Ольга (джен)

Камень, предсказывающий разного рода неприятности, в сказках стоит чуть ли ни на каждом перекрестке. Отчего-то любой царевич, какого не возьми, смело ступает на дорогу, ведущую к верной смерти. Его не заботит, кто поставил на его пути эту каменюку. Он даже не рассматривает тропинки попроще, которые оставят его в живых, но без коня или денег. Видимо, каждый царевич в душе своей понимает, что без коня и денег царевна, заточенная в высоком тереме, на него даже и не взглянет. Нет бы призадуматься, да назад пойти. Кто знает, как давно тут эти письмена начертаны? Может, нет уже никакой царевны. Померла в заточении, не дождавшись помощи. Или замуж вышла за царевича поудачливее, приехавшего с другой стороны, где на дорогах не стоят дурацкие камни.

Кто добра желает, не станет время терять, обещая незнакомцу смерть непонятно отчего. А прямо скажет, что царевич, уже довольно немолодой, рискует быть непонятым. Царевна может оказаться вовсе не той робкой недотрогой, которую он себе в мыслях рисовал. И для начала сломает ему несколько ребер в попытке вернуться к охранявшему её дракону. Потому, что с драконом царевна с детства знакома. Он её вырастил, заботился, дружил с ней. А царевич на готовенькое позарился. Ну а после царевна, не вынесшая одиночества, так и не полюбившая своего, в общем-то, случайно пришедшего, спасителя, попросту умрет.

-Как умрет?! — опешил Антон.

-Развоплотиться, — спокойно пояснил шеф.

В казарме продолжалась тризна. Спать домой никто не пошел, смысла в этом не было. Утром иные всем составом отправлялись в действующую армию, преследовать неприятеля. Поминали князя из рода Рюрикова все, и светлые, и темные. Завулон как раз предложил по случаю смерти воина устроить традиционные боевые игрища, когда прямо у дверей раскрылся портал, и оттуда буквально выпали два Великих мага. Гесер дымился. Лицо у него обгорело, как бывает в пустыне на палящем солнцепеке, да и волосы с одной стороны подпалило. У Ольги на коже поблескивал иней. Там, куда она в попытке освободиться от своего Учителя утащила их обоих, степняку всегда было нестерпимо жарко. А самой ей, как оказалось, нижние слои Сумрака приготовили обжигающий холод.

Старик морщась, ощупывал сломанные ребра, когда Семен, сперва бросившийся на помощь, да замерший невдалеке, заметил, что Ольга медленно светлеет. Будто бы растворяется в воздухе, наливаясь при этом нестерпимо ярким Светом. Платье, все усыпанное пылью, уже начало провисать. Упали на пол серьги, выпали из растрепанной прически немногочисленные оставшиеся шпильки.

-Вот же, волчица упрямая, — буркнул Гесер, и шагнул вперед.

Иные замерли в ожидании. В казарме воцарилась пронзительная тишина. Когда оба Великих вновь появились на том же месте, Гесер все ещё сжимал Ольгу в объятиях. А она судорожно цеплялась дрожащими побелевшими пальцами за воротник его шинели. Руки у неё дрожали, но как показалось присутствующим, вовсе не от холода. Платье дозорной так и осталось на полу, и сейчас они оба топтали серый пыльный шелк. Рыжеватые волосы, утратив шпильки и завивку, спадали девушке на лицо и спину.

-Замерзла, моя хорошая? — ворковал степняк, — сейчас найдем тебе, чем согреться.

На его вопросительный взгляд Семен молча протянул откупоренную бутылку шампанского. Ничего крепче в казарме не оказалось. Ольга не привередничала. Опорожнила бутылку залпом. Отпустила шершавый серый ворот, огляделась. Хотя она своей наготой не стыдилась, Гесер поспешно набросил ей на плечи свою шинель. Светлые поглядывали сочувственно, темные с интересом, оценивающе. Но никто не смущался, а смеяться даже не думали. Не стыдно бояться смерти.

В кабинете директора было прибрано, но как-то неуютно. Святослав им почти не пользовался, работал по старинке. Девушка устало опустилась на диван. Гесер сел за стол, и принялся что-то писать. Несколько минут прошли в молчании. Потом дозорные, коротавшие время до утра в большой зале этажом ниже услышали громовой голос нового директора. От каждого слова легонько позвякивала хрустальная люстра.

-ВКОНЕЦ ОХРЕНЕЛА?! — голос у Гесера был, хоть и громкий, но на удивление спокойный, а тон ровный, — ЧУТЬ ОБОИХ НЕ УГРОБИЛА! В ОТСТАВКУ! СЕЙ ЖЕ ЧАС! НИКОМУ НЕ НУЖЕН ДОЗОРНЫЙ, КОТОРЫЙ ТАК РАСПУСКАЕТСЯ!

-Простите, Борис Игнатьевич, — её тихого ответа уже никто, кроме нового директора не услышал, — это более не повторится.

У Гесера внутри что-то оборвалось. Все, что было до этого, ещё давало какую-то надежду. Ведь пошла же она с ним, неумелым, плясать. Да и расстояние между ними год от года сокращалось. Время и привычка сделали бы свое дело. Магический Трон отвел смертельную опасность. А значит Ольга, самая дорогая для него сейчас женщина, должна была его покинуть. Когда она пыталась оттолкнуть его в Сумраке, когда бросилась с ним вместе на стену разлетающейся от взрыва Наугольной башни, он ещё верил, что не безразличен ей. Ведь инквизиторский запрет мог похоронить девушку ещё там, прямо в Библиотеке. И она это знала, но дала степняку близко подойти. Когда она развоплотилась у всех на виду, он даже обрадовался. Проклятие, чье бы оно не было, исчезает вместе со смертью проклятого.

Проклятие-то исчезло, но трон свою жатву собрал. Ольга рядом, жива, относительно вменяема. Только он, Гесер, теперь для неё всего лишь воевода. Директор. Начальство. Может быть, она будет его уважать. Абсолютно точно будет подчиняться, когда случиться вместе работать. Но уже никогда не полюбит. А может зря он вообще совался к ней со своей смешной любовью? Есть у Великой мужчина, с которым она давно вместе живет. Тратит на него силы и время, в путешествие с собою брала. Может, любят они друг друга? Есть, кому её в горе утешить. Что же, пусть будет счастлива.

-Разрешите идти? — тихо поинтересовалась девушка.

-Ступайте, — кивнул он, — завтра в шесть утра вас ждут в полку.

И она ушла, с еле слышным скрипом прикрыв за собою тяжелую дверь. Гесер остался сидеть за столом, равнодушно глядя на приказ о своем назначении. Никакой радости от своей новой должности старик более не испытывал. Все, чего он сейчас хотел, это уехать подальше от разоренной Москвы. В степь. Может статься, за долгие годы он отвык жить в юрте, греться ночью у костра, пить воду из ручьёв, объезжать диких лошадей. Но постепенно он снова привыкнет. Одиночество хороший лекарь. Гесер спокойно написал прошение об отставке, и уже раздумывал, пойти ли спать к себе домой, или досидеть вместе со всем до утра. Но тут, подняв голову, увидал какое-то движение в сумраке.

Ольга никуда не ушла. Стояла за дверью, зябко кутаясь в его шинель. На дворе был пронизывающий холод. И в казарме тоже гулял ветер. Она лишь тяжело вздохнула, когда Гесер выглянул в коридор.

-Почему «Борис»? — спросила она, глядя себе под ноги, — имен других не было?

-Хотелось стать хоть кем-то для тебя, — старик решил, что терять все равно нечего. Видятся они в последний раз, — пачпорт на имя Бориса Игнатьевича можешь забрать себе, или выбросить. Мне все равно. В степи он мне не пригодится.

Девушка подняла на него удивленный встревоженный взгляд. Гесер тоже вышел, и встал рядом.

-Все, что я делал, — продолжал он, — было ради тебя. Я хотел быть с тобой. Мне воеводство даром не надобно. Без тебя мне вообще ничего не надобно.

-Почему?

-Люблю тебя, Ольга, свет Андреевна, — слова дались неожиданно легко, — Делай с этим знанием, что захочешь.

-Стану я каждому на слово верить! — неожиданно игриво, хоть и без тени улыбки, фыркнула девушка, протискиваясь мимо директора обратно к нему в кабинет, — делом докажи!

Офис ночного Дозора. Наши дни.

-В бабах я ни черта не смыслю, — шеф задумчиво разглядывал последний глоток темно-коричневого напитка на дне опустевшей бутылки, — бросаешь к её ногам всего себя, и ничего. И двести лет ничего, как ты ни крутись. А стоило один раз наорать! Вот что она тебе обо мне сказала, когда вы первый раз встретились?

-Что вы много лет были любовниками, — вяло припомнил Антон, — и друзьями.

Отчего-то лицо у Гесера мигом очерствело. А бутылка в пальцах жалобно скрипнула. В это время в кабинет тихонько вошла Ольга. И с нею пришло странное чувство наэлектризованности воздуха. Опасности. Да такое, что Городецкому захотелось немедленно выброситься из окна. А ещё она принесла на себе очень приятный аромат. Смесь запахов изысканной дорогой еды, чьих-то тяжелых духов, и чего-то звериного. Дозорная обвела взглядом присутствующих, недобро усмехнулась.

-Флор тебе кланяться велел, — бросила она, обходя директорское кресло, и выставляя на стол из большой дорожной сумки какие-то коробки.

-В жопу себе пущай свой поклон засунет! — неожиданно желчно огрызнулся шеф, — дело-то привычное!

-Он в одно лицо все выкушать изволил? — Ольга кивнула Антону, указывая на пять пустых бутылок, разделявших стол, как затейливый стеклянный забор.

Городецкий неуверенно кивнул. Пока она не пришла, количество выпитого не казалось ему таким угрожающим. Девушка понимающе кивнула. Присела на стол напротив директорского кресла, поймала голову Гесера в ладони, хоть он и пытался отстраниться, провела пальцами по вискам.

-Помнится, у нас в Дозоре правила на работе выпивать запрещали, — мурлыкала она, — а я-то уж привыкла, что у тебя Семен по алкогольной терапии главный.

-БЫЛИ?! — стальным шепотом отозвался Гесер, — БЫЛИ ЛЮБОВНИКАМИ?! То есть наши светлые чувства ты вот так запросто низвела до банальных потрахушек. Да к тому же давно минувших?

-Интересно, — не обращая внимания на быстро трезвеющего начальника, вздохнула Ольга, — вот меня ты за пьянку на работе наказать изволил. Борщи варить заставил, полы подметать. Это что же получается, пить с директором надобно? Вроде как и не преступление?

-Я один бокал, — спохватился Городецкий.

-Ну, как заместитель директора я эту печальную обязанность на себя возьму, — резюмировала Ольга, — помните, мальчики, как мы с Антошей телами менялись?

Мужчины кивнули. Антон удивленно, а Гесер напряженно.

-Так вот, — одними губами улыбнулась дозорная, — у твоего тела, Городецкий, появился первый гомосексуальный опыт. Дважды.

-Я же второй раз отказался! — встревожился шеф, даже и не думая ничего отрицать.

-Ты отказался, — кивнула Ольга, — а Игнат согласился.

Покидая кабинет, потрясенный Антон слышал, как продолжается перебранка между Великими. И как Гесер кричит откуда-то от окна: «И, между прочим, я заслужил тот борщ!»