Ольга (джен)

Убийство предотвратил молоденький городовой. Одетый в шинель с чужого плеча и башлык, он был похож на гимназиста. Под красным от мороза носом намечались будущие усы. Он грозно прикрикнул на девицу, отобрал у неё кочергу, и под бодрую ругань обитателей ночлежки отбыл из грязного двора, унося орудие преступления в руках. Павла Андреевича с проломленным черепом отвезли куда-то на окраину, в больницу для бедных. А Павлину Обойникову доставили в полицейский участок здесь же, в центре города.

Камера была большая, но полупустая. Основную массу задержанных сегодня составляли подвыпившие девицы. Была одна баба с ребенком, повздорившая со свёкром, сидевшим с задержанными мужчинами. Объяснялась эта небольшая загруженность участка вовсе не низким уровнем преступности в столице. Рабочих, даже после массовой драки, ждали заводы. Никто не хотел пропускать даже одного дня. С ворами предпочитали разбирались на месте. Убийства часто списывали на несчастные случаи, особенно, если свидетелей не было. Побитые женщины на своих дедов, мужей, братьев и сыновей не жаловались. Жертвы изнасилований во всех слоях общества тщательно скрывались. Воры, насильники и убийцы побогаче в участке и вовсе не сидели. К преступникам из высших слоев общества следователи ходили на дом, а офицеров наказывали в полку. Правда, на каторгу они ехали потом вместе с рабочими и крестьянами.

Допрашивал Ольгу очень полный следователь с густыми седыми усами, намечающейся лысиной и сиплым голосом. Господин Воропаев уже взял показания у троих «девиц неблаговидного поведения», в один голос утверждавших, что безработная Обойникова пробила человеку голову кочергой не со зла, а в результате внезапно возникшей неприязни. Надо сказать, пострадавший давно вызывал у следователя сходные чувства. Задержанную девку было нестерпимо жаль. Но драки от возникшей неприязни случались в ночлежках ежедневно. Это не повод отпускать преступницу без суда и наказания.

Дозорная прониклась к служителю закона искренней симпатией, едва глянув на его ауру. Сияющую всеми оттенками синего и отливающую металлом. Этот человек посвятил свою жизнь защите закона. Фактически, они были коллегами. Хотя вряд ли прямо сейчас следователь Воропаев решал вопрос об убийстве Распутина. Вдовец, он жил на казенной квартире, опекал умалишенную дочь. Ольге не нужна была магия, чтобы получить снисхождение. Следователь был готов отпустить её на поруки. Нужно было лишь воззвать к его совести.

-Что же мне с тобою делать, Обойникова? — тяжело вздохнул следователь, — родители-то живы?

Ольга вздохнула и потупилась.

-Сиротка, значит, — Воропаев поджал губы, — и откуда силы-то взяла? Это ж надо, грех-то такой! Чуть было человека жизни не лишила!

-А сутенером быть не грех? — Ольга подняла на него свой сердитый взгляд, — Так чего же вы его сами не наказали?

-Жалоб не было, — побагровел следователь, — чего смотришь? Думаешь мне нравится, что такой гов… , в общем, по городу свободно разгуливает? Только вот он никого убивать не собирался.

-Он девиц своих отпускать не хотел, — возразила девушка, — Побить грозил. А городовому и дела не было. Вы-то вон, тоже, в тепле сидите. Кушаете хорошо. И таким, как они, желтые билеты строчите. А проститутки эти несчастные, голодные, целыми ночами в любую погоду по улицам в легких платьях мерзнут. Да всякий их унизить норовит. Так ещё и защитить их нельзя?

-У меня кость широкая, — обиделся Воропаев, — а ем я мало. И работа нервная. Помрет вот твой сутенер побитый, а тебя в каторги! Думаешь, у меня за вас всех душа не болит?! Что же ты сразу за кочергу-то ухватилась? Словами что ли объясниться не смогла? По-хорошему.

-Что же вы с вашей широкой костью в ночлежки не загляните? — разозлилась Ольга, — не поглядите, как Пал Андреич себе работниц находит? Может его хоть кочерга моя чему научит? По хорошему-то он давно не разумеет.

-Ох, до чего жизнь городская девок доводит! — проворчал следователь, — За тебя, небось, заступиться некому?

-Попытка не пытка, — пожала плечами дозорная, — чиркните записочку старцу Григорию, на Гороховую.

Подписанная крестиком, подробная записка отбыла в кармане юного городового. Он удивленно выслушал следователя Воропаева, и поглядывал на девушку с интересом и сочувствием. Городовой, каждодневно находясь на улицах, тоже сочувствовал проституткам больше, чем раненному сутенеру. Но на ответ особо никто из присутствующих не рассчитывал. На всякий случай Воропаев принялся Ольге государственного защитника хлопотать. Хотя в случае смерти пострадавшего девушку ждала бы каторга, откуда ей, волей-неволей, пришлось бы выбираться магически.

Ночь проведенная в камере, мало чем отличалась от подвальной. Храпели женщины ничуть не тише мужиков, а две приведенные среди ночи пьяные девицы до самого утра горланили песни. А утром за Ольгой пришли. Воропаев радостно и уважительно тряс за руку стройного и подтянутого, очень дорого одетого мужчину с маленькой головой и небольшими короткими усами. Свою намечающуюся лысину тот прятал под начищенный «котелок», а перчатки не стал снимать, видимо, из предосторожности. Тем не менее, на девушку он поглядел без пренебрежения, и даже с любопытством.

Мужчина, представившийся Ароном Самуиловичем, тут же развил кипучую деятельность. Он заплатил за Ольгу весьма внушительный залог, даже не моргнув при этом глазом. Внимательно выслушал следователя, сочувственно кивая, но не задав ни единого вопроса. А на кочергу поглядел уважительно, присвистнув. После чего мужчины вместе сопроводили Ольгу в ночлежку, где её ожидали три зареванные подружки. Работать этой ночью они не ходили. Обед, купленный ими в дешевой харчевне, стоял в чугунке, обернутый тряпицей. Девушки собирались к Ольге на свидание. Забравши всех четверых с их вещами и чугунком, Арон Самуилович любезно попрощался со следователем Воропаевым.

Дома у Распутина царила привычная суета. Старца дома не было, его детей тоже. Но кухарка и горничная трудились, не покладая рук. Одной приходилось готовить на большую толпу гостей, а второй безостановочно убирать в трех из пяти комнат, да ещё подтирать за визитерами мраморную лестницу. Арон присел прямо на стол, приложил к уху телефонный рожок, и громко заговорил, пытаясь докричаться до кого-то на другом конце города.

-Девушка! — кричал он, ни на кого не глядя, — Два — тринадцать! Военный госпиталь пожалуйста! Кто у аппарата? Пригласите великую княжну Ольгу Николаевну, будьте так любезны. Ольга Николаевна? Арон Самуилович. Да. Благодарю Вас, здоров. Одного тяжко раненного из благотворительной больницы примите пожалуйста. Личная просьба Григория Ефимовича. Как раненый? Тяжко раненный. Кочергой в голову. И пост ему отдельный. Сестру милосердия мы предоставим, не волнуйтесь.

-Ну вот, — улыбнулся он, обращаясь к Ольге, — с вами решили на первое время. Будет стол и ночлег. Опека для вашего пострадавшего. В военном госпитале врачи на порядок лучше, чем в той богадельне, где он сейчас загибается. По крайней мере, в каторги вы не попадете. Теперь с вами, девушки, — он кивнул в их сторону, — с желтыми билетами в недалеком прошлом вас никуда не возьмут, Григорий Ефимович специально уточнял. Но у меня есть своё небольшое предприятие, куда я готов принять трех миловидных особ, вроде вас. Будете разносить горячительные напитки. У меня заведение приличное, не бордель какой-нибудь. Приставаний, или не дай Бог, насилия, не предвидится. Публика весьма состоятельная, в карты по ночам играют. От вас трезвый образ жизни и безупречное поведение. От меня тридцать рублей в месяц жалования каждой. Устраивает?

Девушки радостно закивали.

-Извольте посетить баню и модистку, — строго потребовал Арон, — и уже вечером можете выходить. Это и вас касается, Павлина. Я вас заберу завтра утром. Одежду сестры милосердия получите в госпитале.

-А что я там буду делать? — удивилась Ольга, — я же не умею ходить за болящими.

-Будете обрастать полезными связями, — усмехнулся мужчина, — у Григория Ефимовича на вас большие планы.