Ольга (джен)

Разноцветный поезд медленно вползал на плохо освещенный перрон станции Батраки*. Уставший и замерзший смотритель проводил равнодушным взглядом непривычно выстроившиеся за паровозом вагоны. Вместо обычных багажного и почтового, первым номером шел единственный синий вагон первого класса. За которым отчего-то был прицеплен вагон-ресторан. Только из дорожной ресторации не высовывался на мороз проводник с красным фонарем. За рестораном катились два желтых вагона второго класса. Замыкали строй три зеленых вагона для бедноты. Серых, солдатских, вагонов четвертого класса, в которых даже белья не продавали, на этой ветке не бывало. И все чаще вместо смотрящихся детской игрушкой разноцветных поездов на линию выпускали вагоны одноцветные, пронумерованные. Хотя, чего народ зря путать? Крестьяне, они ведь читать-писать не умеют. Токмо по цвету свои вагоны и находят. Вот и сейчас, какие-то две бабы толклись в своих заскорузлых полушубках возле роскошного ресторанного вагона.

— Проходи! — гаркнул на них проводник из первого класса, — нешто ослепши?

— Нам в поезд, — огрызнулась та из баб, что несла узел побольше, — вона, билеты!

— Чай, не в господскЫй вагон, — насмешливо передразнивая будущую пассажирку, отозвался мужчина, спрыгивая на перрон, — покаж свои картонки.

В ответ бабы, отталкивая друг друга, принялись совать проводнику в лицо билеты. Обе опасливо оглядывались на стучащий, шипящий, выпускающий белые струи дыма паровоз.

— Третий класс, — брезгливо поморщился проводник, — дуй в конец, бабоньки. Не боись, без вас не уедем.

— А там к кому идтить? — испуганно обернулась в сторону последних вагонов вторая баба, с узелком поменьше. — А что, как свободных местов не буде?

— Чего заголосила-то? — недовольно проворчал проводник, возвращаясь к своему «богатому» вагону. — Одну станцию пешком постоишь. У тебя билет до Обшаровки.

— Неужто и одну станцию нельзя в барском вагоне проехать? — неожиданно игриво и смело хихикнула пассажирка.

— Никак нельзя, — обиделся мужчина, — а не нравится, пешком иди. По мосту. Аккурат под утро на месте будешь.

Митька, «мальчик» из вагона-ресторана, слушал эту перебранку вполуха, пробегая мимо. У него-то как раз целые дни проходили в походах по роскошным на его взгляд коврам вагона для богатеев. То с чаем, то с пирогами, то с вином. Ишь, чего барин-затейник учудил, свой вагон вперед передвинул! Весь поезд наизнанку! Из-за него и багажный вагон отцепили, и почтовый. Проводникам спать негде стало, пришлось всем в третий класс перебраться. Никак, министр, али миллионщик сумасшедший. Решил по железной дороге проехаться. Сперва мальчик подумал, что это из гордости. И что он себе все подметки стопчет в обход, через улицу, кочегару да машинисту чай и обед носить. Не дело это, чтоб чернорабочие сами в ресторан ходили, посетителей пугали. Но потом обвыкся. Первый раз за его недолгую службу в ресторане было так мало посетителей. Все больше по мелочи. Из второго класса обедать приходили. Чай почти никто не пил, а вином одна только барыня угощалась. Зато полы весь день чистыми оставались! Сам же миллионщик, который под себя весь «первый» класс выкупил, так и не заглянул. Слуга егошный обед барину носил, и вино.

Снаружи вагон казался Митьке пустым. И, если бы не надо было через улицу с обедом в паровоз бежать, он и вовсе о пассажирах этих странных не вспоминал. Вечером слушал вместе с остальными про чудачества миллионщика. Барин в духе нового времени прислугу при себе поселил. Так и ехали всю дорогу в одном купе. Человек он был со странностями. Курил ароматный табак из какой-то причудливой конструкции. На обед всё меню у повара заказал, и три бутылки шампанского. И вез с собою настоящую сову! Обнимался с нею всю дорогу, как с кошкой. Мальчик в жизни своей не слыхивал, чтобы кто так мастерски птицу приручил. Единственный их попутчик, тоже по всему видать знатный, да к тому же известный, в Москве сошел. С солдатами встречали! Генерал, небось. При нем мальчик стеснялся на окна вагона даже глаза поднять. Теперь же брел вдоль синего блестящего бока, тихонько поглядывая в прогалинки между шторами. Но внутри темно было. Все спали.

Кочегар, красивый высокий белозубый парень, весь перемазанный черным, нетерпеливо кинулся к Митьке, отставляя лопату и снимая на ходу рукавицы. Не оборачиваясь, недовольно крякнул со своего места машинист. Человек он был гордый, даже заносчивый. С самой столицы ни с кем не разговаривал, и раньше его в этом поезде никто не видел. Мальчик даже не знал, как его зовут. Да машинист и не рвался ни с кем дружить. Молчал всю дорогу. Его сменщик, степенный и серьезный дедушка, спал сейчас в вагоне третьего класса. Вот с ним всегда можно было парой слов переброситься. Он не гордый. Паровоз уже был заправлен водой, но пока что стоял положенные ему двадцать минут. А впереди ожидал опасный и сложный участок пути — Александровский мост**. Митя этого моста до одури боялся.

— Одна морока с этим «первым классом» — пожаловался он, наливая в подставленные кружки крепкий чай, сталкивая с подноса кастрюлю каши, укутанную для тепла вместе с хлебом в теплы платок. Выгребая из карманов твердый желтоватый сахар, уже наколотый, — ходи теперь через улицу цельный день!

— Чудят господа, — приятно усмехнулся кочегар, — спят сейчас, не видал? Может, через вагон пройдешь? Мы перед мостом стоять не будем. До самой Обшаровки с нами поедешь.

— Дрыхнут, — согласно закивал Митя, — с пустыми руками, отчего не пройти? Пройду.

— И сова тоже спит? — отчего-то спросил машинист. Голос у него был тихий, и необъяснимо жуткий.

Мальчик пожал плечами. А сам задумался. Нешто сова ночью спит? Но от предложения пройтись по теплому, устланному ковром коридору, отказываться не стал. Постоял в холодных сенях, прислушался. В вагоне было тихо. Нигде не было слышно людского разговора. Свет в купе не горел. Двери везде были закрыты. Сова по коридору не летала. Да и кому она расскажет, даже если увидит, как Митька потихоньку вдоль занавешенных окон крадется? Поезд тем временем тронулся. Поплыли мимо столбы и подсобные помещения для вагонов, но почти тут же стало темно. Вокзал из красного кирпича ещё постоял в отдалении, приветливо подсвеченный станционными фонарями, да и скрылся в темноте. Мальчик потихоньку прошел до конца вагона, и нырнул в грохочущий стылый коридорчик. И даже не обернулся поглядеть на оставшиеся отпертыми створки между вагоном и паровозом. Спешил очень.

В ресторане творилось что-то неладное. Митька ещё из сеней услыхал чужие разговоры, а после и свет увидал. Стоял теперь в растерянности возле кухни, не зная, что делать. За столами сидело несколько женщин. Две крестьянского вида, которых мальчик легко узнал. Это они сейчас с проводником из «первого класса» балагурили. Смелые! Пробрались через весь поезд. Так ведь и правда свою одну станцию в вагоне для богатеев проедут. Нескольких дам из второго класса он узнал по прическам. Они все после Москвы сели, и он днем ещё успел предложить им пирожки и печенье. Тогда не купили, а сейчас, видно, проголодались. Да так, что вместе с крестьянками сидят в одном вагоне. И не возмутятся, не отодвинутся. Среди пришедших ночью женщин выделялась одна. Совсем юная, видом походившая на гимназистку и в таком же платье с передником. Девочка, прикрыв уши руками, повторяла на разные лады одну и ту же строку какого-то рассказа. Закатив глаза и отвернувшись в окно, как это делают школьницы, когда в полном классе им нужно выучить на память длинное стихотворение.

— Спи глазок! Спи другой! — разносился по вагону её ровный монотонный голос, перекрывая чужие разговоры.

— Уважаемые! — наконец, решился Митька, выступая вперед, и становясь подле буфета, — пожалуйте на свои места. Сейчас ночь. Закрыто у нас.

— У нас открыто, — весело отозвалась наглая крестьянка, просившаяся на места для богатых хоть на одну станцию.

— Какой хорошенький, — улыбнулась дама в черном платье.

— Спи глазок! Спи другой! — повернулась к нему «гимназистка».

И мальчик, послушавшись, прикрыл глаза, да так стоя и заснул. Привиделось ему, как в будке у длиннющего моста через Волгу зевнул и тут же захрапел смотритель. И вместо красного, запрещающего фонаря, сразу на двух берегах, связанных узорным железным кружевом, зажглись разрешающие «зеленые» огоньки.

* * *

— От же, нахалёнок! — добродушно усмехнулся кочегар, глядя через болтающиеся двери вагонов в спину удаляющемуся посыльному. — А запирать кто будет?

Он со вздохом двинулся было прикрыть за мальчиком двери, но тут, обернувшись, встретился взглядом с «новеньким» машинистом. Тот стоял прямо за спиной, пристально глядя кочегару в глаза. И послышалась вдруг молодому кубанскому парню с детства знакомая песня, под которую в горелки играют. «Гори-гори ясно! Чтобы не погасло!»

— Чего застыл-то? — прозвучало у него в голове. — Уголька-то подбрось!

Сам не понимая, что он делает, кочегар вновь натянул свои грубые рукавицы, взялся за лопату, и отворил печную заслонку. Набрал полную лопату раскаленных угольев прямо из печи. Ловко огибая препятствия, и чуть покачиваясь в узеньком коридорчике, со всей силы вытряхнул алые от жара камушки на дорогие чистые ковры в коридор «первого класса». А что после было, никто не ведает. Все вокруг спали. Смотрители, станционные рабочие, пассажиры. Да и сам поезд неспешно выкатившись на мост, и проехав почти до середины, встал окончательно.

* В настоящее время станция Октябрьск.

**В настоящее время носит так же название Сызранский. Железнодорожный мост через Волгу в Самарской области между городом Октябрьском (правый берег) и селом Обшаровкой (левый берег) на железнодорожной магистрали Москва — Сызрань — Самара.

Открыт 30 августа 1880 года, на момент открытия являлся самым длинным мостом Европы (1436 метров, 13 пролётов) и первым железнодорожным мостовым переходом через Волгу в её среднем и нижнем течении.