Ольга (джен)

Настроение главы: песня группы Sabaton "Полтава"

Офис Ночного Дозора. Наши дни.

-Я это сражение Полтавское на всю жизнь запомнил, — уже поднятый пузатый бокал завис в руке у шефа, и вновь был поставлен на стол, — поганая битва получилась. Да потом ещё Меньшиков со своим политесом. Вроде и слова дурного не сказал, а будто помоями окатил. Вы, мол, уважаемый Гесер, кажется, на хер собирались? Пожалуйте продолжить путешествие. Ночной Дозор Российского царства в ваших услугах более не нуждается.

С другой стороны, Гесер и сам мог бы догадаться с вопросами неудобными ни к Меньшикову, ни к Басманову не подступать. Видел ведь, что есть между ними уговор какой-то. То, как они на поле бранном себя держали, и как после битвы перешептывались, да переглядывались, все на сговор указывало. И про Ольгу с ними поговорить не получилось. Инквизитор, тот и вовсе от степняка бегать начал. Прятаться.

А поговорить с кем-то нестерпимо хотелось. Много странного Полтавская баталия принесла. Непривычно короткое двухчасовое сражение началось почти тотчас, ночью. Разбуженные, обозленные шведы принялись строиться почти тут же, как была снята осада с города. Все ещё горевшие стены противника более не волновали. Им, разбуженным криками, сонным, утомленным, предстояло быстрое одевание да причесывание. Сложное построение. Поиск «своего» места в огромной, многотысячной колоне. А ведь всей это ораве надобно было, сохраняя ровность строя, добрести боевым маршем до позиций, выстроенных специально для битвы. То есть пройти через лес, где стояла вся основная шведская армия.

Место Гесера было в коннице. Калмыки, все, что до битвы добрались, были почти сразу же в лесу поставлены. Им, не знавшим мундиров, пришлось долго объяснять разницу между теми, в кого стрелять можно, и «своими», одетыми на взгляд кочевников точно так же. Командовал кавалерией сам воевода. Может от недосыпа, а может от нервов, он иной раз спорил с царем, который накануне держал пламенную речь перед своими солдатами. И в своей простой манере призвал их биться на совесть. Не за царя, а за правду.

То и дело поправляя на плечах не вполне сочитавшийся с его нынешним снаряжением, кафтан, Гесер поднялся на стременах, чтобы осмотреться. Он, имевший в своем оружии одновременно лук со стрелами, и саблю, все вертел головою в поисках Ольги. Она тоже числилась в кавалерии. И на встречу с нею он больше всего надеялся. Но, унесенная пушечным ядром, она так и не возвращалась. Хотя связь межу ними не оборвалась. Значит, девушка была жива. Может, не слишком здорова. Перед сумеречным взором степняка стояла окровавленная береза, да валялся на земле разодранный зеленый кафтан. Да, ранена, но не мертва. Уже хорошо.

А шведы, тем временем, выстроились на другом конце необъятного, испещренного редутами, поля. Вражеская армия стояла, вытянувшись длинной колонной, разделенной на полки. Издали казалось, что в поле выстроили ещё один бесконечный частокол, зачем-то окрашенный в светло-синий цвет. И Гесер уже мысленно прокладывал себе путь между русскими укреплениями, где уже сидели в засаде бойцы. Стояли пушки. И где можно было запросто расстаться с конем, ненароком напоровшись на штык или летящее ядро.

За спиною тоже были редуты. Царь лично составлял план их постройки. И сам часть выстроил. Этим он как бы пресекал для собственной армии возможность быстрого отступления. Но и давал солдатам место для укрытия. Гесер приметил за Петром Алексеевичем манеру везде «подстилать соломку». Ещё до битвы царь несколько раз отклонял смелые планы Меньшикова, предпочитая сперва подготовить поле. А от лесных ловушек он и вовсе пришел в восторг. Влас, их главный строитель и конструктор, был царем замечен и обласкан. Он же предложил снять с пушечных лафетов колеса, чтобы противник, захвативши редут с пушками, не смог сам те орудия быстро поворотить, обратив их против русской армии.

Эта осторожность царя не вязалась с его намерениями покорить Османскую Империю. Не было видно и особого согласия меж Петром и Меньшиковым, когда битва уже была в самом разгаре. Царь даже отозвал Александра Даниловича от командования кавалерией, возглавив её самолично, чтобы воины отступили, не подставлялись под пули. Гесеру трудно было представить чтобы такой осторожный человек, не просчитавши толком даже соотношения сил, ринулся в непривычно жаркие земли на никому не нужную войну. Но происходили на битве вещи и более странные, вмиг степняка от его мыслей отвлекшие.

Оттесненный от командования Меньшиков, приказа будто бы и не слыхал. Вмиг отступавшую кавалерию на две части поделил, да так врезал с дух стороне по ровненько наступавшей шведской колонне, что сомнений ни у кого не осталось. Русский царь злонамеренно свою конницу отступающей представил, чтобы врага в западню заманить. Больно уж Александру Даниловичу редутов захваченных шведами жаль было. Там они даже пленных не брали. Да и пушек, врагом захваченных, никто им оставлять не собирался. А вот дальше совсем странное началось.

Во-первых, прямо посреди битвы в строй шведов вломился огромный калмыцкий полк. Хоть и с опозданием, кочевники все же до поля ратного добрались, и без построений и переодеваний лишних в бой вступили. Разбив и без того уже порядком поредевший строй противника, они разом отсекли от войска шведского короля и охранявших его офицеров. Да ещё командовавший артиллерией Брюс что-то там наворожил, да так, что в носилки, на которых Его Величество на битву выехал, пушечное ядро угодило. Попало, не оставив на теле Карла ни одной царапины. Чем не чудо?

Дальше больше. Наладились королевские телохранители своего правителя выручать. Отступили, да ринулись через лес, подальше от проигрывавшей армии своей. Меньшиков даже лично погоню возглавил. И, насколько Гесер мог судить, короля даже догнали. А вот поймать не поймали, да обратно не воротили. И никаких объяснений Александр Данилович никому не дал. Да и спросить было некому. Ибо заняты были все, кто в том знании заинтересован был.

Битва, она ведь только в книге на картинке стрелочками обозначена, куда какой полк выдвигался, где прорыв случился. А на деле месиво из тел людей и коней на поле бранном. Что вокруг, что под ногами. И где свои, где чужие, только по мундирам и видно. И то не каждую минуту. Даже трубу, что к отступлению или к нападению призывает, и то не слыхать. Из-за пыли, войском поднятой, даже штандартов боевых не разглядеть. Порою невозможно понять, проигрывает твоя армия, али выигрывает.

Поздно ночью, когда в царском шатре за здравие победившего русского царя по сотому разу кубки поднимали, Гесер мрачнее тучи сидел. Едва пару глотков сделал. И когда под утро к себе в шатер воротился, все ещё зол был. А уж когда от него Меньшиков да Басманов отворачиваться стали, да убегать, тревога его стократно возросла. Тем более, что инквизитор только степняка избегал. А вот с Власом, растревоженным, опечаленным отсутствием Ольги, он чуть ли не за руку держался. Фёдор позволил охотнику у себя на коленях голову преклонить. Видать, дружно они с боярыней Головиной и её полюбовником живут. Одним крепким семейством.

На другое утро, едва рассвело, из Полтавы воевода Дневного Дозора пожаловал. Бумаги подписать, да о здоровье дозорной Головиной справиться. А узнавши, что девушка в отставке числиться, обрадовался. Как-то даже просветлел на свой, темный, манер. Ему, герою, который вывел за стены ополченцев, да захватил в королевском лагере всех оставшихся солдат, и даже какого-то министра, все были рады. Даже светлые. Басманов, не глядя, его воеводскую грамоту подписал. И, конечно, юный глава Дозора тут же поинтересовался, нельзя ли Головину, по случаю отставки, в Полтаву нанять? Больно уж понравилось ему с нею бок обок сражаться. Против такой бабы и в мирное время биться хорошо.

И тут Фёдор Алексеевич первый раз Гесеру в глаза глянул. Усмехнулся гордо да надменно. Дал понять, что он в жизни Ольги главный мужчина. Он, инквизитор Московский, решать станет, куда и с кем она пойдет. Как и на чьей стороне воевать будет. Именно Басманов держит Власа за «своего». И покуда он так считает, Гесеру с его смешной влюбленностью тут делать нечего. По одному его взгляду старику понятно стало, что эту преграду не обойти. Придется договариваться.

«Свидимся в Константинополе!» — прозвучало у степняка в голове.