Ольга (джен)

За годы, проведенные в молчании, Влас поднаторел во всевозможных способах объяснения знаками и взглядами. Сама Ольга давно, ещё до того, как инкуб ушел от неё, понимала любовника безо всяких слов. Да и с работниками ему приходилось как-то договариваться. И с женщинами. Загадочный молчун с пшеничными волосами и выразительными глазами привлекал всех, невзирая на возраст и социальный статус. При этом грамотными были только дворянки да немногие мещанки. Да и те не отличались широким кругозором. Обычно девушки, едва окончив гимназию, где с них строго не спрашивали, тут же попадали на «ярмарку невест». Впрочем, если труды матушки и свахи были успешными, гимназию приходилось оставить много раньше. Зачастую семьи предпочитали и вовсе пропустить эту часть воспитания, ограничиваясь уроками домоводства от бабушки или многочисленных тетушек.

Было сложно судить, какие девушки нравились инкубу. Он, скорее всего, и сам этого не знал. Легко увлечься любой барышней, когда хочешь всех, кто хочет тебя. С другой стороны, Влас читал и писал на трех языках. А живя подле Фёдора, пристрастился к высокой поэзии. Книги в его домашней библиотеке, насколько можно было судить, делились примерно поровну между инженерным делом, математикой пополам с прикладной механикой, и поэтическими сборниками. Манеры у бывшего охотника были отменные. Его невозможно было заподозрить в простонародном происхождении. Никто не поверил бы, что мужчина первые двадцать лет своей жизни жил в лесу, спал на соломе и укрывался собственным полушубком. Сейчас Ольге уже трудно было представить его с прачкой или базарной торговкой.

Квартира инкуба была обставлена по последней моде. Место привычного пололка в кабинете занимал огромный изогнутый стеклянный купол. Ольга могла примерно представить себе цену такого модного нововведения, так как недавно Гесер заявил о своем желании спать под звездами, и даже приглашал к себе в дом архитектора. Но, узнавши стоимость работ и материалов, полностью к этой идее охладел. Скорее всего, инженер сам придумал всю конструкцию, и даже своими силами собрал. Вся мебель, включая столешницу дубового стола, была обита темной кожей, а на полу вместо ковра лежала модная в кругах богемы, выделанная на американский манер пятнистая коровья шкура. В нескольких ящиках не слишком аккуратно теснились бумаги и инструменты. Стены украшали чертежи. Это был кабинет мыслителя и трудяги. А судя по обложенному бархатными подушками подоконнику и примостившейся в уголке подзорной трубе, Влас в последние годы сделался мечтателем. Или же увлекся астрономией.

Оставив гостью в компании бутылки шампанского, инкуб вежливо улыбнулся, обведя виноватым взором свои грязные руки и одежду. Сейчас где-то неподалеку был слышен шум льющейся воды. Скорее всего, уборная инженера тоже сияла модными медью и латунью. Ольга из любопытства прошлась по квартире, заглянула в спальню. Большая темного дерева кровать, застеленная алым бельем, была расправлена. На полу в беспорядке лежал скомканный атласный халат, а на резном изголовье примостилась забытая кем-то кружевная нижняя юбка. Стало понятно, что инкуб ночевал не один. Может быть, у него даже есть постоянная подруга. Женщина, бывающая здесь часто. Оставляющая тут свои вещи. Может быть, даже считающая этот дом своим. Дозорная как раз размышляла о том, какую девушку мог выбрать инкуб, глядя из огромного окна на живописный парк и реку, когда Влас тихонько подошел и встал рядом. Чтобы понять друг друга им хватило одного короткого взгляда.

Быстро «поговорить» не получилось. Оказалось, что бывший любовник тоже соскучился, и с радостью готов обменять одни оральные ласки на другие. Глаза инкуба сияли осознанием победы. Где-то в далекой Москве остался старик, для которого Басманов приказал освободить место. Да и сам Фёдор Алексеевич теперь далече. Чужое тело не могло обмануть бывшего охотника. Он узнал бы дозорную даже в толпе. Эти взгляд и походку Влас долгие годы видел каждый день. Слишком часто он высматривал её на дороге, когда девушка по несколько месяцев, в то и лет, не жила дома. И пускай Ольга пришла лишь на день, и то по работе. Она все равно видела, каким он стал. Не на её деньги, и не под чужой крышей. Единственное, что инженер увёз из дома, были его инструменты и чертежи. Все, что сейчас окружало их, было создано им лично, заработано. Выстрадано.

Влас не задал ни одного вопроса. Его не удивляло чужое тело. Ольга сперва насторожилась, но инкуб тут же напомнил, как долго она при нем возилась с привезенными из-под Екатеринбурга свитками. Как горевала, что у неё самой не получается обменяться телами так хорошо, как у Гесера. Он только посетовал, что до неё безмолвно достучаться нельзя. Пришлось все рассказать. Про Распутина с его пророчествами и Муню. Про дневник секретаря Арона. Про больного царевича, в друзья к которому так рвется Лефорт и про будни компаньонки. Даже про Павла Андреевича. Инкуб как всегда внимательно слушал, не перебивая. Только взгляд у него становился все тревожнее.

-Дашкова в спину дышит, — жаловалась дозорная, — а как Распутина незаметно убить? Крестьяне на него молятся, а мне надобно, чтоб обязательно крестьянин! Сама-то я хоть сегодня ночью могу его прямо на улице порешить. Так я роду боярского. Ну, убью, а потом-то как? Все его предсказания тут же сбудутся. И без того страна на пороховой склад более походит. Подойти к нему на пистолетный выстрел никто не может. Издали выстрелить надо. Только где такого стрелка найти? Убить его заклинанием раз плюнуть, но он после смерти на суде в инквизиции молчать не будет. Измотало меня это дело. Вроде и на месте сижу, а извелась вся. Силы вышли.

«Чем я могу тебе помочь?» — почерк у Власа был красивый, как у хорошего каллиграфа.

-Марию Головину надо на ноги поставить, — Ольга красноречиво оглядела забытую кружевную юбку. — Да и после отвлечь. Мне некогда подле неё днями и ночами просиживать. Целитель сам себя не прикончит.

«Вот, если бы у тебя был знакомый охотник, из крестьян родом!» — Она не сразу поняла, что означает обиженный его взгляд.

Инкуб тяжело вздохнул, нехотя сполз с постели, и поманил дозорную за собой. Пришлось идти за ним, рискую встретить горничную или кухарку. Но, квартира была пуста и казалось, что мужчина жил один. Большая комната в конце длинного коридора мало чем походила на чулан. Разве что в углу стоял винный шкаф, и какие-то корзины с овощами. Тут же в ящиках и на полках аккуратно стояли и лежали блестящие металлические палки, цилиндры какие-то болты и прочие детали непонятного назначения. Поблескивали стопки стекла. Влас распахнул один из шкафов, и с гордостью продемонстрировал Ольге начищенное ружье с хитро прикрученной прямо на ствол подзорной трубой. Рядом со шкафом в рамке красовались два свидетельства. Одно от императорского стрелкового общества, второе от императорского же общества охотников.

Домой Ольга вернулась уже ночью. Благо, темнело теперь поздно. Муня спала прямо в кресле, небрежно укутанная шалью. Пузырек из-под морфия был пуст. Врач ушел больше часа назад. Горничная давно смекнула, что барыня ничего вокруг не замечает, и легла на час раньше. Скоро ночи будут намного светлее, и летом так сладко уже не выспаться. Женщина ловила момент. На другом конце города Влас возможно, тоже спит. А может быть сидит у окна, и смотрит на звезды. Или ружье свое драгоценное проверяет. Чтобы осечки не вышло. Осталось только придумать, как Распутина на нужную дорогу вывести, и как о том инкубу сообщить.

* * *

Барин собирался на службу. Обычно он уходил много раньше, а вот сегодня отчего-то задержался. Кабинет его был все ещё полон дыма, а на дне недопитой бутылки оставалось разве что на один глоток густого красного вина. Борис Игнатьевич был избыточно вежлив, а значит, на что-то сердился. Павлина долго привыкала к этому его обыкновению, и всякий раз думала, что это из-за неё.

-Не тревожься понапрасну, Павлуша, — огрызнулся необычно тихим голосом Борис Игнатьевич, — Это все работа. Кресло проклятое здесь держит, в столицу не отпускает.

-Нешто вам и отпуск не положен? — сочувствующе поинтересовалась девушка, присаживаясь перед ним, и помогая надеть калоши.

-Какой на каторге отпуск? — нервно рассмеялся барин.

-Вы же колдовать можете, — удивилась она.

-А проку? — вздохнул барин, — я весь этот город могу за час с землей сравнять. А одну бабу подле себя удержать не сумею. Мне сегодня её бывший в голову постучался. Щенок! Мальчишка! Сказал, что у Оленьки все в порядке. Жива — здорова. Я обо всех её пассиях ведаю, а про этого забыл.

-И что же? — опечалилась Павлуша, — она тепереча к нему уйдет?

-У молокососа этого кишка тонка с нею жить, — Борис Игнатьевич поджал губы, — Сам сбежал, я его не прогонял. Ольга Андреевна назад не принимает.

-Так чего же вы себя изводите? — она взглянула на него с недоумением.

-Не ко мне за помощью пришла. Опасности вокруг не видит, — барин резко встал, нервно прошелся по алому ковру. Выглянул на улицу, где моросил теплый весенний дождь, — а я недоброе чую. Пропадет моя Оленька.