Огненноликая (гет)

Любовь, конечно, рай, но райский сад

Нередко ревность превращает в ад.

Лопе де Вега

Всё на пути в слепом угаре,

О, ревности сметающий вулкан,

Огнём сожжёт, в поддых ударит,

Любовь захлопнув в яростный капкан…

Гуськова Надежда Витальевна

Эдвард

Меня душили все самые черные чувства разом — ревность, гнев, боль от предательства, тоска и стыд. Тоска по ней, моей единственной любви, без которой я не мыслил своего существования. И стыд от осознания того, что в порыве гнева я наговорил ей гадости, как страшно и незаслуженно оскорбил ее, усомнившись на миг в том, что она отдалась Кайусу не по своей воле. Как я мог хоть на мгновение поверить мерзким мыслишкам этого чудовища? Ведь он обманом заставил меня похитить собственного сына, а потом шантажировал Айрин тем, что я собственными руками убью его. Осознание того, через что пришлось пройти моей девочке, с новой силой всколыхнуло во мне гнев. Утешало лишь то, что она была отомщена, я собственноручно отправил этого мерзавца к дьяволу и теперь он будет вечно гореть в аду.

Но одна мысль о том, что она мне изменила с этим дампиром, доставляла невыносимую боль и рождала всепожирающую ревность, выжигала во мне остатки разума. Я терял рассудок и был готов на любое безумство. Хорошо, что там, во дворце Вольтури, Джаспер, как всегда, своим тонким даром сумел удержать меня от окончательного взрыва и слёта с катушек, и я не успел наделать непоправимых глупостей. Но во мне все еще полыхал сметающий вулкан ярости и ревности, грозясь в любой момент извергнуться сжигающей все на своем пути огнедышащей лавой. И, в конце концов, я не выдержал и почти взорвался. Поэтому-то я и сбежал от греха подальше.

Я понимал, что мое поведение было непростительным. Но меня больше не волновало, что обо мне теперь подумает семья. Да, я помнил всё, все проведенные в лоне семьи годы своей вампирской жизни. Но странным образом меня больше не трогали эти воспоминания, не вызывали теплых чувств и ностальгии, я не скучал по членам семьи, мне было все равно, осудят они меня за мою несдержанность или нет. Словно все они были совсем чужими мне. Но сам себя я осуждал. А единственный, кто был важен — это Айрин. И все, что меня сейчас с ними связывало, это то, что с ними были Айрин и мой сын. Мой ли? Нет, это уже слишком! Как я могу сомневаться в этом? Он ведь так похож на меня. Зачем я себя мучаю?

Но простит ли меня любимая за те слова? И в то же время эти мысли — мысли Аро, Марка и даже Элис. Боже! Они снова и снова мучили меня! Из них складывалась единая и совершенно недвусмысленная картина: Айрин и дампир на глазах у всего клана Вольтури сливаются в безумно страстном поцелуе. От одной этой мысли мои зубы снова непроизвольно заскрипели, а пальцы рук в порыве ярости впились в каменную кладку древней стены римского амфитеатра, на руинах которого я сейчас находился, пережидая день и пытаясь собраться с мыслями. От этого камни начали крошиться и падать кусками у моих ног.

* * *

Сначала я услышал знакомые мысли, а затем ощутил совсем рядом чужое присутствие. Ну, конечно, это была она. Я сразу это понял, ощутив накрывшую меня волну немотивированной удовлетворенности.

— Сiao, zuccherino!⁽¹⁾ — проворковал рядом с моим ухом сладкий голосок Корин.

— Корин, что ты тут делаешь? — резко обернувшись и схватив ее за руку, прошипел я, все еще обуреваемый гремучим коктейлем чувств.

— Я искала тебя, Эдвард, — проговорила она, лаская меня томным взглядом. — Там возле дворца… я все видела.

— Разве тебя не усыпили, как всех остальных?

— Мы с Сульпицией были в башне, когда пришли Каллены и ангелица. Нам повезло, что о нас не вспомнили. И знаешь, мы были осторожны, чтобы нас не обнаружили, держались поодаль, но все прекрасно слышали.

— Вот оно что, — едва выдохнул я, чувствуя, как меня все больше засасывает в сладкий плен чар вампирши.

— А потом я проследила за вами, ты был с той рыжей, — Корин прильнула ко мне всем телом и стала ласкать мои грудь и спину своими тонкими, проворными пальчиками, от чего тело мгновенно напряглось, и его стрелой пробило возбуждение.

— Знаешь, сладкий, я тогда так разозлилась на тебя. Ты ведь говорил, что в твоем сердце теперь только я.

При этих словах она чуть отстранилась, а затем легонько толкнула меня в грудь, отчего я пятой точкой рухнул на землю. Не дав мне очухаться, она оседлала мои бедра и стала извиваться на мне словно змея, покрывая поцелуями мои грудь и шею, а затем впиваясь алыми как кровь губами мне в губы. При этом ее пальцы легко справились с застежкой моих брюк, выпуская налившуюся желанием плоть на волю.

Умом я понимал, что не должен этого делать, да и не хотел. Не хотел изменять любимой с нелюбимой. Я не любил Корин, все это было лишь кратковременным плотским желанием, порожденным ее чарами. Но тело меня уже почти не слушалось.

— Но я рада, что ты ее бросил, — прерывая поцелуи, страстно зашептала она. — Ты вернешься к Вольтури, и мы навечно будем вместе. Правда же, zuccherino?

Я хотел возразить, но не мог произнести ни слова, меня одурманила ее аура, я был отравлен ее сладким ядом и окончательно завяз в ее паутине.

Корин уже подпрыгивала на мне и во всю стонала, когда в моем почти отключившемся сознании вдруг прозвучал любимый нежный голос. Этот тихий голос, наполненный такой безмерной любовью и тоской, вмиг вырвал меня из цепких лап паучихи, накачавшей меня под завязку своим отнимающим разум любовным зельем. Я грубо сбросил ее с себя и резко встал, стряхивая морок навязанных желаний и стараясь вернуть себе самообладание. Корин отлетела на несколько метров, но сразу же поднялась на ноги и в немом изумлении уставилась на меня. Затем ее лицо исказилось от обиды и злости.

— Что на тебя нашло? — прохрипела она изменившимся от неутоленной страсти и досады голосом.

В этот момент в голове тихим безнадежным эхом снова прозвучал голос любимой.

— Оставь меня, Корин. А не люблю тебя, и никогда не любил, — выговорил наконец я.

— Нет, нет, это неправда, ты ведь говорил, что любишь меня! — истерично завизжала она, порываясь вновь обнять меня и одурманить своими чарами.

— Корин, послушай, мне просто стерли память.

Уже не так грубо, но все же отстраняясь от нее и удерживая ее за плечи на расстоянии вытянутой руки от себя, я медленно, но твердо проговорил ей в лицо:

— Прости, что все так вышло, Корин. Но ты и сама все знала, и все же предпочитала обманываться. И я не бросал Айрин, я люблю ее. Просто сделал самую большую ошибку в своей жизни.

— Как ты можешь любить эту потаскуху, в течение одной ночи отдавшуюся сразу и отцу, и сыну? Она ведь недостойна твоей любви! — вампирша буквально исходила ядом, говоря об Айрин, и я слишком четко читал в ее мыслях черную неистовую ревность и желание во что бы то ни стало очернить мою возлюбленную.

Я не сдержался и наотмашь ударил ее по лицу.

— Прикуси свой грязный язык и не смей больше говорить о ней плохо! Ты поняла меня?

В ее глазах вспыхнула такая лютая ненависть, что казалось, она готова испепелить меня взглядом.

— Жалкий ублюдок! — завопила она, изрыгая в мой адрес проклятия. — Ты обманул меня, посмеялся над моими чувствами. Но если ты не будешь моим, то не достанешься и ей!

Корин, извернувшись, вырвалась из моих рук и бросилась на меня, словно дикая кошка, обнажив клыки. Я увернулся, едва не лишившись носа. Я не хотел причинять ей вреда, поэтому только оборонялся, нанося удары вполсилы и стараясь как-то ее урезонить и успокоить. Но она была сильна, видимо, древность что-то да значила, а Корин была намного древнее меня.

Наверное, мне следовало просто сбежать, но я, как последний дурак, чувствовал вину перед ней и поэтому совершил еще одну роковую ошибку. В какой-то момент их стало две. Почему я не услышал мыслей второй вампирши? А когда ощутил присутствие, было уже слишком поздно.

Я снова попался в ловушку, намеренно ли расставленную или случайно, но снова две разъяренные вампирши пытались уничтожить меня, желая отомстить — одна за отвергнутую любовь, другая — за убитого возлюбленного.

Корин крепко удерживала мои руки за спиной, а Афинодора намертво обхватила мою голову, впиваясь испепеляющим взглядом мне в лицо. На ее перекошенном лице в злобном предвкушении горели безумные глаза.

— Vai al diavolo!⁽²⁾ — прошипела она и со всей силы надавила, стараясь отделить мою голову от тела. Послышался металлический скрежет. Все повторялось, но вряд ли на этот раз исход мог быть счастливым. Я не смел и надеяться, что фортуна будет настолько ко мне благосклонна.

Моя голова с диким скрежетом медленно отделялась от тела. Я закрыл глаза, мысленно прощаясь с любимой. Сам во всем виноват. Впрочем, как всегда.

1) Сiao, zuccherino! (итал.) — Привет, сладкий!

Вернуться к тексту

2) Vai al diavolo! (итал.) — Гори в аду!

Вернуться к тексту