Огненноликая (гет)

Сал

Пока мы ехали, разговор крутился вокруг семьи матери. Последние 10 лет они жили в одном из пригородов Лондона. Я узнал, что Клэр посвятила себя благотворительности, под патронажем ее фонда действовали многие детские приюты в Великобритании и Италии. Мой брат нашел свое призвание в живописи и фотографии, некоторые его работы даже выставлялись в галереях и музеях современного искусства. Ларт, как всегда, занимался медициной и научными исследованиями. Жюли пошла по стопам приемного отца, ассистируя ему в работе, но в свободное время увлекалась вокалом и сочинением музыки. Жюли с гордостью сообщила, что сейчас готовит супер крутой музыкальный проект, на что Лука загадочно и многозначительно улыбнулся.

Красные глаза девушки, как и глаза Ларта, явно свидетельствовали о том, что они не разделяли «веганские» привычки Калленов, но людей они не убивали, использовали лишь донорскую кровь. Благо, доступ к ней у Ларта был неограниченный.

Члены моей новообретенной семьи также живо интересовались моей жизнью. Не желая вдаваться в печальные подробности, я рассказал лишь, что у меня когда-то была семья — любимая жена и еще не рожденный сын, которых унесла чума. Про себя я с удивлением отметил, что рассказ о них уже не причинял мне той невыносимой боли, какую я испытывал раньше, даже просто вспоминая о своей невосполнимой потере. Теперь боль не душила, лишь мягко обнимала. А еще почему-то возникла уверенная мысль, что если бы Ларт был рядом, он обязательно спас бы моих любимых из цепких лап смерти. Однако прошлого не изменишь, и все это уже было неважно. Еще я рассказал про свои бесконечные скитания и поиски, про то, как благодаря встрече с Айрин сделал неожиданное и слишком ошеломляющее для себя открытие о своем происхождении и до конца не был в нем уверен.

Ларт же, наконец, поведал мне о своем чудесном воскрешении. Это воистину было самым настоящим воскрешением. После развоплощения подручные Вольтури сбросили его останки в подземелье и там предали их огню. От них остался лишь густой пепел. С его слов, именно тогда его сознание окончательно померкло, полностью пропали все ощущения, казалось, его навсегда поглотило вечное небытие. Но постепенно сознание вновь стало возвращаться пульсирующими вспышками, сначала неяркими, но с течением времени все более и более осмысленными. Он стал осознавать, что пепел, в который обратилось его бессмертное тело, каким-то невообразимым образом вновь обретал жизненную силу и преобразовывался в кости и плоть. Процесс был невероятно болезненным, почти таким же, как процесс обращения в вампира. И наконец через много часов или дней (он точно этого не знал) тело собралось в прежнюю форму. Затем постепенно из него ушла боль и вернулись зрение, слух и другие чувства. Когда силы вернулись к нему, проделав дыру в толстой стене, Ларт выбрался из подземелья и навсегда покинул Вольтерру. Вот такую невероятную историю поведал мне мой наставник.

Что ж, в очередной раз предания обернулись истиной и реальностью. Древнеегипетские и древнегреческие мифы о птице-феникс, способной, сгорая в огне, возрождаться из пепла, оказались не совсем мифами. Выходит, Ларт обладал способностью феникса. И его потрясающие способности врачевателя были лишь малой толикой этой суперспособности, побеждающей смерть.

* * *

Несмотря на то, что наш автомобиль выехал из Вольтерры последним, на месте мы оказались первыми. Добраться до виллы во Фьезоле, которая когда-то принадлежала знаменитому семейству Медичи — могущественным правителям Флоренции, было не так просто. Ведущие к ней улочки, расположенные серпантином, были очень узкими и соединялись между собой еще более узкими проулками, и поэтому ехать можно было только вперед, а если ошибиться дорогой, то возвращение к исходной точке могло занять какое-то время. Видимо двум другим автомобилям пришлось изрядно попетлять в этом лабиринте улиц, прежде чем они нашли верную дорогу. Но думаю, их мытарства стоили того вида, который им открылся с террас виллы.

Старинная вилла располагалась на крутом склоне холма над Флоренцией, откуда открывались непередаваемые виды на город и окружающие его зеленые тосканские холмы. Примыкающие к вилле сады были расположены на разноуровневых, относительно небольших по площади террасах, объединенных между собой лестницами. Я приобрел эту невероятно красивую виллу относительно недавно, примерно три десятилетия назад, и очень любил останавливаться на ней.

По прибытии Клэр отвела меня в сторонку и попросила рассказать подробно о том, что случилось с Айрин в Вольтерре. Она переживала за Айрин и ее отношения с Калленом. Хотя девушка была ее далеким потомком, но Клэр воспринимала ее как очень близкую родню. Я рассказал ей о том, как Кайус устроил Айрин ловушку, а также объяснил, что имел в виду Эдвард, когда в припадке ревности обвинил ее в неверности. Мать не удивилась, узнав о гнусном поступке Кайуса, но то, что между мной и Айрин вспыхнула страсть, восприняла с легким недоверием.

— Мне трудно представить Айрин столь непостоянной, — задумчиво протянула она, но потом, лукаво улыбнувшись, добавила: — Хотя, думаю, даже верная Пенелопа не устояла бы перед твоим обаянием, сынок.

— Увы, это не так. Она любит своего Каллена, — в сердцах бросил я, не сумев скрыть своих истинных чувств.

Клэр посмотрела на меня с сочувствием.

— Так ты действительно так сильно любишь ее?

— Никого так не любил уже несколько столетий.

— Тогда не сдавайся, — промолвила она, одарив меня ободряющим и полным любви взглядом.

В этот момент послышались звуки подъезжающего автомобиля. Машина въехала в ворота и, проехав по подъездной дорожке, остановилась у парадного входа в дом. Из нее вышли четверо Калленов с маленьким Орландо. А буквально через несколько минут на площадку перед домом въехал и третий автомобиль — с Айрин и еще двумя Калленами.

Увидев выходящую из машины мать, Орландо стремглав бросился к ней. Айрин подхватила его на руки, прижала к груди и стала целовать его сияющее личико. Малыш крепко обхватил своими маленькими пухлыми ручонками шею матери, словно больше ни на миг не желал ее отпускать. А Айрин обнимала сына так отчаянно, будто утопающий, хватающийся за последнюю соломинку. Я наблюдал за этой щемящей душу картиной, и у меня сжалось сердце. В глазах женщины, которую я любил, снова поселились тоска и бесприютность, но сквозь них, как солнце сквозь тучи, пробивалась нежная материнская любовь.

Клэр выждала немного, тактично дав матери и сыну немного времени на выражение нежных чувств, а затем подошла к ним. Между двумя самыми дорогими мне женщинами завязался тихий разговор. Я не стал им мешать и как гостеприимный хозяин предложил провести для остальных прибывших небольшую экскурсию по вилле и ее окрестностям.

* * *

Позже, когда гости осмотрели дом и окружающие его прекрасные сады с цветочными клумбами, лимонными деревьями, кипарисовыми аллеями и причудливыми фонтанами, где когда-то прогуливался сам Лоренцо Великолепный, все наконец собрались в большом и светлом музыкальном салоне. И тут я с удивлением обнаружил, что Айрин среди собравшихся не было, а Орландо сидел на коленях у Эсми — жены доктора Каллена, и весело о чем-то щебетал, окруженный родственниками.

Я подумал, что это знак судьбы — сейчас или никогда. Меня неудержимо тянуло к ней. И мне нужно было прояснить все раз и навсегда. В поисках Айрин я вышел во внутренний дворик. Однако меня в тот момент кто-то окликнул. Я обернулся. За мной шел эмпат, кажется, его звали Джаспером. Он был один. Я удивился, что он решил оставить свою жену, от которой до этого не отходил ни на шаг.

— Сэр, прошу вас на пару слов, — быстрым шепотом проговорил он. — Мне необходимо кое о чем с вами поговорить.

Я кивнул и внимательно оглядел его. Он казался несколько дерганным. Его медово-светлые волосы были взъерошены, а на лице отражалось беспокойство.

— Давай без всех этих «сэров», на «ты», ладно? В чем дело? — спросил я.

— Дело в Элис, в ее отношении к членам семьи. Вы… то есть, ты… стер всем нам память. Клэр ее восстановила. Но с Элис что-то не так. Никто кроме меня этого не замечает, но ее эмоции по отношению к семье, вернее их полное отсутствие… Нет, я чувствую, меня она любит. Но по отношению ко всем остальным у нее вообще нет никаких чувств. С Эдвардом я почувствовал то же самое, но не придал этому значения. У него чувства остались лишь к Айрин, а к остальным — полное безразличие. И я не понимаю…

— Все ясно, — прервал я взволнованный поток его слов, — это работа Челси.

— Челси?

— Да, одна из членов стражи Вольтури. Карлайл не рассказывал, как она действует?

— Что-то такое говорил, но я не уверен… — начал он.

— Она обладает даром влиять на эмоциональные связи, ей под силу разорвать семейные или дружеские узы или, наоборот, создать и укрепить их, но влиять на более крепкие любовные узы ей не под силу.

— И что же теперь нам делать? — растерянно спросил Джаспер.

— Не знаю. Надо было этим заняться еще в Вольтерре. Ты поздновато спохватился.

Он разочарованно вздохнул и развел руками.

— Тогда я был слишком счастлив, чтобы придать этому какое-то значение. Но теперь… что будет дальше? Конечно, Элис не покинет семью, пока я с ней. Но теперь ее ничто не связывает с остальными. Странно и неприятно видеть ее такой.

— Ну может, появятся новые связи взамен старых? — предположил я.

Эмпат лишь снова вздохнул.

— Я подумаю, что можно сделать. Но ничего не обещаю.

Мои слова явно заронили в нем надежду, но я действительно не представлял, что тут можно сделать. Если только не притащить Челси сюда и не заставить ее устранить нанесенный ущерб.

Эмпат направился в дом, а я наконец пошел на поиски Айрин. Уже ощущая рядом ее присутствие, я поднялся по лестницам на верхнюю террасу. Айрин стояла спиной ко мне у края террасы, за которой внизу раскинулась чудесная панорама города и долины реки Арно. Но красоты пейзажа ее совсем не радовали. Заламывая руки, она пристально всматривалась куда-то вдаль лишь с одной единственной целью — отыскать там что-то или кого-то. И я прекрасно знал, кого она так отчаянно искала и ждала. А может и звала… Даже не видя ее лица, по всему ее облику, по напряженной позе, в которой она застыла, я чувствовал ее боль. Пройдя вдоль живых изгородей самшита, я приблизился к ней и уже почти протянул руки, чтобы обвить ими ее хрупкие плечи, но в последний момент что-то заставило меня этого не делать.

— Айрин, мне так жаль.

Слова сами сорвались с моих губ. Произнесенные тихим голосом, они прогремели в тишине сада глухими выстрелами. К собственному удивлению, я почти не лукавил, мне действительно было жаль. Не потому, что я жалел об их с Эдвардом размолвке. Но мне было больно видеть ее такой — несчастной и униженной. Айрин не заслуживала подобного отношения к себе. И она страдала, а мне были невыносимы ее страдания.

Она вздрогнула, а затем медленно обернулась и посмотрела на меня печальным, почти обреченным взглядом. В нем не было ни жалобы, ни упрека, лишь страдание и тоска.

— Ох, Айрин, прости меня, если сможешь, — раскаяние обожгло мне душу.

В это мгновение я ненавидел себя почти так же сильно, как Каллена, причинившего ей столько боли. Я вторгся в ее жизнь, манипулировал ею и вольно или невольно, но стал причиной ее страданий.

— Нет, ты тут не при чем. Это всецело лишь моя вина. Эдвард прав. Я изменница и не достойна его любви, — с горечью проговорила она.

— Неправда, это он не достоин тебя! — я возмущенно попытался возразить, но она несогласно замотала головой.

— Сал, он ведь прав, я изменила ему. Я так тебя желала и почти отдалась тебе тогда, и если бы не похищение Орландо…

В ее словах сквозили такое жгучее сожаление, стыд и отвращение к самой себе, словно желать меня было самым постыдным, что ей довелось пережить за всю свою жизнь.

— Он изменял тебе много раз с Корин, — с горячностью и злостью ответил я, но она прервала меня, поднеся палец к моим губам.

— Нет, не говори так. Это несправедливо. Ты же сам лишил его памяти. Он просто ничего не помнил.

Она была права. Моя злость моментально испарилась, и я невольно почувствовал укол совести. Но нелепые, чудовищные намеки и обвинения телепата в адрес Айрин, связанные с Кайусом, быстро успокоили мою так некстати проснувшуюся совесть.

Она хотела убрать все еще обжигавший мне губы палец, но я перехватил ее руку и сам прижал ее к губам.

— Он ужасно обошелся с тобой. Я не прощу ему последних слов, это было чудовищно и жестоко, — прошептал я, целуя ее нежную маленькую ладошку.

Нежность и желание накрыли меня густой волной. Умом я понимал, что у меня скорее всего нет шансов, но сердце рвалось на части, желая признаться ей в своих чувствах.

— О Айрин, милая, я ведь люблю тебя, — не сдержавшись, я привлек ее к себе и нежно обнял. — Если бы только ты смогла полюбить меня.

Застигнутая врасплох, она какое-то время не сопротивлялась, и это придало мне смелости и надежды. Я нашел ее губы и припал к ним горячим поцелуем, желая через него выразить всю свою любовь к ней. Но через мгновение она затрепыхалась словно птичка в силках и стала отчаянно вырываться из моих объятий.

— Нет, Сал, не надо, прошу тебя, — умоляла она, и мне не оставалось ничего, кроме как подчиниться ее мольбам.

Я отпустил ее, но не бросил своих попыток. Видя, что она упорно прячет от меня глаза, я опустился перед ней на одно колено, взял ее руки в свои и, подняв голову, снова заговорил.

— Айрин, родная, прошу взгляни на меня, — умолял я, пытаясь поймать ее взгляд. Она молча слушала, но отводила взор в сторону, не желая смотреть мне в глаза, словно стыдясь того, что может прочесть в них. Мою бесконечную любовь и обожание.

— Разве ты не видишь, я у твоих ног. И я готов ради тебя на все. Обещаю, что буду тебе хорошим мужем и хорошим отцом для Орландо. Я ведь люблю его как родного сына. Только дай мне шанс, прошу. Я не буду требовать твоей любви или брать ее силой, я лишь надеюсь заслужить ее со временем.

Я снова всей душой и телом потянулся к ней, но она испуганно отпрянула назад.

— Нет, нет, прошу, не надо, прекрати, я не могу, не могу, — словно молитву шептала она, все дальше отступая от меня к самому краю террасы.

— Айрин, неужели ты ничего ко мне не чувствуешь? Ты же сама призналась, что желала меня, что испытывала какие-то чувства ко мне, — я не сдавался, хотя и знал в глубине души, что все уже проиграно.

— Прости, Сал, я не знаю, не знаю, что на меня тогда нашло, но это была большая ошибка, — запинаясь, проговорила она. — Ты мне очень дорог, но я люблю тебя лишь как друга и брата. Пожалуйста, пойми, я люблю и всегда буду любить только Эдварда.

Она опустила голову, нервно теребя пояс платья, а потом подняла голову и добавила:

— А ты... ты достоин лучшего. Ты достоин того, чтобы тебя любили по-настоящему.

Увы, все было напрасно. Все мои призрачные надежды были вдребезги разбиты. Даже сейчас, оскорбленная и покинутая этим напыщенным болваном, она его любила больше всех на свете. Мне оставалось лишь признать это — окончательно и бесповоротно. Отчаяние и безысходность захлестнули меня черной волной. Мое разбитое сердце ядовитой змеей теперь обвивала боль, изощренно терзая его своими остро заточенными языками-кинжалами. Но мое сердце давно было приучено к боли и даже выработало противоядие. Поэтому я дал себе лишь пару секунд, чтобы справиться с нею, как умел это делать всегда, а затем медленно встал и совершенно спокойным голосом тихо произнес:

— Прости и забудь, principessa. Я больше не буду тебе докучать своими чувствами.

Не ожидая такой внезапной перемены, Айрин все еще недоверчиво смотрела на меня.

— Пойдем в дом, — добавил я, — все ждут только нас. Клэр собирается поведать нам свою историю.