Ольга (джен)

Офис Московского Ночного Дозора. Наши дни.

-Приговорили, стало быть, Ольгу, к лишению человеческой ипостаси, — печально вздохнул Семен, подливая кипятка в помятый алюминиевый заварник, — выпадало ей всю оставшуюся жизнь волчицей обретаться.

-Как волчицей? — опешил Антон.

-Ты, раз выпил, так веди себя прилично, — нахмурился дозорный, — дальше её история заканчивается. А моя начинается.

Волк. До Битвы волков за богов почитали. Да и по нашим временам в общем-то зверь благородный. Сильный, смелый. Умный. Верный. По ночам с большим успехом охотится, стаю уважает. Пары на всю жизнь образуют, за потомством вдвоем приглядывают. О стариках своих заботятся. Молодняк берегут и обучают. Опять же, мех ценный. Но во времена молодости вампира Витезслава, основного автора этой идеи, волка не шибко уважали. Ругательство это было, похуже некоторых современных. Ну, а «волчица», так и вовсе страшным оскорблением считалось. Уж лучше было «сукой» назвать, чем «волчицею». Когда баба от мужа гуляет, злословит или так, характер дурной, тогда она «сука». А вот ежели женщина против мужа своего злоумышляла, а то и вовсе его извела, когда ребенка своего убила. Вот тогда она «волчица».

Словами инквизиция не ограничилась. Хена не зря Басманова целый день в застенке продержал. Всю его память по минуте проглядел. Каждый жест падчерицы высмотрел. И все, чего Ольга боялась, узнал. Сам-то он против Великой ничего не имел. Да и не положено инквизитору своего мнения о подсудимом иметь. Потому, как суд этот без присяжных и адвоката проходит. Судья на него с холодным сердцем приходить должен. Но когда приговор зачитывали, в зале молодые инквизиторы бледнели. Сурово Великую Волшебницу покарать собирались, ничего не скажешь. Доступа к Силе её на веки вечные лишали. Предстояло ей недвижной быть, но в сознании. И находиться она должна была в казарме Петроградского Ночного Дозора. Молодым оперативникам в назидание. К ней даже что-то вроде лекционного материала приложить собирались, чтобы все, кто обучение проходит, об её сговоре с Тёмным знали, и повторить боялись. Но не сложилось. Ей тогда баба одна помогла.

-Мария Старицкая! — Антон довольно улыбнулся, демонстрируя, что он тоже в курсе.

-А ещё говорят, — добродушно прищурился Семен, отхлебывая дымящийся чай, — что Гесер скрытный. Этот фонтан ещё попробуй заткни! Нет, парень. Не Старицкая.

Хотя, Машенька тоже в стороне не оставалась. В переговоры тут же вступила, по всем Дозорам запросы разослала. Так, мол, и так, судят за пустячную провинность Ольгу Головину. Нужны рекомендации. И полетели из всех мало-мальски значимых стран ответы. Кто ругал Великую, кто хвалил. Но все с одном сходились. Нельзя её совсем от дела отстранять. Случится «воронка» в том же Петрограде, а снимать будет некому. Гесер без своей зазнобы тут же к туркам воротится. Святослава да Ханумана на свете нету. Между тем, оружие становится все совершеннее. Уж не палками да камнями люди биться будут. Бомбы да газы отравляющие в ход пойдут. А то и похуже чего удумают. И так, начавшаяся даже в самом маленьком городке, война может легко весь мир охватить. И тогда жди Двуединого.

Подумали инквизиторы, и постановили. Великую в чучело бессловесное обратить. Пущай себе под присмотром Дашковой в шкафу до поры до времени пылится, да на дела дозорные через стекло поглядывает. А когда воронка случится, тут Ольге временный доступ к Силе и предоставят. Но и здесь Старицкая несогласие высказала. Головиной на службе цены нет, покуда она каждую ночь на работе. Но пока она чучелом сидеть будет, отупеет совсем. А то и с ума сойдет. И тогда вместо помощи от неё одна морока будет. Опять же Гесер в отставку подал, а без него Ночной Дозор считай, на половину ослаб. Так и порешили степняка накрепко с Великой связать. Куда она, туда и он. Осталось самому Гесеру сообщить, что его навечно к Петрограду приговаривают простым оперативником. А старик о том и не подозревал, что судьба его так сильно измениться может. Когда Ольгу судили, они с Басмановым по своим делам бегали.

-Ты уверен, — Гесер задумчиво разглядывал скромную вывеску публичного дома, — что сейчас самое время навестить «заведение»?

-Не место красит человека, — буркнул Флор, любезно улыбаясь кому-то стоящему за дверью, — здравствуй, душа моя, Сапфо*!

-Богоподобный! — полная черноволосая дама в превосходном черном платье склонилась ему навстречу, — сколько же мы не видались!

Самая упрямая ведьма Чехии, нисколько не смущаясь полураздетых девушек, много себя краше и моложе, сопроводила дорогих гостей в отдельный кабинет. Тут же принесли вина и закусок. Воды для Басманова. Сапфо, которая любезно предложила называть себя «Софочкой», тоже вино неразбавленным не употребляла. Нарожавшая не один десяток детишек, ведьма преспокойно жила в Праге на доходы от собственного публичного ремесла, и горя не ведала. Война, голод, и все на свете мировые революции, могли происходить хоть каждый день. Но старая мудрая Софочка всегда знала, у чьих дверей в конце концов оказываются даже самые воинственно настроенные мужчины. Гесеру было до смерти интересно с нею познакомиться. Порасспросить о Троне, взрывом разрушенном. О том колдовстве, которое позволяло ей, древней ведьме, рожать детей в том возрасте, когда уже никакое заклинание и красоту-то вернуть не в состоянии не то, что женское здоровье. Что ни говори, а допотопное колдовство куда сильнее было.

Но говорить пришлось о другом. Старик должен был любым способом защитить Арину от Витезслава. Сомневаться не приходилось. Едва за Великой закроются двери зала суда, вампир помчится в Россию, разыскивать Фуаран. Гесер был отчего-то уверен, что его старая подруга этой встречи не переживет. Но сам её предупредить не мог. Вежливый совет не вмешиваться от инквизитора мог обернуться для Ольги чем-то похуже вечной неподвижности. Софочка слушала молча, недовольно хмурясь. А когда Басманов ей поведал, что падчерица привезла из Речи Посполитой кроме волчьей шкуры ещё и поклон от давней подруги, бывшая царица и вовсе приуныла. Встала, несколько раз прошлась по комнате.

-Что же ты, старый, — то ли упрекая, то ли так, по-стариковски ворча, обернулась она к Гесеру, — подругу-то свою не пожалел?

-Я жену спасал, — буркнул он.

-Спас? — саркастически усмехнулась ведьма, — ладно уж. Заступничество твоё и стыд перед ведьмой я оценила. Арине словечко замолвлю. Да и так помогу. Нехорошо у нас с твоей падчерицей встреча прошла, Флор. Уж ты не взыщи.

Софочка откинула тяжелые бархатные шторы, распахнула окно, и принялась что-то нашептывать. Порыв ледяного ветра тут же погасил все свечи, служившие здесь заменой новомодному электрическому освещению. Стало очень холодно. Гесер шепнул согревающее заклинание, вырвавшееся изо рта облачком пара. Снег, мягкими хлопьями падавший с неба, задувал в комнату. Уже порядочно намело на полу, вокруг подола ведьмы, и на столе. И вдруг облака разошлись, открывая бездонное ночное небо, усыпанное звездами. В сделавшемся вдруг нереально ярком лунном свете стали заметны следы босых ног на ковре. А через минуту и весь ночной гость во плоти уже стоял у дальней стены. Кожа его отливала неповторимым оттенком синевы. Трехглазое лицо выражало покой, какой бывает у познавшего тайну бытия отшельника. Он развел и вновь соединил все свои шесть рук, с удовольствием расправляя плечи. Хануман весь светился изнутри, и смотреть ему в глаза было невыносимо сладостно, но и невероятно жутко. Вместо зрачков в них сияло ночное звездное небо. Гесер смущенно глянул ниже. На прекрасном обнаженном теле бывшего директора не было ни одной нитки. Ни единого украшения. И никаких признаков пола.

-Для обычного мужчины ты слишком долго на него пялишься, — тихо процедил Флор. Хотя сам с интересом смотрел туда же.

-Говори, — шепнула Софочка, — он здесь ненадолго.

-Ольга в беде, — вежливо кашлянул степняк.

Хануман лишь слегка склонил голову. И тогда Гесер, не вполне уверенный, что его слушают, стал рассказывать, что происходит на суде. К чему Ольгу приговорить хотят, и как она за свою маленькую оплошность пострадать может.

-Не велика беда волчицею быть, — отозвался, наконец, Хануман. Голос у него был нечеловеческий. Более похожий на многострунное пение нескольких ситаров, — и не без вины Дургу наказывают.

-Помоги, — тихо попросил Гесер, — али не в силах? Там, за гранью Сансары, ты ещё помнишь, что такое любовь?

-Все сущее есть Любовь, — мелодично изрек Хануман.

-Зачем ты вообще его вызвала? — недовольно поинтересовался Басманов, — что ему теперь дела земные?

-Друг твой кланяться тебе велел, — в переливах ситаров мелькнуло неудовольствие, — Не ради прошения Шивы я Дурге помогу, но ради Святослава, ею освобожденного.

Он одним красивым изящным жестом развел руки, и вдруг исчез, оставив два аккуратных отпечатка ног в белоснежном снегу на ковре.

-Мир покинул, а характер остался прежним, — констатировал Басманов.

-Как тебе это удалось? — степняк в интересом разглядывал Софочку, — у тебя ранг не выше пятого. А колдовство, что полностью развоплощенного иного обратно в наш мир вытащить может, много больше Силы требует.

-У женщин свои секреты, — лукаво улыбнулась ведьма, пряча в декольте какой-то серебристый флакончик, — скажу только, что не все артефакты после Потопа у вас в Шамбале осели.

* * *

-Изучив дело, суд инквизиции постановил, — сухо объявил Витезслав, — за сговор с Тьмой, ведущий к необратимой утрате, Великую Светлую Волшебницу Ольгу, от источника Силы отстранить. Человеческого облика лишить. До полного снятия всех ограничений, осужденная будет пребывать в форме волчицы, каковой она по сути своей и является. Первое прошение о смягчении приговора будет рассмотрено судом не ранее, чем через пятьдесят лет отбытия наказания. Все своё время осужденная будет проводить в осознанном стазисе. В качестве меры послабления дозволяется до получаса в день принимать прежнее обличье. И на час в день, в случае выполнения осужденной своих профессиональных обязанностей. Любое изменение формы на человеческую либо звериную должно проходить через «поцелуй ехидны», и никак иначе. Вся ответственность за её поведение и содержание отныне и впредь возлагается на Пресветлого Гесера. Все общение Великой с миром будет также происходить через него до смягчения приговора. Любое изменение содержания осужденной возможно лишь по личной просьбе Великой, обращенной к Пресветлому Гесеру, и дальнейшего согласования с инквизицией. Блага и послабления будут рассматриваться судом с учетом последующих заслуг осужденной. Местом пребывания обоим определить Ночной Дозор города Самарканда. Приговор вступают в силу немедленно!

Ольга, которая все это время стояла, равнодушно глядя перед собой, пошатнулась. Лицо её вмиг покрылось испариной, черты лица заострились, а взгляд наполнился болью. Невидящим взором она оглянулась на рыдающую Машу, и в ужасе следящих за нею остальных присутствующих инквизиторов. По залу словно бы прошла упругая воздушная волна. Сгустился воздух рядом с тем местом, где стояли Хена с Витезславом. Затем почернело и как бы провалилось пространство между ними. Из чего-то, что своим видом напоминало черное звездное небо, вытянулась высокая человеческая фигура с синей кожей, тремя глазами и шесть руками. Хануман, единожды взглянув на Великую, мелодично произнес: «Бодрствуй, когда захочешь. Засыпай, когда пожелаешь. Не дело Дурге волком по земле ходить. Летай!»

-Ну вот, — задумчиво протянул Семен, — когда Гесеру вечером сову на руки выдавали, Витезслав последними словами ругался. А Хена, который до Битвы жил, и подобное колдовство не единожды видывал, отдельное взыскание на обоих наложил. Приказал человеческим способом из Петрограда уезжать. На поезде, лошади или телеге. Хоть пешком, лишь бы не порталом. Дашковой под страхом отставки запретил охрану выделять. Злопамятный он, ничего не скажешь. Но документы все же не стали переделывать. Оставили послабления от Ханумана в силе. Я потом об этом много размышлял, и даже кое-какие бумаги из архива поднял.

-И что там было? — Антон чуть понизил голос, и подался вперед.

-Ничего особенного, — пожал плечами дозорный, — Дурга эта, Богиня Войны, иной раз на сове прилетает. Странный он был, Хануман этот. Хорошо, что Сансару оставил.

*Сапфо — древнегреческая поэтесса и музыкант, автор монодической мелики (песенной лирики). Была включена в канонический список Девяти лириков.