Ольга (джен)

Навеяло: https://www.youtube.com/watch?v=gsuaZCMyId4

Ужин у купца Артемьева затянулся. Жена его, увешанная золотом так же плотно, как турчанка, проживающая в страхе нежданного развода, была мастерица устраивать приемы и званые вечера. Едва отведавших каплуна, гостей уже ждал заливной осетр. Богато унизанный шпажками с разноцветными маслинами бараний бок был подан в винной подливе. А на сладкое потчевали мороженым из шампанского, предложенным собравшимся в полной темноте, и сервированным бенгальскими огнями. Простых блюд вроде расстегаев и блинов, хозяйка не любила. Не для того её родители в пансионе обучали, чтобы после дочка какой-нибудь Глафире или Прасковье указания на кухне раздавала. А повар-француз к борщу и каше с недоверием относился. В соседней комнате поблескивала наряженная позолоченными орехами и расписными пряниками елка, упирающаяся колючей вершиной в лепнину потолка. При ней неотрывно дежурила горничная, следившая, чтобы от горящих свечей на ветках не вспыхнуло бы само дерево, и соседствующая с ним штора.

Евгений украдкой потянул из жилетного кармана золотые часы. Выходило, что пора прощаться. Его, купца первой гильдии, сегодня ждали ещё в одном собрании, на этот раз тайном. Отчего-то ему казалось, что и на ужин к Артемьеву, этому выскочке, поднявшемуся на торговле лесом, его пригласили исключительно для того, чтобы вслед за ним втиснуться в этот «кружок» избранных. Если бы все было так просто! Кабы знал ты, купчишка Феодосий сын Артемьев, каково живется оборотню, бежал бы сейчас, куда глаза глядят. И за версту бы обходил и самого Евгения, и дом его. И остальных таких друзей на всякий случай. Но, что ни говори, а Иному, да к тому же Тёмному, дела вести сподручнее, нежели человеку. Всегда знаешь, с кем поближе сойтись. Кому взятку дать, и с кем в дела не вступать даже когда золотыми горами заманивают.

Сегодняшний вечер был особенный. Провожали в дальнюю дорогу дозорную Головину. Евгений не поставил бы на её жизнь даже завалявшейся в кармане полушки. Не то, чтобы сам он на Ольгу зуб имел. Они и встречались-то раза два от силы. Но Рустам, его Учитель, был настроен решительно. Сам бы давно её в клочья разорвал, да боялся не сдюжить. Нынче ровно в полночь было велено всем столичным оборотням на Невском встретиться. И как только в окнах одного из домов пожар вспыхнет, глядеть в оба. Старика, что Великую охранять станет, всем рекомендовали опасаться. Но сама Светлая волшебница более не представляла угрозы. Оставалось зайти домой, чтобы переодеться.

Дома было неладно. Жена, растрепанная, зареванная, встретила его в передней. А её всхлипывания было слышно ещё из лифта. Следом за женщиной бегала горничная с каплями. Но нигде не было слышно младенческого крика. Не вышла к дверям причесанная по-домашнему дочурка. Огромная квартира как будто опустела. Должно быть, уже поздно, и дети давно спят.

-Дора, — растерянно прошептал Евгений, — что с тобой?

Вместо объяснений жена сунула ему маленькое аккуратное приглашение. Напечатанное в дорогой типографии, исполненное в виде поздравительной открытки. Вокруг наряженной елки выстроились полукругом маленькие щеночки, тигрята и медвежата. Магией от картонной открытки не веяло, но от этого она не выглядело менее мрачной. Это было приглашение посетить детский праздник на Кадетской набережной этой ночью. За подписью Екатерины Романовны Дашковой. У Евгения что-то оборвалось внутри.

-Дора! — он резко поднял голову, — где дети?

Выяснив, что его дочь Капа ещё днем не воротилась из гимназии, а новорожденный сын Мирон исчез вместе с кормилицей на прогулке, купец первой гильдии, тут же развернулся, и, не переодевшись, в том же фраке, в котором он так не хотел перекидываться в волка нынче ночью, помчался в сторону казармы Ночного Дозора. Что-то странное творилось на улицах. И только добежав до забранной в гранит заледеневшей Невы, он понял, чего не хватало. Куда-то подевались все извозчики. А ещё он не встретил ни одного дозорного. Ни Темного, ни Светлого. Ветер гнал ему в лицо острые колкие снежинки, и он не сразу понял, что все четыре видимые отсюда моста, ведущие на другой берег, в казармы, были разведены. И это в январе, когда навигация давно уж закончилась. Купец потоптался с минуту на гранитной лестнице, а затем решительно шагнул на лед.

Пока Евгений брел по крепкому льду, прошло довольно времени. Наверняка его соратники давно уже гонят по Невскому напуганную отставную волшебницу. Но купцу сейчас не было дела до чужих планов мести. В приемной господина Лефорта уже толпился народ. Не все собравшиеся были оборотнями. Мрачные и сосредоточенные вампиры сбились в кучку, и что-то тихо обсуждали. Все вели себя сдержанно, и лишь одна баба, простоволосая, в сползшей на плечи серой шали и замурзанном овчинном тулупе, по-деревенски хрипло голосила: «Да что же это дееться?!» Пригласительная открытка в её руке смотрелась чужой. Как будто эта приехавшая на заработки или к мужу в гости крестьянка подобрала яркую картонку на дороге.

Директор вышел к собравшимся далеко не сразу. Вид у него был обеспокоенный, и он, казалось, никого не слушал. Из всех присутствующих сейчас только он мог зайти в казарму Ночного Дозора. Всех до единого оборотней и вампиров, прямо в дверях неизбежно развеяло бы в прах. Время работы Дневного Дозора уже истекло, и Франц оставался на службе один, если не считать охраны на входе и ночного уборщика. Дозорные, сдав свои дела, поспешили по домам к своим семьям. Директор надеялся, что у них ещё есть семьи. Лефорт с трудом удержался, чтобы не позвонить в инквизицию и не закричать в трубку, что Дашкова устроила в городе Светлый террор. Но, поразмыслив, набросил на плечи шубу, и потихоньку вышел через вторые двери, оставив «низших» в казарме одних.

Не без трудностей преодолев по льду Неву, Франц добрел до открытой дверцы в одном из мостовых «быков», и заглянул внутрь. Между шестернями и рычагами в панике метался служащий в форменной шинели. В отчаянии мужчина бил по какой-то толстой черной рукоятке большим стальным молотком.

-Заледенела, собака, — краснея от натуги, объяснил он Лефорту, когда тот попытался возмутиться происходящему непорядку, — утром сменщик мой придет, вдвоем огнем топить будем. А сейчас ни в какую!

И механик вновь со звоном опустил свой молоток на заклинивший рычаг. Тёмный поглядел через Сумрак. И правда, никакой магией даже не пахнет. Механизмы вроде бы в полном порядке. Видать, где-то в другом месте снег на солнышке днем чуть подтаял, да и замерз под вечер. Странно только, что во всех четырех мостах разом. Хотя чего это в четырех-то? Оставшиеся три моста, позволяющие перейти из Петропавловской крепости на Васильевский остров так же были разведены. Тёмный мог поклясться, что в каморке под каждым мостом сейчас так же беснуется ничего не понимающий работник в серой шинели.

Все окна в Ночном Дозоре приветливо светились ярким электрическим светом. На первом этаже была видна украшенная елка, вокруг которой скакали белокурые, чернявые и рыжие детские головы. Банты, колпачки и плюшевые заячьи ушки, подбитые розовой байкой, то и дело подскакивали, чуть поднимая над подоконниками курносые, конопатые, бледные или чересчур румяные, детские личики. Гордо подняв голову, Франц прошел мимо охраны, сбросил шубу на ближайший диван в полутемной передней, и пошел на детские крики и смех.

За небольшим черным фортепиано сидела молоденькая барышня в блестящем розовом картонном колпачке и строгом, хоть и праздничном, сером платье. Смеясь, и поглощая цукаты из блюдечка на крышке инструмента, она задорно бренчала по клавишам. Выходило что-то мелодичное, но неузнаваемое. Возле елки Екатерина Романовна в своём лучшем зеленом шелковом платье, что-то напевая, пыталась вовлечь детей в хоровод. Но нарумяненный дамскими красками для лица мужчина в ярком несуразном костюме и рыжем парике уже зазывал всех играть в фанты. Его приятель, выбеленный грустный клоун с глазами, обведенными черным, лил искусственные слезы над пустым мешком. Дети опасливо косились на обоих, но не убегали.

-Франц Яковлевич! — Дашкова ухватила Лефорта за руку, и потащила за собою вокруг елки, — тоже к нам на праздник?

-Да, — нахмурился Тёмный, — ничего, что с чужим приглашением?

И он продемонстрировал собеседнице яркую картонку.

-Ничего! — расцвела Светлая, — мы сегодня всем рады.

-Ты с ума сошла! — шепотом заорал Лефорт, пытаясь выпростать руку из её мягкой ладони, — у меня полная приемная родителей!

-За детьми уже пришли? — простодушно удивилась Дашкова, — вот незадача! Мы же ещё мороженным не угощались. Который час?

-За полночь, — процедил Франц, останавливаясь, — с чего вдруг такая любовь к детям «низших»?

-Так «операция» же скоро, — погрустнела женщина, — вот я и решила всех у себя собрать напоследок. Потом-то долго ни конфет, ни клоунов не увидят.

-Ничего, — сурово заявил Тёмный, — конфеты мы с собой заберем.

Кое-как одевшись, и едва дождавшись, пока все раззадоренные праздником ребятишки, их кормилицы, няньки и гувернеры, выйдут, наконец, на Кадетскую набережную и построятся парами, Лефорт нахмурился, и зашагал впереди своей разномастной армии вдоль чугунных перил в сторону Заячьего острова. Взрослые удивлялись, что уже ночь, хотя час назад за окнами сияло зимнее солнце. Дети верещали, открывая по дороге кульки с подарками, и делясь конфетами. За этим визгом и гвалтом директор не сразу заметил, что по льду Невы стремительно мчатся два автомобиля. Ярко-желтый, в темноте казавшийся серым, и черный. Небольшой желтый Фиат немного заносило, но скорости он не сбавлял. Мимо Заячьего острова обе машины промчались молниеносно, оставляя после себя шлейфы черного дыма пополам с разбегающимся из под колес снегом.

А уже под утро его вызвали на место убийства. Скверно выспавшийся Лефорт даже не смог выпить кофе. Кухарка ещё не вставала, и печку на кухне не топила. Пришлось тащиться на Невский сонным, да к тому же голодным. У самого парадного подъезда, окруженный толпой дозорных обеих мастей, лежал труп на утоптанном окровавленном снегу. Человек, видимо, свалился с крыши ещё ночью. И вот теперь, под утро, его нашли Светлые дозорные. Пока Франц приближался, все думал, кто бы это мог быть. Ужасно не хотелось разглядывать размозженную голову Гесера. Но при ближайшем рассмотрении труп оказался хотя и азиатских кровей, но чужой. Наполовину вышедший из превращения оборотень с ещё волосатыми руками и щеками, развернутыми назад коленями, какие бывают у псовых, глядел в черное ночное небо погасшими глазами. Все лицо его было исполосовано, как Францу показалось, ножом. И только присмотревшись он понял, что это когти какой-то птицы. А то, что он в темноте принял за глаза, на самом деле кровавые сгустки. Один глаз у трупа был вырван, и болтался на щеке окровавленным лоскутом. А второго не было вовсе.

-Вы знаете его? — холодно осведомился Светлый дозорный.

-Да, — кивнул Лефорт, — это Рустам Алтынбаев. Оборотень второго ранга. Он в Дозоре не служил.

Устало бредя по медленно сереющему утреннему Невскому проспекту к себе в казарму, Франц нащупал в кармане что-то скользкое и твердое. На ладони блеснула розовым и желтым небольшая шоколадная конфета из "Елисеевского".