Огненноликая (гет)

Чем пахнут губы женщины любимой,

Наверное весенними цветами…

Их губы красоты неутолимой,

Которую не описать словами!

Чем пахнут губы женщины любимой?

Наверное красивыми мечтами…

А может пахнут утренней росой?

А может сердцу милыми словами…

Чем пахнут губы женщины желанной…

А может они пахнут диким медом?

И ангелы кружиться будут рядом,

Божественным хрустальным хороводом…

Чем пахнут губы женщины желанной?

Страстными любовными ночами…

Пахнут чистотою первозданной,

Пахнут расставанием и печалью…

Владимир Корк

https://www.stihi.ru/avtor/vladkork

Эдвард

После эксперимента в патио весь оставшийся день в доме царило легкое возбуждение, постепенно переросшее вечером в шумное веселье. Способности Айрин были впечатляющими, и все по очереди выражали ей свое восхищение и интерес. Больше всего восхищался и выказывал Айрин свой «респект и уважуху» наш непосредственный взрослый ребенок Эммет. Он расспрашивал Айрин о всех «тонкостях процесса», как он это называл, а она как могла старалась описать ему все свои ощущения.

После пережитых за день треволнений мне так хотелось остаться наедине с любимой, но родные то и дело нас донимали, вернее, донимали они в основном меня — своими мыслями и бесконечными расспросами, Айрин же, казалось, нравилось это непринужденное общение в кругу семьи. Смех в гостиной не смолкал, оживленные разговоры то и дело перемежались дружным хохотом, в котором яркими нотами звучали басистый гогот Эммета и колокольные переливы Элис. Даже Розали оттаяла и заливалась счастливым смехом. Под конец Карлайл и Эсми также присоединились к этому заразительному веселью, от души смеясь над веселыми шутками Эммета.

— А вот еще один, — давясь от смеха, здоровяк рассказывал очередной анекдот про вампиров, казалось, еще немного, и он начнет вытирать выступившие на глазах слезы: — Вампир звонит по телефону: — Алло! Это станция переливания крови? Другой вампир: — Зачем ты туда звонишь? — Не волнуйся, я заказываю нам мороженое!

Все покатывались со смеху, а брат всё не унимался:

— А этот слышали? Учит папа-вампир сына-вампира кровь пить: — Сынок, вот втыкаешь ты клыки и сосешь, но всю кровь не высасывай. — Папа, почему? Я хочу всю кровь выпить. — Сынок, мы же вампиры, а не адвокаты.

И снова взрыв хохота.

— О, да! В точку! — отсмеявшись, выдавил из себя с присвистом Джас, которому часто приходилось иметь дело с адвокатами разных мастей.

— Эм, хватит, а то я сейчас стану первым в истории вампиром, умершим от смеха, — держась за живот, простонала Элис.

Давно же мы так не смеялись, да и вообще не собирались вместе, чтобы просто посидеть и подурачиться, а не обсудить какую-то очередную серьезную проблему.

Уже далеко за полночь, после нескольких часов периодических приступов взрывного смеха, от которого люди давно бы надорвали себе животы, и когда уже была рассказана добрая куча анекдотов и забавных историй из жизни семьи, все разошлись по своим комнатам.

Мы с Айрин тоже поднялись наверх, но расставаться нам не хотелось. Наконец-то, мы остались вдвоем. Я обнимал ее за талию, вдыхая пьянящий аромат ее волос и кожи. Она была так умопомрачительно красива, с нежным румянцем на щеках, подобным лепесткам розы, с водопадом растрепанных огненных волос, теплая и манящая. Кхм, я будто читаю рекламный проспект о какой-нибудь экзотической стране. Но, боже мой, она действительно такая теплая и манящая. Нежно целуя ее трепещущие губы, я медленно погружался в сладкую истому.

Вдруг она порывисто обняла меня за шею и сильнее прижалась своими мягкими губами к моим в страстном, обжигающем поцелуе. Меня вмиг охватило дикое пламя страсти, неудержимо бушующее теперь внутри моего холодного каменного тела, и, казалось, было невозможно ему противиться. И только она могла его утолить. Я еще сильнее стиснул ее в объятиях и стал покрывать неистовыми поцелуями ее лебединую шею, спускаясь все ниже к соблазнительной ложбинке, обозначавшейся в вырезе блузки, а затем снова впивался в эти волшебные сочные губы. Ее руки взметнулись вверх, и тонкие пальчики зарылись в мои волосы. Мы словно пытались слиться в единое целое, повинуясь древнему могучему инстинкту. Где-то на краю отступавшего сознания я понял, что не сдержусь, если еще хоть на секунду останусь в этом райском плену.

Неимоверным усилием воли я все же взял себя в руки и мягко, но решительно отстранился от ее губ, разомкнул наши объятия и в полном смятении чувств… пожелал ей спокойной ночи. Ну и дурак, пронеслось у меня в голове, она уже две ночи не спала, возможно, она вообще не спит, и что я вообще делаю… В ту же секунду я прочел в ее глазах непонимание и растерянность. Но она ничего не сказала ни вслух, ни мысленно. Ну вот, кажется, теперь она думает, что я оттолкнул ее, потому что не желаю ее. Боже, если бы она знала, как сильно я ее желаю и как сильно люблю. И именно поэтому не хочу спешить. Как жаль, что я не могу, подобно брату, передать своих чувств, лишь мысли.

«Айрин, милая, для меня ты самая желанная на свете, но нам не следует спешить», — я пытался донести до нее свои мотивы.

Она в ответ ничего не сказала, лишь опустила глаза. И тогда я нежно приподнял ее лицо за подбородок и снова поцеловал ее пахнущие летним зноем губы, попытавшись вложить в этот поцелуй всю силу своих чувств. Через несколько секунд уже она прервала поцелуй, чуть отстранилась от меня и неуловимо прошептала:

«Эдвард, прошу, не оставляй меня одну этой ночью».

Боже, разве я хотел и разве я мог ее оставить?

Айрин

О боги, что я сделала не так? Почему Эдвард внезапно отстранился и хочет уйти. Кажется, он решил, что я пытаюсь его соблазнить. Но ведь это было так естественно. Я совсем не думала о том, что делаю, просто повиновалась этому всепоглощающему чувству, и он тоже его испытывал, я это точно знаю. Мы были единым целым в тот миг. Почему же он все это прервал в одно мгновение? И что теперь он обо мне думает? Его глаза. Могу поклясться, что секунду назад в них зияла бездна. А сейчас он смотрит на меня таким виноватым взглядом. Я ничего не понимаю.

И тут я услышала его мысли: «Айрин, милая, для меня ты самая желанная на свете, но нам не следует спешить».

Я больше не могла смотреть ему в глаза. А затем Эдвард снова прикоснулся ко мне, приподняв мое лицо за подбородок, и поцеловал так, что я позабыла все, о чем думала мгновение назад. Но вдруг во мне проснулся страх, что он сейчас уйдет, и я прервала этот сладкий поцелуй и мысленно прошептала:

«Эдвард, прошу, не оставляй меня одну этой ночью».

И он не оставил. До самого рассвета мы были вместе, разговаривали, слушали музыку, он играл для меня на гитаре красивые баллады собственного сочинения и пел своим красивым бархатным голосом. Я пыталась нарисовать его портрет, но под конец сдалась: моего таланта, видно, недостаточно, чтобы запечатлеть эти волшебные глаза, эту невероятную улыбку, заставляющую забывать дышать, эти изящные сильные руки с длинными аристократически тонкими пальцами, весь его божественно прекрасный облик и, главное, его прекрасную душу.