Ольга (джен)

Ночной Дозор. Наши дни.

-Ты чего задумался, Антоша? — шеф легонько пихнул Городецкого ополовиненным бокалом.

-Да так, — неловко улыбнулся тот, — я, вот, Светку давно знаю. Да и Семена. Но если бы кто-то из них попросил подарок, от которого точно не откажется, я бы не знал, что делать. Света, ну, вы в курсе, сделает вид, что восторгается любой ерундой. Надюху, вот, на мякине не проведешь. Она за месяц намекать начинает. И не так, чтобы сильно секретничает. А прямым текстом говорит. Мы-то с ней всю её жизнь знакомы. Ну а Семена сам черт не разберет, что ему надо. То меду, то алкоголя какого-то экзотического, о котором я первый раз слышу. А сам-то дарит коллекционное!

-Зришь в корень! — довольно покраснел Борис Игнатьевич, — знакомым так же трудно угодить, как и людям совершенно неизвестным. И заметь, сделать Басманову предложение, от которого он не сможет отказаться, не было моей единственной задачей на тот момент.

Вырваться в Санкт-Петербург ему удалось лишь много лет спустя, в царствование Елизаветы Петровны. Столица сияла огнями театров. Ночные заведения радовали чистотой и богатством выбора как девиц, так и всевозможных вин. По количеству виденных Гесером за время недолгого визита фейерверков можно было сделать вывод, что в Россия бесконечно побеждает в какой-то войне. Или рождается очередной наследник в царевом семействе. Праздники сменяли один другой. Да. Веселая царица была Елизавета.

Сама императрица была женщиной простою. Насколько проста может быть правительница огромной богатой державы. Держалась вольно. Могла во время прогулки выйти из кареты, и зайти в любую церковь помолиться. Запросто навещала модные магазины, сама могла сделать покупки на базаре. Ценила простых, далеко не знатных, людей. При том, что сама императрица была в науках мало сведуща, ученых она растила своих, стремясь всеми силами вытеснить иностранцев хотя бы из Академии Наук. Сама много молившаяся, Елизавета предприняла единственное, что было в её силах. Занимать государственные должности могли только люди православного вероисповедания. Это коснулось всех, включая Дозоры. Гесеру тоже пришлось креститься.

Заморских гостей в городе было много. Купцов, ремесленников, ученых и военных. Морской порт, обилием языков и одежд более похожий на маскерад, встретил Гесера приветливо. Утреннее солнце ещё не слепило глаза, но уже пригревало. Море приятно шумело. Ветер приносил запах соседнего рыбного рынка, специй, ароматной воды, навоза, мокрого дерева. Дозоры отправляли своих студентов в дальний путь. С ними отбывала и графиня Головина. Провожать Ольгу Гесер даже и не думал. Привычно пришел рядом постоять. И без него было, кому боярыню на корабль посадить. Басманов, да и сама девушка, казалось, проникли за пелену отводящей внимание сферы, и только. Степняк не удостоился даже легкого кивка головы. Дождался, пока немногочисленное столичное посольство взойдет на борт, выискал в толпе сопровождающих Семена, окликнул.

-Вот, — дозорный кивнул в сторону отдаляющегося голландского судна, — Ольга Андреевна своего мужика учиться повезла. Надо это дело отметить. Пошли!

Семен жил на отшибе. Строить подобные дома в центре было запрещено ещё при Петре Алексеевиче. Деревянный, стоявший на высоких сваях, пятистенок совершенно не вписывался в этот скроенный по европейскому образцу город. Конечно, дозорный мог с легкостью скрыть свой странный дом от любого непрошеного взгляда. Но центр города каждый год заливало весенним паводком. Не говоря уже о море. Здесь «топило» в каждый большой шторм. К тому же Семен не любил столичного столпотворения. А народу здесь было куда больше, чем в Москве. По всему городу продолжалось строительство. Только эти окраины были от ночного стука молотков и скрежета лесопилок избавлены.

Разлива реки дозорный не опасался, но лодка у дома была привязана. На всякий случай. Лежала она, правда, на траве. И в ней уже был навален кое-какой хозяйственный скарб. Двор был малость неухоженным. Возле аккуратной поленницы были разбросаны только что наколотые дровишки. Баня, тоже поднятая на сваи, была не топлена. Посаженная с осени смородина стояла с голыми ветками. На чахлой яблоньке с одной стороны желтело два одиноких плода. Только черника разрослась и обильно плодоносила в этой непригодной болотистой почве. Тут же примостился небольшой улей. Хотя чем тут жили пчелы, было непонятно. Колодец был тщательно обсыпал камушками, и накрыт тяжелой крышкой. Несмотря на магию, вода в доме все же отдавала тиной.

Медовуха стала редким гостем на столах даже и в Москве. А уж тут, в столице, сам Бог велел. Водки да вин заморских везде было в избытке. Сбитнем же баловались только люди старшего поколения. К тому времени Гесер уже хорошо различал алкоголь на вкус, и мог даже отличить южные вина от северных, а итальянские от французских. Домашняя медовуха старику понравилась. Самогон у хозяина тоже был отменный, со вкусом болотного торфа, какой в изобилии привозили из Ирландии. Семен очень осмотрительно наливал понемногу, а в нужный момент и вовсе бутылки со стола исчезли.

Разговорились. Графиня Головина тоже отправилась учиться. Решение это зрело в Дозоре много лет, но собрались только сейчас. Свитки привезенные из-под нынешнего Екатеринбурга, были всем хороши. Но, как оказалось, мало науку самому знать. Надобно ещё уметь эти знания до учеников довести. Да и прочие педагогические премудрости постичь бы не мешало. В Брюгге, при Дозорах, давно уже школа была. Единственная в Европе. Туда Головину и отправили. Власу, инкубу, жившему при графне на содержании, тоже давно пора было инженерное дело осваивать. Да вот токмо сейчас нашли учителя, который немого на свой курс принял. Голландия всяких студентов видала. Лучше немой московит, нежели пьющий, али барчук заносчивый.

Семену тоже казалось странным, что за столько лет Гесеру не удалось со своей зазнобой сблизиться. Ольга обзаводилась новыми амурными связями молниеносно. Действительно, подойти к её постели близко не мог только Гесер. Семен видел в этом дурной знак. Ежели рядом с графиней старику смерть в подвале грозит, может, и правда, лучше той встречи избегнуть? Тем более, то характер у Головиной сложный, неуживчивый. Долго её терпеть смог только Басманов. Степняк видел в своем затянувшемся невезении признаки проклятия. Нити вероятности, которыми он упорно свою ученице обвевал, норовили сами распутаться, рвались в неподходящий момент, исчезали. Сам он тоже за прошедшие годы справки навел. Все знакомые Ольги, как сговорившись, отзывались о ней с осторожностью, никто особо её характер не нахваливал. А Старицкая выразила общее мнение красноречивым эпитетом: «женщина-война». Ничего хорошего для Великой Волшебницы в такой репутации не было.

Что подарить Ольге, Семен ещё в общих чертах представить мог. Но вот с подношением для Басманова затруднялся. Что дарить тому, у кого на посылках вся страна? Тут надобно было к высшему разуму обращаться. Досидевши до самой ночи мужчины приняли решение идти на поклон в Ночной Дозор. По мнению Семена, Гесер уже достиг той стадии алкогольного просветления, которая позволяла беседовать с директором без затруднений. Выносить Ханумана, носившего по пачпотру имя Михаила Васильевича, на трезвую голову мог только его заместитель. Обитали оба на службе почти безвылазно. Директор был большой охотник до магических экспериментов. На исследование Сумрака и создание амулетов были брошены значительные силы и средства.

Тот, кого история людей запомнила, как Михайло Васильевича Ломоносова, родился незадолго до Битвы. Единственный сын охотника, мальчик получил при рождении имя Волк. Но пользы ему от этого было чуть. Тонкий, тихий и задумчивый, он никак не оправдывал возложенных на него надежд. Ни отец, ни мать не чаяли увидеть сына победителем в поединке или удачливым охотником. Единственное, в чем Волк был хорош, и даже слишком, так это в покорении девичьих сердец. Правда, сам юноша о любви не грезил. Только с ужасом поглядывал с берега моря куда-то вдаль. И любому, кто его об этом вопрошал, говорил: «Волна!».

Жили они с родителями в мирном, и тогда ещё довольно теплом, северном краю. Было ему шестнадцать годков, когда во сне привиделся юному Волку человек с до синевы белой кожей, тремя глазами, один из которых был прямо на лбу, и четырьмя руками. Волк на него не подивился. Видал всяких людей. И с песьими головами, и с бычьими. И тех, кому он был по пояс ростом. И даже со змеиным хвостом вместо ног, правда, мертвых уже. Его больше смутило, что явившийся к нему во сне мужчина был совершенно нагой. Сам же ночной гость этого будто бы и не замечал. Поманил юношу к себе одной из четырех рук, и тихо сказал: «Приди!» Ну, Волк и пришел.

Призыв Учителя спас ему жизнь. Не увидел Волк, как огромной волной, несущей куски льда, выдранные с корнем деревья, да трупы людей и животных, сносит его родное стойбище. Как гибнут в ледяной воде отец с матерью. Может быть от этого отношение к Битве у Ханумана было философски-отстраненное. Гесер был с ним знаком, ещё во время своей недолгой службы в Индии. Но близко не сошлись. И сейчас он отчетливо понял, отчего. Имевший в сумраке устрашающий вид синего демона с шестью руками и третьим глазом, встретил визитеров из бывшей столицы абсолютно обнаженным.