Ольга (джен)

-Ишь, чего удумали, — притворно нахмурился отец, — замуж они не пойдут! Никуда не денетесь. Как полюбите, так босиком на край света побежите!

-Mama, — Анастасия хитро улыбнулась, — а ты тоже боялась выходить замуж?

Мать, уже порядком утомленная этим давним спором с дочерьми, вздохнула. Ещё как боялась! Но, ни понять сама, ни объяснить это детям она не могла. Да и как про такое расскажешь? Свой тогдашний сон юная Алекс запомнила на всю жизнь. Она видела его накануне своего отъезда из Англии. И тогда истолковала его тем, что слишком много читает по-русски, зубрит пословицы и молитвы. Тогда ей казалось, что ещё немного, и она совершенно обрусеет. Во сне ей подали карету к парадному подъезду, и она удивилась. Все говорили, что в России все не так, как дома. И теперь она в недоумении разглядывала расшитое алыми цветами полотенце, постеленное вместо ковра. В её сне эта дорожка уходила куда-то за ворота, а ближе к горизонту сливалась с обычной дорогой. Хотя ещё минуту назад было раннее утро, тут же начало смеркаться, да и дождь накрапывал. Девушка оглядела свое дорогое платье, белую меховую накидку. Поправила на голове царский венец. Ни куда-нибудь едет. Россией править!

Почему-то жених её, одетый в простую крестьянскую одежду, сидел на козлах. Строгий, даже мрачный. Совсем не такой, каким она запомнила его в свои двенадцать, когда они увиделась впервые. Лицо Ники, надменное и властное было старым. А ведь времени прошло совсем немного. Только теперь она заметила, что прямо на его крестьянскую рубаху наброшена парадная мантия из горностая, а на голове будущего царя поблескивает сотнями бриллиантов большая императорская корона. Но почему-то вид его удивил Алекс куда меньше, чем маленькие игрушечные лошадки, запряженные в карету вместо настоящих.

-Как же мы поедем? — робко поинтересовалась она.

-Как сюда приехали, так и поедем, — огрызнулся Ники.

-ТАК НАДО, — ободряюще кивнула стоящая у неё за спиною старушка-кормилица, — ничего не бойся. Садись.

И Алекс покорно ступила вперед, чуть склонивши голову. Внутри карета была изумительной работы. Обитая парчой, с мягкой подушкой на скамье. С окнами, забранными мягчайшими шторами, подвязанными затейливыми шелковыми кистями, украшенными мелким и крупным жемчугом. Залюбовавшись, она и не заметила, как все вокруг пришло в движение. За большим каретным окном сперва медленно, а после все быстрее проплывали деревья Виндзорского парка. Но вот уже и дорога стала похуже, и карету трясло все сильнее. Да и лес за окнами сделался другой. Темный, неприветливый. С неба лило, как из ведра. А игрушечные лошади то и дело вскидывались на дыбы, как будто им вовсе не мешали длиннющие оглобли.

Сначала она пробовала стучать в стену кареты, но возница её не слышал. А только все сильнее погонял лошадок. Вот уже Алекс падает со скамьи, рвутся тончайшие шелковые шторы, рассыпаются по полу жемчужные кисти. И только корона впилась ей в голову, никак не желая скатиться по распавшейся прическе. Вся обивка внутри была в крови. Падая, девушка поранила руку. Кровь текла по лицу, заливая белый мех парадной мантии. Она пробовала кричать, звать на помощь, но карета только ещё сильнее накренилась. Мелькнул в белом всполохе молнии один мост, за ним другой, третий. И, наконец, мир за дверью кареты остановился. За окном был утопающий в грозовом полумраке Зимний Дворец. Девушка принялась в ужасе биться в двери, но они не открывались. Только недовольная вдовствующая императрица ворчала где-то рядом. Невеста наследника заставляет себя жать!

Но тут снаружи кто-то тихонько постучал. Потом дверь приоткрылась, и внутрь заглянул встревоженный человек. Выглядел он, как деревенский дьячок. В черном кафтане, обросший бородою и, как Алекс показалось, с нечесаными волосами. И все же она готова была кинуться ему на шею. Без него ей отсюда не выбраться. Мужчина протянул ей руку, помогая подняться. И девушка шагнула было на улицу, но тут же запнулась обо что-то. Массивная железная цепь удерживала её внутри. Один конец был намертво вделан в обитую парчой стену, а другой кольцом обвился вокруг её ноги. И висели на той цепи пять мертвых детских головок.

— Help me please*! — попросила она, не уверенная, что мужчина её понял.

-Сейчас, милая, — прошептал старик, берясь за цепь.

Она стояла, вся дрожа под этим ледяным дождём, пока «дьячок» изо всех сил тянул за цепь, пытаясь ей помочь. Наконец одно из звеньев не выдержало и девушка почувствовала, что освободилась.

-Мама! — старик сунул ей в руку конец цепи с детскими головами, ухватил её за плечи, и заглянул в лицо. Глаза у него были синие, пронзительные, — Жди. Я приду. Слышишь? Обязательно меня дождись! Мама! Ма-ам! Mama!

-Mama, — Алеша снова потряс мать за руку, — а ты сразу полюбила papa?

-А главное, за что? — отец, как всегда читавший за ужином сводки с фронтов, поднял голову и тоже поглядел на жену, — за мою бесподобную красоту или за острый ум?

-Humour**, — вздрогнув, отозвалась Алекс, и рассеяно улыбнувшись, отвела глаза.

Алеша никогда не видел мать веселой. Он часто слышал, что раньше она была озорная шутница. Мог даже представить себе её смех. Отец иной раз ещё мог вызвать у неё теплую улыбку. Ольга, самая старшая из его сестер, помнила счастливые глаза и улыбку матери лучше всех. Даже Анастасия, которая была лишь на три года старше своего брата, вспоминала, какой у mama заразительный смех. Но с ним, самым младшим, Александра Фёдоровна уже никогда не смеялась. Мальчик знал, что это из-за него. Все в семье избегали говорить о его болезни. Как будто от этого молчания гемофилия могла как-то сама излечиться. Отец, страстный фотограф, всякий раз старательно выстраивал детей так, чтобы сын сидел или стоял. Чтоб его отекшие колени и локти не попали на фотографии. Снимки царской семьи не были их личным делом. Всем всегда было интересно, как взрослеют царевны. Как старится правящая чета. Насколько величественно держится Алеша.

Дни бывали получше, и похуже. Все определяла ночь. Если он не просыпался от острой боли в локте или колене, или не оставлял большого алого пятна на подушке, день обещал быть хорошим. Ему позволят встать с постели, самому, без гувернантки, одеться. Его «дядька», матрос Андрей, выводил мальчика в сад, где можно было побегать. Прабабка, королева Виктория, одарила гемофилией многие правящие семьи. Говорили, что в саду испанской королевской семьи все деревья обернуты ватой. А инфанты* * *

, даже в адский Мадридский летний полуденный зной, одеты в мягкую теплу одежду. В парке Царского Села не было безопасных для Алеши мест. Ему самому приходилось следить, чтобы не упасть, запнувшись об кочку. Самому держаться подальше от огромного зоопарка, подаренного за долгие годы многочисленной родней. Оставаться на берегу, пока его приятели плещутся в пруду. Быть осторожным во время игр. Мальчишки знали, что их товарищ болен. Но они не знали, каково это, болеть гемофилией. Они могли позволить себе быть неловкими. Он — нет.

Сегодня день был из тех, что похуже. Днем Алеша неловко поставил ногу. И уже через час коленка болела, как от сильного удара. А к полуночи сустав снова раздуется и заболит ещё сильнее. И mama снова будет спать рядом с кроватью. Вызовут из города доктора Боткина, а если он не поможет (а он точно не поможет), пошлют за Григорием. И он придет окруженный солдатами из охраны, войдет в двери, которые открывают и закрывают два высоких арапа. И поможет. Обязательно поможет, хотя ему самому это дается с большим трудом. И за свою помощь старик ничего не просит. Мальчик глянул на сестру. Ольга едва заметно кивнула, и нарочно громко спросила:

-А нормальной еды не осталось?

-Это что значит!? — твердо чеканя своё «ч», вскинулась мать.

-Просто еда, — проворчал Алеша, равнодушно глянув на заливную рыбу, — mama, вы разве не чувствуете, как на весь дом гречкой пахнет?

-С луком? — оживился отец. Обычно он сам снимал пробу на солдатской кухне. И такого навара не мог добиться от своего французского повара ни разу за все прошедшие годы.

За столом сразу стало шумно, оживленно. Теперь все требовали и себе гречки. Брат с сестрой обменялись взглядами, и Ольга улыбнулась. Они с братом делили один секрет на двоих. Кроме него лишь она одна знала о разговоре с волшебником. И хранила этот секрет уже больше года. Она считала своим священным долгом защищать и оберегать брата. Пока в царской семье не было наследника, отец потихоньку готовил Ольгу себе на смену. Боролся за неё со своей старой матерью. Это Оленьку он будил среди ночи, чтобы она прочла последние сводки с фронта. Это ради неё он потихоньку готовился изменить закон о престолонаследии. Для неё он делал каждый день по десять новых шагов, когда был болен тифом и боялся умереть, оставив дочку на растерзание родственникам и Государственной Думе. Когда родился Алеша, отец стал бороться за него. Но теперь с ним вместе была старшая дочь, и тяжкая ноша стала немного полегче.

-Почему ты отказался? — спросила Ольга, обнявши брата. Поздно ночью, когда все уже давно спали, они вдвоем сидели на его, единственной в семье, мягкой кровати, и девушка гладила брата по голове, — ты же мог уже поправиться. Сейчас ты был бы здоров.

-Поправятся все, или никто, — упрямо буркнул мальчик, — вы тоже больны, но господин Лефорт предлагал помощь только мне. А без меня вы ему не нужны.

-Мы без тебя вообще никому не нужны, — печально вздохнула сестра, — если он снова придет, соглашайся, прошу тебя.

-Я вполне здоров, — Алеша выпростался из её объятий, доковылял своей неровной походкой до зашторенного окна и сделал вид, что любуется на ночной парк, — если я доживу, то войду в историю, как Алексей Хромой.

-ТЫ ДОЖИВЕШЬ, — Ольга поджала губы, — я стану врачом и буду помогать тебе. Не знаю, как, но стану. Обещаю.

-А ты могла бы стать Ольгой Великой, — игнорируя её слова, отозвался мальчик, — Обещаешь стать великой, если я умру?

-Ты не умрешь, и войдешь в историю, как Алексей Справедливый, — они и не заметили, как в спальню вошел отец. Он часто так прятался за дверью и слушал их наивные детские разговоры, — Алексей Справедливый, сын Николая Кровавого.

Ольга поднялась отцу навстречу. Дети поклонились. Придворный этикет был намертво вколочен в их головы семью кормилицами, тремя няньками и целым штатом гувернеров и придворных учителей.

-У Вас ко мне какое-то дело, papa? — насторожился мальчик, — я не слышал, чтобы за мною посылали.

-Будь добр, Алеша, хоть изредка притворяться ребенком своего возраста. — улыбнулся отец, — Для нас с mama.

-Он слишком много времени проводит с врачами, — вздохнула Ольга.

-И чего тут посылать-то? — отец обернулся на дверь, — идти два шага. Пойдем, сынок. Распутин приехал. И отчего ты мне не сказал, что тебе снова плохо?

Григорий молча поглядел на собравшихся. На отца большой семьи, много лет в одиночку заслонявшего жену и детей от жестокого, несправедливо устроенного мира. На измученную, состарившуюся за одиннадцать лет женщину, которую когда-то называли «Санни» за веселый, живой характер. На девушку, которой давно пора бы замуж, и которая сама, добровольно выбрала одинокую жизнь, чтобы не передавать своим детям страшную смертельную болезнь. Встретился взглядом с мальчиком, которого определил к себе в ученики. Как же долго он к ним шел. Как давно пытался предупредить их. И как же мало времени у него осталось.

-Когда мы встретились, — едва слышно выдохнула Алекс, — я его сразу узнала. Заждались мы тебя, Григорий Ефимович.

* "Пожалуйста, помоги!" (англ.)

** "За юмор" (англ.)

* * *

Инфант — В Испании и Португалии при монархическом правлении: титул принца, а также лицо, носящее этот титул.