Ольга (джен)

Настроение главы: Rammstein «Der Meister»

Январь выдался студеный. Ветер над заледеневшей Невой разгонялся так, что глазам больно было. В лицо било со всех сторон, а сам воздух наполнился мельчайшими осколками. Ни у кого не повернулся бы язык назвать эти острые ледяные иглы снежинками. Извозчики, из тех, кто себе добра желал, накрывали лошадей толстыми попонами, прятали их за углами домов. Старались встать в подворотне, коли возможность была. А сами, собираясь по двое-трое, грелись у небольших костерков. Городовые и пожарные, в чьи обязанности входило такие костры разыскивать и тушить, сами с удовольствием скидывали рукавицы, подставляя закоченевшие руки свои обжигающим всполохам. Сейчас костров становилось все меньше. Извозчики разошлись по домам. Ближе к полуночи прохожие попрятались. Только из открытых рестораций нет-нет, да и выбегал на дорогу барин, зябко кутаясь в меховой воротник.

Через Троицкий мост брел очень пьяный человек. Он подолгу останавливался возле каждого фонарного столба, чтобы отдышаться и оглядеться. Намереваясь, видимо, расстаться с остатками съеденного и выпитого, перегибался через перила. Шапку он, верно, обронил где-то по дороге. Шуба его не была застегнута, и ветер нещадно трепал меховые полы. Распахивал для всеобщего обозрения дорогой английский костюм. Забрасывал шелковую рубашку ледяными иглами. Господин был богат. Перчаток на нем не было, и об чугунные перила с заметным звоном бился массивный золотой перстень. На тонкой цепочке болтались золотые часы, выпавшие из жилетного кармана. Как беззвучный колокол, ударялись об ноги своего нерадивого хозяина.

— Барин! — молоденький городовой подбежал как раз вовремя, чтобы спасти пьяницу от неминуемого падения с моста в давно заледеневшую прорубь. — Поберегитесь. Упадете же! То-то будет крику, когда прачки поутру придут! МАТЕРЬ БОЖЬЯ! Это где ж вы так покалечились?

Барин, видно, где-то уже успел подраться, или налетел на что-то. Глаза его были залиты кровью. В алых белках слепо вращались черные зрачки. Белые губы шевелились, но никаких звуков из них не вылетало. Мужчина поводил головой, и ловил руками собеседника, как это делают внезапно потерявшие зрение люди.

— Вам дурно? — участливо поинтересовался городовой, уводя мужчину на мост, — куда вас сопроводить?

Пьяница на миг замер, а после принялся вырываться, как будто хотел спастись от чужой заботы.

— Глянь, — деловито кивнул на него подошедший от костра извозчик, — татарин, али вовсе того. Турка. Выпимши. С непривычки развезло!

— Где же он мог выпить? — искренне удивился городовой, — продавать же запрещено.

Теперь на него с удивлением уставились оба извозчика, и сам «турка».

— Позвольте мне.

Голос принадлежал стройному господину, возникшему как бы из воздуха. Или же он просто затерялся в темноте в своем черном пальто. А теперь вот вышел в круг света от фонаря.

— Вы знакомы? — насупился городовой.

— А вас это более не интересует, — тонко улыбнулся господин, перехватывая «турку» из рук державшего его извозчика, — на Невский! Живо!

И городовой тут же понял, что потратил здесь у моста непростительно много времени на какого-то забулдыгу. А ведь где-то ему налили! Надо бы кабаки прошерстить на предмет незаконного первача. Извозчик же, радостно потирая руки, побежал к своим саням. Ночь на дворе, а ему ажно два господина в пассажиры набиваются. Вот свезло, так свезло! Оставшийся у незаконного костерка второй извозчик лишь завистливо прищурился и сплюнул в снег. Мог ведь и сам догадаться пьяного барина силком к себе в сани посадить. Но уже через минуту эта мысль и его оставила.

* * *

В запертые стеклянные двери гостиной с шумом врезалось что-то небольшое, белое. Непрозрачное стекло с честью выдержало очередной натиск. Оставляя на месте удара заметный бурый подтек, «нечто» развернулось, и полетело в другой конец комнаты, намереваясь зайти на следующий круг. Павлуша опасливо покосилась на окровавленное белое перо, выскользнувшее из-под двери в переднюю. А от нового удара чуть вздрогнула. Послышался звон. Стало холодать. Из гостиной чуть потянуло ледяным ветром.

— Барыня! — тихонько позвала Паша, подойдя к самым дверям, — вы там как? Сильно поранились?

— Холодрыга у вас какая! — радостно-тревожно пропыхтел Семен, притопывая валенками у дверей. Весь отряхиваясь, как искупавшийся пес, он скинул свой поношенный деревенский зипун на кожаный диван, и осторожно наступил на паркет, проверяя, не оставляют ли его валенки грязных следов. Убедившись в своей полнейшей чистоте и безопасности для персидского ковра, мужчина тоже подошел к двери матового стекла, и уставился на кровавые капли.

— Окошко разбила, — констатировал он, кивая Павлуше на дверь, — но теперь уж все одно. Через час здесь все огнем пожгут.

— Как же это? — испугалась девушка, — мы же дома. Потушим, коли пожар начнется.

— Не так-то просто инквизиторский пожар унять, — вздохнул Семен, — а где Борис Игнатьевич? До поезда времени чуть осталось. Хотел вот по русскому обычаю проводить. На посошок принять. Присесть. Ты сама-то чемодан собрала?

Паша кивнула. И тут же охнула. Тяжелая входная дверь приоткрылась, пропуская в переднюю двух мужчин. Барин пришел не один. Борис Игнатьевич по всей вероятности, уже где-то принял и на посошок, и на весь оставшийся путь. Приведший, а вернее, принесший его мужчина холодно глянул на собравшихся, окинул взглядом квартиру, и с заметным облегчением усадил своего спутника на кожаный диван. Барин тут же откинулся на мягкую спинку, и прикрыл глаза. Из гостиной послышался недовольный птичий клекот, и очередной удар. Семен восхищенно присвистнул.

— Как повезете-то? В клетке, или в коробке? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, — гости-то, небось, собираются.

— Не собираются, — незнакомый спутник Бориса Игнатьевича недовольно поджал губы, — Темные час форы дали. Но я бы на вашем месте не затягивал с отъездом. Лефорту можно верить. Он честен и пунктуален до одури. Но после он сам на охоту выйдет. К тому же время на исходе. Да и кто сможет более часа столичных оборотней да вампиров удержать? Они вас тут всю неделю караулили. Уже и денежные ставки принимают. Уж извините, но я на вас ни копейки не поставил. Не люблю деньги терять.

— Что с ним? — Семен заглянул в лицо Гесеру, — ты накуролесил?

— Я его домой привел, между прочим, — огрызнулся Завулон, — он на стеклянный стол прилег. Утром ещё. Я думал, вовсе не встанет. Хоть и крепко ему досталось, а все же в ранге не потерял. Уважаю!

— И как он теперь Олю защитит? — оперативник выглядел растерянным, — он же не видит ни черта. А колдовать и подавно не может. И чего его сегодня на эксперименты потянуло? Не мог неделю назад на стол ваш проклятый взобраться?!

— Думаю, пресветлый Гесер лучше тебя знает, куда ему надобно забираться, — зло усмехнулся Тёмный, — мы действовали в рамках достигнутых договоренностей.

Начавшуюся перебранку прервал звук бьющегося стекла. По квартире пронесся ледяной вихрь. И вместе с ним в переднюю влетела окровавленная белая сова. Громко хлопая крыльями, она приземлилась прямо на диван. Нещадно раздирая когтями черную кожаную обивку, поковыляла к Борису Игнатьевичу. Ткнулась несколько раз ему в локоть головой, потом перебралась на колени. Легонько клюнула в плечо. Недовольно заклекотала. И, видимо, не видя другого выхода, изо всех сил вцепилась когтями старому тибетцу в ногу. Тот вздрогнул, и будто бы сразу включился, словно электрическая лампа.

— Окно разбила, хулиганка, — вяло пробормотал он, приобнимая сову, — теперь вот лапки замёрзли. Или они у сов всегда холодные?

И он рассеянно обвел присутствующих глазами.

— Потом выяснишь, — заторопился Семен, — там Яшка у подъезда заждался, — мы три авто пригнали. Попробуем отвлечь.

— Неужто Дашкова охрану предоставила? — недоверчиво проворчал степняк, с трудом поднимаясь, — инквизиция ясно дала понять…

— Мы Ольгу одну в беде не бросим, — прервал его оперативник, — все, кто проводить хотел, выходной взяли. Если будут вопросы, так уволимся. Головина, это вам не Меньшиков. Екатерина Романовна обещала прикрыть перед «серыми мундирами».

Будто бы в ответ на помянутую всуе инквизицию, в дверях появился высокий молодой мужчина в сером пальто. Кивнул Завулону, строго глянул на Семена. Перевел взгляд на сову.

— Время на исходе, — не утруждая себя приветствиями, сказал он, обращаясь почему-то к птице, — даю пять минут. Потрудитесь очистить помещение.

— Значит, и фора от Тёмных вся вышла, — вздохнул Семен, — ну ладно. Как-нибудь.

— Удачи желать не стану, — сухо кивнул инквизитор, — прощайте, мадам Головина.

Уже на улице, зябко кутаясь в новое пальто, Павшула подняла голову на звон бьющегося стекла. Из окон роскошной квартиры на Невском вырывались языки пламени.