшитые своими руками.

Отец их, шляхтич, снаряжал на свои деньги большой гусарский отряд. Но лет пятнадцать назад пал героем, оставив жену с тремя детьми на руках и солидным списком кредиторов у дверей. На оплату военных долгов покойного отца ушло все семейное состояние, и без того небольшое. Стефану тогда было десять, а Марек только родился. Мать тяжко переживала бедность, но ни одному из своих детей не дозволяла работать. Это удел крестьян. Шляхтичу не к лицу. И без того старший сын уродился, ни на кого не похожий. И так над ними их бывшая дворня потешается.

Стефану с детства приходилось скрывать от матери всякое. Пробовал он себя и в роли посыльного, и писарем. Какая там гордость? На руках была мать и двое братьев. Юноша был готов на все. Он и шутом бы работал, кабы способности к тому были. И сам слышал, да и люди намекали, что в Кракове многие знатные шляхтичи не прочь принять участие в судьбе пригожего молодого человека из честного, но бедного семейства. В обмен на известные услуги. Что это за служба, Стефан более-менее себе представить мог. Не ведал только, кому и как себя предложить можно.

И как же он удивился, когда вместо позорного, хоть и сытного житья при богатом покровителе, ему предложили жизнь вечную. На раздумья дали неделю времени. Но тут Стефан только вид делал, что сомневается. А как медведем стал, так и не покаялся ни разу. Вольготная жизнь лесного зверя была куда лучше той, где и краюхи хлеба на столе не бывало. Матери же сказал, то охотиться выучился. Благородное занятие. Это ж не в поле за плугом ходить. Покровитель его был человек честный, хоть и темный. Братьев тоже к делу пристроил. И в Московию отправил. Осерчает теперь, наверное, что дело его не закончили. Под суд попали. Оба брата были совершенно уверены, что в Кракове их ждет палач.

Все это оборотень Ольге поведал, когда вечером у костра вдвоем оказывались. Перед отъездом он, по её личной просьбе, срезал с близнецов все до единого крючки, что Скуратов навесил. Секрет этот связывал их теперь, и сильно сблизил. Марек же к девушке с опаской относился. Рядом никогда не сидел. Оба оборотня были магическими оковами к карте присоединены. Дальше двадцати шагов отойти не могли. И когда Ольга одна побыть хотела, она просто уходила в лес подальше. Заключенные не могли за нею последовать. Стефан же поведал, что Маша по вечерам горько плачет, оставшись одна.

Машенька первый раз была так далеко от дома. Впервые жила одна. Обслуживала себя сама, даже без чернавки. Ехала в одной карете с мужчинами, и руководила дозорным десятником. Правда, командовать Ольгой ей ещё ни разу не довелось. Та все время в отдалении ехала. Так что жизнь инквизитора в поездке почти полностью проходила в карете. Спала Старицкая там же, вытесняя братьев оборотней на улицу. Своё инквизиторское положение она использовала так полно, как только могла. Купеческий обоз не трогался с места, покуда она не давала на это своего дозволения. Спала Маша долго. Ольга уже успевала и пробежаться по лесу, и помыться, коли возможность была. И пока инквизитор расчесывала свои роскошные светлые волосы, да умывалась, уходила недалеко от кареты. Нож покидать.

Купцы, хоть и говорили с дозорными, быстро теряли к ним интерес. Над этим тоже Ольга трудилась. Никто их странной компании не дивился. И что Ольга то караван их с дозором обходит, то рыбачит а то и голая неподалеку в озере плещется, никто как будто и не замечал. Ела она вместе со всеми. Повар у гильдии был знатный. Сам рыбу удил, да травки по лесу сбирал. А кулеш* варил такой, что не грех было и царю на стол подать. Выглядел немолодой уже мужчина при этом, как смерть. Тощий, почти прозрачный. С серым нездоровым лицом и жидкими волосами. Много лет он прожил кашеваром при соляном деле, и у него почти не осталось своих зубов.

Обещанной грозы так и не случилось. Напротив, на небе не было ни облачка, а дни становились все теплее. Солнце пригревало, и нещадно било в глаза. На дорогу часто выбегали то косули, что зайцы. А однажды выскочил небольшой и тощий после зимней бескормицы кабанчик. Ольга с удовольствием охотилась. Ей было нестерпимо скучно медленно тащиться по купеческому проезжему тракту. Хотелось поторопить Машу, но та даже носа из кареты не показывала.

Вампирши тоже инквизиторскую карету стороной обходили. Вечерами после удачной охоты они потихоньку присаживались подле Ольги, и пили кровь, пока никто не видит. Обе не без трепета ждали встречи в Витезславом. Отзывы о нем были весьма обнадеживающие, но бывшие крестьянки робели даже Стефана и Марека. Их поношенное платье казалось женщинам богатыми придворными одеждами.

Никто с этими женщинами никогда не занимался. Они не знали ни одного даже самого простенького заклинания. До встречи с игуменом Михаилом обе они жили в одной деревне, и даже не догадывались, что иные. Обоих поколачивали мужья. Обе ходили, набравши в рот воды**, одинаково терпели от свекра со свекровью. И при этом одна из них была чуть слабее Ольги, а вторая четвертого порядка. Вера их была все ещё крепка, чиста и неподдельна. Они только перестали ходить к исповеди. Но молились по утрам вместе со всеми.

Ольга очень хотела хоть как то этих баб утешить. Ей было жаль, что они вовремя не попали в Дозор. Не встретили нужного человека. Что Сила их расходовалась понапрасну в слежке за оборотнями и вампирами. При этом Ночной Дозор задыхался без боевых магов. Она много думала о том, что нужна хоть какая-то служба, ведающая поиском иных. Не случайные вылазки по дорогам, а настоящая отдельная дружина. Кто знает, сколько таких сильных баб и мужиков сидят по монастырям? По дальним северным деревням, куда от Москвы и не добраться. Сейчас к этой работе был приставлен бывший игумен. И к своему возвращению девушка ожидала увидать много новых лиц на службе.

И, уж коли на то пошло, школу какую при Дозорах открыть бы не помешало. Чтобы заклинания не от учителя к ученику передавать, а всем сразу. И порядок растить всем, а не только тем, кому повезло, как Ольге или Маше. Вот интересно, как ляхи у себя это дело поставили. Ну, судя по Стефану и его братьям, они со школой тоже не особо поспешают. Да и не только заклинаниям учить бы надо. Ольге вот, не даются вещи простые. Извинения, к примеру. С этим у неё беда, хоть учителя нанимай. И надо же, сколько у иных заклинаний сложных. На все случаи дозорного жития рассчитанных. А простых слов, чтобы два человека быстро примирились, нету.

-Маша, — попробовала она позвать безмолвно.

-Дело срочное, дозорная Головина? — после недолгого молчания отозвался тихий голос у неё в голове.

-Нет, — вздохнула Ольга.

-Я в делах, — резко отозвалась девушка. Судя по наступившей тишине она посчитала их беседу оконченной.

Обиделась Ольга. Она Буслая к себе не звала, не привечала. Да что там, даже не смотрела в его сторону. Почто на неё сердиться-то? День клонился к закату, и небо у горизонта становилось все темнее. Алое солнце ещё стояло над вершинами деревьев. Но у девушки уже веки тяжелели. Весь день в седле провела, а этот короткий разговор и вовсе из колеи выбил. Трудно делать то, чего не разумеешь. Ну и ладно! Пущай Машка сердится. С роду Ольге такие подруги не надобны были! Извиняться ещё пред нею, дурой наряженной! Куда больше девушку занимали дела дозорные. Ну, найдет она Темрюкова. А как его в Москву забрать? Нету выдачи между Речью Посполитой и Московией. Преступник, коли границу пересек, уже для Дозора недосягаем.

За раздумьями своими невеселыми Ольга и не заметила, как голову повесила, да задремала. И приснился ей костел католический. С роду в таком не бывала, токмо на картинках видела, что Фома в детстве показывал. С иконами из стекла, большим деревянным алтарем, и сводом таким высоченным, как в соборе святой Софии, если не выше. И стоит прямо перед нею Стефан. Голову свою белоснежную склонил низко, молится. Глянула Ольга, а на стене бабы нарисованы. Все с нимбами золотыми, в покровах, с опущенными головами. Две просто так стоят, а одна ребенка на руках держит. И написано прямо под ними на узкой белой ленте: «Три Марии». А Стефан поворотился к ней, и говорит : «Это женщина».

Удивилась она. Понятное дело. И так видно, что все трое на стене это женщины. Нет бы, что стоящее сказал! Оборотень же подался к ней весь, и вдруг откуда ни возьмись, крылья у него за спиной раскинулись. Тоже белые, огромные. Ольга же от неожиданности назад отступила. Глаза открыла, и понять не смогла, проснулась, али нет. Все вокруг было черно. Пахло, как в сильную грозу. Не проснулась она. Ни коня под собою не чует, ни земли. А как будто летит. И только когда о землю ударилась, в себя пришла. Руки сложила, да голову в плечи втянула, чтобы не сломать чего ненароком.

Прокатилась по земле. Вскочила. Вокруг ничего не было видно. Воздух был густой и черный. Почему-то вспомнилось, как старик иудей рассказывал, что темные иные налетали черной тучей. Но та ли это туча, понять было невозможно. Ольга на всякий случай вытянула вперед руку которая тут же скрылась в темноте. Больше всего чернота была похожа на густой черный дым. Но он не удушал, да и не горело ничего поблизости. Девушка попробовала осветить себе путь рукой, но тут же рядом нею с грохотом что-то пролетело и ударило в землю. Все вокруг неё сотряслось. А сама Ольга, утратив опору, упала, и тут же врезалась на земле во что-то податливое, хоть и твердое. Навроде свернутого ковра.

«Ковер» закончился чем-то, что на ощупь напоминало капустный кочан. Ольга уже смекнула, что свет привлекает излишнее внимание, и делает её мишенью. Поэтому потихоньку в темноте воздвигла щит, и попыталась на ощупь опознать свою находку. У кочана были реденькие сухие волосы, твердые, резко очерченные скулы. Пахло от него гречневой похлебкой. А в кармане у человека нашлось огниво и кресало. Ольга была почти уверена, что это кашевар, и что он мертв.

*Кулеш — жидкая пшенная каша.

** Чтобы молча переносить оскорбления в семье, женщины набирали в рот воду. Ругаться с мужем и его родней запрещал Домострой.