Огненноликая (гет)

Айрин

Я оказалась на самом краю, едва не сорвалась с обрыва в черную бездонную пропасть утраты и отчаяния, но снова вернулась к жизни. Эдвард жив! Он жив! Ответивший на мой зов голос любимого вырвал меня из персонального ада. Но одна мысль о том, что я снова могла потерять его, и на этот раз уже навсегда, все еще приводила в смертельный ужас. В тот момент, когда он прощался со мной и с жизнью, наша с ним ссора, все нанесенные мне обиды ушли, растворились. Они казались теперь такими мелкими и пустыми. Если до этого я готова была его простить, почти простила, только бы он признал, что был несправедлив, и пообещал больше так со мной не поступать, то теперь… теперь все это казалось далеким и совершенно неважным. Главное, что он жив!

От пережитого меня все еще била мелкая дрожь, страх все еще жил во мне, не желая покидать, сковывая душу. Сидящая рядом Клэр что-то тихо говорила, стараясь меня подбодрить, но я ее не слышала. Все мои мысли, все мое существо были поглощены ожиданием, казавшимся бесконечным. Еще мгновение — и я увижу Эдварда, он переступит порог, и мы больше никогда не расстанемся…

— Мама, мама! — с радостным криком в комнату вбежал Орландо.

Через мгновение он бросился в мои объятия и обхватил мою шею своими маленькими ручками. Но его радостное личико вмиг сделалось серьезным, словно он почувствовал мое настроение.

— Мамочка, не грусти. Сал сказал, что папа скоро вернется.

— Да, малыш, скоро твой папа вернется, — я постаралась унять дрожь в голосе и поцеловала сына в розовую щечку.

В этот момент в салон, беседуя, вошли Сал и Лука, и Орландо, сойдя с моих колен, подбежал к ним. Все находящиеся в комнате, разбившись на группы, вели неспешные беседы. Время от времени раздавался то басистый смех неунывающего Эммета, то серебристый смех Элис, а то веселый заливистый смех Орландо, игравшего в какую-то занятную игру с Лукой. И только я одна, как мне казалось, сидела будто на иголках.

«Я здесь, — через несколько минут, показавшихся мне вечностью, в голове раздался долгожданный голос. — Пожалуйся, выйди к воротам».

Я вскочила и направилась к выходу. Все разговоры в комнате сразу смолкли, но никто за мной не последовал. И за это я была им благодарна.

* * *

Персиковое небо на западе догорало последними алыми лучами заката. Начинались ранние сумерки. Спустившись с верхней террасы и сбежав по ступеням последней из вереницы лестниц, я стремглав бросилась к воротам, уже чувствуя присутствие любимого рядом. Но, выбежав за ворота и остановившись, я в первый момент Эдварда не увидела. И тут темный силуэт отделился от стены слева и вышел из тени. Эдвард не отрываясь смотрел на меня, его глаза были наполнены любовью и неподдельным раскаянием. Мое сердце, и без того отстукивающее рваный ритм, теперь готово было выпрыгнуть из груди. Я бросилась к нему и порывисто обняла. Я хотела бы сказать ему тысячу слов о том, как сильно люблю его и больше не хочу, чтобы мы расставались, даже на мгновение, но все слова вдруг застыли комом в горле, а из глаз полились слезы. Он нежно обнял меня в ответ, а я теснее прижалась к нему, словно боясь, что он снова уйдет.

Немного успокоившись, я смогла наконец выговорить хоть что-то:

— Эдвард, ты жив… боже, мне жаль, что все так вышло, прости…

Но, не дав мне договорить, он нежно отстранил меня от себя и посмотрел мне в лицо с такой болью в глазах.

— Нет, Айрин, это я должен молить тебя о прощении. Я полный кретин. Как я мог так поступить с тобой. Мне так стыдно за все, что я наговорил тебе. Так стыдно.

Он замолчал и покаянно опустил голову. Я взяла его лицо в ладони, приподняла его и заглянула в его глаза. В их багряной глубине плескалась вина.

— Эдвард, теперь все это неважно. Я уже простила тебя.

— Но я себя не простил, — возразил он. — Я не могу простить себя за то, что сказал и сделал. Я сам себе противен. Я был феерическим идиотом, самовлюбленным ослом.

Он снова опустил голову.

— Да, именно ослом, Джеспер с Эмметом оказались правы. Как я мог обвинять тебя, когда сам не был тебе верен, поддавшись чужому воздействию. Как я мог не понять, что ты могла просто стать жертвой манипуляций этого дампира. Я не достоин тебя, не достоин твоей любви…

Я прикрыла ему рот ладонью и снова повторила:

— Эдвард, родной, я тебя уже простила. Все это больше неважно. Главное, что ты жив и мы снова вместе.

Но Эдварда так просто не проймешь, и он настойчиво продолжил:

— Нет, я знаю, что не заслуживаю прощения, но ты просто ангел, если…

Двойной смысл фразы заставил меня улыбнуться. Эдвард смутился и не договорил, но когда до него дошло, что он только что сказал, то и он не сдержал улыбки, наконец осветившей его бледное, красивое лицо, и это немного развеяло пафосность момента. Но через мгновение он снова стал серьезным.

— Айрин, послушай, я обещаю, что больше никогда не усомнюсь в тебе, никогда не оскорблю недоверием, — произнес он, глядя, казалось, мне прямо в душу, пытаясь донести до меня каждое слово. — Я клянусь, что никогда больше не причиню тебе боль и никогда больше тебя не покину.

Я снова обвила его шею руками, приблизила к нему свое лицо и прошептала ему прямо в губы:

— Я верю тебе, Эдвард, и я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. Ты мне дороже всего на свете, — прошептал он в ответ и прильнул губами к моим губам.

И все вернулось на круги своя, все снова стало правильным. В объятиях Эдвард было так уютно и спокойно, и я уже почти поверила, что теперь все будет иначе, как вдруг он, целуя мои губы, произнес:

— Давай уедем отсюда, только мы вдвоем.

От этих слов я оторопела.

— А как же Орландо? И семья?

— Да, конечно, и Орландо возьмем с собой. Но зачем нам семья? Моя семья — это ты и наш сын. И вообще, я не желаю, чтобы ты находилась в доме этого…

Я мягко, но решительно отстранилась от него.

— Эдвард!..

— Милая, разве ты не понимаешь? Я не хочу видеть его рядом с тобой. Он ведь манипулирует тобой…

— Хватит, Эдвард! Никто мной не манипулирует! Ты думаешь, я бы не почувствовала, если бы это было так? И я не хочу покидать семью из-за твоей дурацкой ревности. Или ты веришь мне, или…

— Я верю тебе, и это не ревность, он опасен…

— Сал стал мне другом. Он член моей семьи! И он не опасен!

Теперь я была зла, очень зла. Получается, ничего не изменилось, и Эдвард снова вел себя как последний ревнивец.

— Тогда как ты объяснишь то, что произошло между вами?

Он сверлил меня горящим взглядом, а я молчала, не желая ничего говорить и объяснять. Да я и сама не знала, что это было между мной и Салом. И от этого еще сильнее злилась, больше на себя, чем на Эдварда, чувствуя, что он в чем-то прав. Но я знала одно: я люблю этого ревнивца больше всего на свете, и никакие чувства к Салу, и даже эта очередная сцена ревности, устроенная Эдвардом, этого не изменят.

— Я объясню, — раздался за моей спиной спокойный, даже чуть холодный голос Сала.

Эдвард нахмурился и непроизвольно принял стойку, словно готовясь отразить нападение.

— Ты манипулировал чувствами Айрин, — глухо произнес он.

— Нет, не я, — синие глаза Сала смотрели на Эдварда чуть насмешливо.

— Тогда кто? Говори, если знаешь!

Эдвард все больше распалялся, и я начала опасаться, что между ними завяжется драка.

— Уйми свой пыл. Чувствами Айрин действительно манипулировали, но это был не я.

От неожиданности я застыла в ожидании объяснений Сала. Я даже не предполагала, что он знает ответ на этот вопрос.

— Более того, мной тоже манипулировали. Думаю, вы даже не догадываетесь, кто это мог быть.

— Ну так просвети нас, — раздраженно бросил Эдвард.

— Папа, папа, ты вернулся! — послышался за спиной Сала голос Орландо.

Он подбежал к отцу, и тот машинально подхватил его на руки.

— А вот и манипулятор явился, — сказал Сал.

— Что?

— Что?

Мы с Эдвардом смотрели на Сала с открытыми от удивления ртами.

— Ваш сын — не только Морфей, но и Купидон или Амур, как кому больше нравится. Он способен вызывать в людях влечение и страсть.

Первым вышел из ступора Эдвард.

— Купидон?

— Да, был у древних римлян такой бог любви, — пояснил Сал.

— Я знаю, кто такой Купидон, — рявкнул Эдвард. — Зачем он это сделал?

Орландо заерзал на руках у Эдварда, виновато глядя на нас.

— Просто ребенок хотел, чтобы те, кто ему дорог, были вместе. Вот и все. Так что между мной и Айрин ничего на самом деле не было. И не стоит из этого делать шекспировскую трагедию. Надеюсь, мои объяснения тебя удовлетворили.

Эдвард не ответил, он казался растерянным и даже смущенным.

Я поймала взгляд Сала, но ничего не смогла в нем прочесть. Он отвернулся и направился в сторону дома. Ну и хорошо, что все благополучно разрешилось. Теперь меня не будет грызть вина за то, что своими действиями я вольно или невольно вызвала у него чувства к себе, а потом отказала в ответном чувстве.

Я посмотрела на Эдварда и Орландо. Сходство между отцом и сыном было поразительным. Теперь уже Орландо походил на Эдварда не только густой бронзовой шевелюрой, но и чертами лица и даже мимикой.

— Я не понимаю, почему ты это сделал? — спросил Эдвард, обращаясь к сыну.

Мордашка малыша скривилась, он захныкал и снова заерзал на руках у Эдварда, и тот, поняв, что мальчик хочет спуститься с рук, поставил его на землю. Освободившись от объятий отца Орландо подбежал ко мне и плача обнял меня за колени. Я взяла его на руки и стала утешать.

— Эдвард, давай не будем устраивать ребенку допрос.

— Ну, прости, малыш, — сказал Эдвард, подойдя и погладив Орландо по голове, — я совсем на тебя не злюсь, просто хочу понять.

— Иди в дом, милый, — сказала я, обращаясь к сыну.

— А вы?

— А мы с папой еще немного поговорим и скоро придем. Ладно?

— Ладно.

Орландо кивнул и состроил такую забавную рожицу, что я рассмеялась, а затем чмокнула его в пухлую щечку и опустила на землю. Он засеменил по направлению к дому, а я смотрела ему вслед, продолжая улыбаться от умиления. Надо же, каков амурчик.

Когда он скрылся из вида, я повернулась к Эдварду и попыталась объяснить:

— Пойми, Эдвард, тебя не было с нами, и ребенок тогда еще не знал о тебе. А Сал для него не чужой, он помог Орландо появиться на свет и все это время заботился о нас.

— Не слишком хорошо заботился, раз позволил…

Он не договорил, но я и без того все поняла по его лицу, на какой-то миг болезненно исказившемуся. Слова, застывшие у него на губах, даже не произнесенные вслух, ударили меня больнее, чем пощечина. Я отвернулась, мне снова захотелось спрятаться, укрыться от всего мира. Неужели это теперь всегда будет стоять между нами?

— Прости, прости, — торопливо проговорил Эдвард, взяв мою ладонь и поднеся ее к губам. — Я ни в чем не упрекаю тебя. И никогда не упрекну, никогда! Виноват во всем лишь я один, не был рядом, не смог тебя защитить.

Он обнял меня и бережно повернул к себе лицом. Я не поднимала головы, по моим щекам снова катились слезы. Он коснулся своими прохладными пальцами моего подбородка и бережно приподнял его, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Забудь обо всем, родная. Ничего не было. Клянусь, я убью любого, кто лишь подумает о том, чтобы навредить тебе.

Он стал нежно целовать мое лицо, убирая слезы своими поцелуями. Когда слез не осталось, он нашел мои губы, и его поцелуи, сначала нежные, постепенно становились все более страстными и пылкими. Чувствуя, что у меня кружится голова, я прильнула к его плечу, а он стал осыпать мои шею и плечи поцелуями, продлевая опьяняющую близость. Я ощущала его безмерное желание и больше всего желала отдаться ему прямо здесь и сейчас.

— Орландо! — почти одновременно простонали мы.