Ольга (джен)

Дорогою разговорились. Луща по-русски говорила хорошо, гладко. Почти без ругани, точно подбирая нужные слова. Все проживающие при «заводе» манси чужой язык худо-бедно знали. Уж больно много пришлых людей сразу вошло в их жизнь. Девочка нехотя поведала, что Брюс, которого она величала «патлатым» за дорогой длинный парик, не сразу её нашел. Сперва к полюбовнику во сне явился. Тот, конечно, отсидеться хотел. Особливо, когда бывшая дозорная в гости пожаловала, а ещё про отчима-инквизитора намекнула. Но потом, когда Головина светлого отшельника мертвым нашла, тут уж деваться стало некуда. Инквизиция, небось и проверять не станет, кто чудотворца прикончил. Сразу на темного набросятся. А как местные иные с жалобами набегут, тут и конец ему придет. Велено было боярыню потихоньку в лесу упокоить. Вампир с медведем за нею уж не первый день следили. Говорила это Луща, да с надеждой на собеседницу поглядывала. Не передумает ли светлая. Может сразу в Москву воротится, не станет зря утруждаться, волховницу по лесам разыскивать.

Не передумала Ольга. Посмеялась только про себя. Приехала на север светлых искать, а вместо этого темную в Дневной Дозор привезет. Да ещё какую. Злую, смышленую, тайными утраченными искусствами владеющую. То-то Меньшиков обрадуется! Девочка же, видя, что дозорная упорствует, обозлилась. И все ворчала, что одни темные хотят сюда инквизицию привесть, а Великой до чужой беды и дела нет. А раз так, то пущай хоть завтра светлых работников прямо в штольне утопят. Ей, Луще, это только в радость. Головина давно уже слушала в пол-уха. А сама все всматривалась в лесную чащу. Не мелькнет ли меж деревьев землянка. Далеко волховница в лес забралась. Уже солнце из зенита вышло, да и деревья вокруг так примелькались, что стали казаться знакомыми.

Но тут неожиданно объявился Фёдор. Был он чем-то растревожен, и по своему обыкновению обстоятелен. Перво-наперво поинтересовался, все ли у падчерицы ладно, здорова ли она, и с кем сейчас беседует. Узнавши про Лущу с её ворованным свитком, не удивился. Учебник, в котором, скорее всего, таких «листов» более сотни, был ему не в диковинку. Правда, инквизитор до сей поры был уверен, что все их ещё при княгине Ольге на растопку пустили. Но сохранившемуся свитку, даже одному, обрадовался. Школа для иных была не только Ольгиной мечтою.

Допотопными заклинаниями в очень малой степени владела и сама дозорная. Святослав, соблюдая всяческие предосторожности, делился с ученицей старинными секретами. Но обучить казарму всем утраченным искусствам не мог. Он ведал по большей части заклинания боевые да оборонительные. Магия с замками и погодою была ему не интересна ещё с юности. Гесер же, по словам Басманова, ворожил о погоде довольно часто. Да и телами менялся, когда нужда в том наступала. Были в жизни инквизитора иные, временно менявшие свои тела на звериные, птичьи и даже рыбьи. Упоминания об этом все никак не удавалось искоренить. Мало, очень мало было сказок, где не говорили бы с человеком волки, щуки, орлы, и даже куры.

За время своего долгого отсутствия Фёдор многое узнал как о северных «заводах», так и о томящихся на них светлых. Охотники на оборотней, клейменые московской инквизицией, помнились Ольге хорошо. Все они были переданы жестоким помещикам по всей России. Крестьянские общины трудились и жили «миром». Вся деревня вела одно огромное хозяйство. Пахали, сеяли, собирали урожай и молотили зерно все разом. Обширные и не очень, помещичьи да царские земли были нарезаны полосами, которые передавали каждый год другой крестьянской семье. Мастеровые мужики и бабы трудились отдельно. Деревенские старосты определяли к ним в учение детишек, чтобы мастерство передавали. Были деревни кружевниц, вышивальщиц, ткачей, горшечников. Но все они также трудились «миром». Совместно решали чужие семейные споры, вели судебные тяжбы, платили подати. «Мир» мог запретить девушке-мастерице выйти замуж в чужую деревню, или воротить домой сбежавшего нерадивого сынка-пьяницу. «Мир» возвращал на путь истинный тех, кто не ходил к исповеди или подался в раскольники*. Власть старосты могла соперничать только с властью помещика. Нелюдимые, отстраняющиеся от остальной деревни люди, здесь не приживались.

Происходящие в стране перемены коснулись не только бояр, как полагала Луща. Крепостных скупали за бесценок, а то и просто так угоняли по царскому указу, прямо с насиженных мест. Кто-то, конечно, попал на верфи. Кто-то в солдаты. Ну и на «заводы». Деревенские старосты да приказчики хитрили. Расставаться с хорошими работниками не спешили. Наказанные же монахи были для всех неудобными чужаками. И когда приходила пора отдать на цареву службу крестьян, «бирюки» первыми попадали во все списки. И за прошедшее с той памятной казни время, многие из них перебрались на «заводы». Сведения обо всех, кто сменил место проживания, быстро доставили в инквизицию. Беспокоил отчима только старец-чудотворец. Как ему удалось снова начать колдовать, сохранивши при этом инквизиторское клеймо, Фёдор не понимал.

Проговорили долго. Ольга и не чувствовала, как соскучилась по отчиму, и давно уже не думала о нем. А сейчас даже не приметила, как за неспешной беседою о том, отчего темных при заводе так много, а светлых уж больно мало, вечер наступил. Дозорная и сама дивилась, что перевеса Силы не увидала. Ведь из одних только проживающих здесь темных можно было собственный Дневной Дозор собрать, отделить «завод» от Тобольска, где, наверняка задыхаются от обилия работы инквизиторы и дозорные с обеих сторон. Только где же столько светлых взять? От беседы её камушек отвлек. Обычный для этих мест, гранитный. Ими, словно грибами, был усыпан весь подлесок. Да только дозорная уже в третий раз об него запиналась, и так была недовольна, что над камнем маленькое облачко проклятия повисло.

-Третий раз тут проходим, — обернулась она к Луще, — не притомилась кругами водить?

-Я тебе в услужение не нанималась, — Луща упрямо поджала губы, — Ей добра желают, а она носом крутит! А я и так с утра не емши! Ты мне жизнь ломаешь! Как я тепереча назад ворочусь? Цельный день где-то шлялась, да ещё Великую к шаманке проводила!

Ольга молча бросила девочке свою котомку с припасами. Та, недовольно шмыгнув носом, выудила оттуда кусок вяленого мяса. Котомку боярыне не вернула, набросила лямки себе на плечи. Все, что попадало к ней в руки, девочка полагала своим. Кормить по дороге боярыню она, видимо, посчитала излишним.

-Ну чего тебе в тех берестах? — уже чуть вежливее поинтересовалась она, — нету там для тебя ничего. Закорючки одни. Ты в скит дорогу искала, так я тебе сама покажу.

Она ловко содрала с ближайшей кривой березы кусок бересты и принялась на нем что-то царапать.

-Вот! — на протянутом Ольге жестком обрывке были прочерчены дорожки, и обозначено несколько маленьких поселений, — передай, кому следует. А сама в Москву возвращайся. Не станет шаманка с тобою говорить. Убьет, как того чудотворца.

-Почто светлой светлого убивать? — насторожилась дозорная.

-Говорю, что ведаю, — надулась Луща, — она к нему часто ходила. И он сюда хаживал. Молодой ещё, хоть и бородатый. Плечи «О»! — она широко развела руки, — шаманка камлала** о нем, ворожила чего-то. А потом его Духи прокляли, и он помер.

-Вот, пущай и обо мне поворожит, — хищно усмехнулась Ольга, — Пошли! А коли снова плутать начнем, так я тебя здесь брошу. До конца мира при заводе этом проторчишь!

Домик, стоящий внутри странного забора из нетесаных березовых стволов, показался Ольге непривычно высоким после её собственной землянки. Под домом было что-то вроде поленницы из длинных, тоже березовых, бревен. Издали казалось, что сам дом, и частокол вокруг, сделаны из огромных костей. Дверь была прорублена чуть ли не над головами пришедших. Но несколько нижних бревен выступали неровно, образуя лестницу. Порог же перед входом был такой широкий, что хозяйка использовали его, как сарай. Здесь была аккуратная поленница, сушились шкуры, вялилось какое-то мясо на веревке. На некоторых столбах забора, деревьях, и даже на «лестнице» были повязаны кожаные шнурки с маленькими железными пластинами. На ветру они колыхались, издавая на удивление приятный тихий звук.

Луща наотрез отказалась зайти даже во двор. Это место для местных было священным. Так что Ольга поднявшись по высоким неровным «ступеням» вошла в избу. Заперто не было. Жилище было велико для одного человека, и довольно удобно обставлено. Нары занимали две стены. Причем по расчетам дозорной положить сюда спать можно было человек шесть. Печь тоже была огромная, правда, топилась «по черному». Трубы не было. Но большие окна, ничем не прикрытые, выполняли роль дымохода. Девушка привычно осмотрелась в поисках икон, но их не было. Впрочем, идола или другой какой божницы ни в доме, ни на дворе тоже не оказалось. При этом золотых украшений, резного дерева и меховых шкур был полон дом. Шаманку почитали, содержали богато, обращались к ней часто. Здесь с потолка тоже отовсюду свисали кожаные веревочки с привязанными колокольчиками. Настоящими, звенящими.

-Не скучно ей одной в такой большой избе жить? — крикнула она девочке, что топталась за оградой.

-Заскучаешь тут! — серьезно возразила та, — Духи без конца приходят да уходят. И каждого накорми, да спать положи.

-Нечто Духи есть хотят? — удивилась Ольга.

-Все хотят, — со знанием дела отрезала Луща, — бери, что хотела, и пошли!

Но присвоить свитки, и даже просто обыскать огромный по лесным меркам дом Ольга не успела. Отворилась дверь, и внутрь вошла Ворожея. Малого росту, много ниже боярыни, женщина. С черными тонкими косами, смазанными каким-то жиром. В добротной кожаной одежде, и хороших сапогах. Оглядела равнодушно волчью шубу, холщовый сарафан, глянула в глаза.

-Пришла все ж таки, — тяжело вздохнула шаманка, — что же ты за человек такой? Говорила же тебе, уходи!

-Так это ты меня прогоняла? — одновременно осерчала и обрадовалась Ольга.

-Тебя прогонишь! — голос у ворожеи был тихий, похожий чем-то на шелест опавшей листвы. Двигалась она плавно, — будь гостьей, раз пришла.

*Раскольники — последователь церковного раскола. Старообрядец.

**Камлание — Ритуал, сопровождающийся пением и ударами в бубен, во время которого шаман, приходящий в экстатическое состояние, общается с ду́хами.