Ольга (джен)

— Ты чего творишь?

— От стен рикошетит!

— Да чего же они не падают?

— Да, — Флор, не опуская рук, удерживающих перед ним щит, обернулся к своему помощнику. Белокурому загорелому юноше лет семнадцати. Свежему и подтянутому, — инквизитор Отто. Отчего расстреливаемые на пол не падают?

— Так они же глиняные, — оправдывался юноша, смущаясь и краснея под его взглядом, — это же големы. И у меня было не больше десяти минут!

Подвал в доме купца Ипатьева наполнял густой пороховой дым. Через него, кашляя и прижимаясь друг к другу, на происходящий «расстрел» поглядывали молодые девушки. Горничная Демидова спряталась за спину доктора Боткина. Лакей Трупп смотрел в пол, поджав тонкие губы. Александра прижалась к мужу, уткнув лицо в его помятую гимнастерку. А Ольга, не отрываясь, глядела на брата. Непривычно было видеть его снова здоровым. Алеша хромал, конечно. И, наверное, будет хромым до самой старости. Хромым, но живым.

— Ну вот, — удовлетворенно отметил Басманов, — сейчас они «трупы» в лес повезут. Через час можно будет наверх подняться.

В предрассветной серой дымке июльского утра желтый автомобиль смотрелся, как нарисованный. Николай Александрович, усаживая свое небольшое войско на кожаные сиденья, опасливо оглядывался на несколько круглых следов от пуль на боковой дверце. И на три параллельных разрыва между задними фонарями.

— Как будто от когтей, — задумчиво произнес он, ни к кому не обращаясь.

— Это волколак, — любезно пояснил молодой сероглазый русоволосый мужчина с лицом и мимикой породистого кота и приятным английским акцентом, — кто-то из ваших дочерей умеет водить автомобиль? Я мог бы…

— Вы себе не представляете, — сухо отозвался бывший правитель одной шестой части мира, — что умеют мои дочери.

Царевны и, правда, умели многое. Не только качественно перевязывать и зашивать рваные раны, но и водить яхту, грести на байдарках и ездить верхом. Они сами запрягали лошадей, стреляли по летающим мишеням, разводили огонь из влажного дерева. Наученный горьким опытом Великой Французской революции, их отец подстилал соломку даже там, где можно было обойтись одними наставлениями. И много в этом преуспел. Потому, что хоть и родился наследником Российского престола, но в душе был отменным педагогом. С того дня, когда маменька подвела его к постели умирающего деда, взорванного среди бела дня, маленький Ники знал: он больше не в безопасности. По сути любой, рожденный править, обречен на эту беззащитность и зависимость от других людей. Поэтому царь нисколько не удивился тому, что толпы революционеров беспрепятственно прошли мимо нескольких казарм и штурмом взяли Зимний Дворец. Как мог он требовать от кого-то забыть о себе и своих семьях ради него и его детей? А что до принесенной бойцами присяги, Бог им судья.

— Ты с нами не поедешь? — понимающе вздохнула Ольга, беря Алешу за руку. Быть может, в последний раз.

— Теперь я один из них, — царевич кивнул на стоящих в отдалении мужчин, — они выполнили моё условие. Спасли всех, кто был мне дорог. Теперь моя очередь.

— Так ты Тёмный, или Светлый? — понизив голос, спросила сестра.

— Я инквизитор, — уклончиво ответил Алеша.

— Хорошо, что ты об этом вспомнил, — к ним подошел стройный, по-кошачьи мягкий брюнет с невероятным завораживающим взглядом зеленых глаз, — тебе придется сделать это самому. Здесь мои полномочия заканчиваются. Да что там, я даже не дозорный. А ты у нас власть.

Мальчик тяжело вздохнул. В последний раз подошел к отцу. Потянулся было обнять, но вовремя одернул себя. Отец и сын обменялись долгим рукопожатием. Потом мальчик тихо сказал: «Храни вас Господь», и отстранился. Ещё минуту, или чуть меньше, они глядели друг на друга, не отрываясь. Потом взгляд Николая Александровича затуманился. Он обернулся в поисках кого-то. Оглядел дочерей, тоже растерянно поглядывающих по сторонам. Спросил у жены:

— Алекс, мы никого не забыли?

Та пожала плечами. Все её дочери уже сидели в машине. Разве что мальчика-поваренка? Так за ним же — третьего дня дядя приезжал. Он теперь, наверное, дома. В деревне.

— Так лучше, — ободряюще кивнул Басманов, — им ТАК будет лучше.

— У меня есть ещё одна небольшая просьба, — вежливо, хотя и как-то сурово, произнес Алексей, — в доме остался мой спаниель, Джой. Проследите пожалуйста, чтобы его доставили моему дяде, Георгу. На память.

— Я постараюсь, чтобы ваш дядюшка помнил о своем отказе в помощи вашей семье до самой смерти, — заверил его мужчина с английским акцентом.

Глядя вслед двум удаляющимся автомобилям, за рулем одного из которых была царевна Ольга, а вторую вел Томас Лермонт, Флор облегченно выдохнул.

— Теперь вернемся к нашим общим делам, — тихо предложил он, — однажды, где-то лет через пятьдесят, в пражскую инквизицию придет прошение от некоего Пресветлого Гесера. Постарайся запомнить его имя. Он будет ходатайствовать о помиловании Великой Светлой волшебницы Ольги.

— Это имя я точно никогда не забуду, — понимающе кивнул Алеша.

— Ольга моя дочь, — продолжил Флор, — и если бы не она, вся твоя семья сейчас горела бы в Ганиной яме.

— Я тебя понял, — твердо заявил мальчик, — этот долг я буду помнить вечно.

* * *

Корабль покачивало на волнах. Небо было ясным, погода отменной. Этот покой природы так сильно контрастировал с хаосом раздираемой революцией страны, что Николай Александрович невольно пожалел, что не имеет с собою хотя бы акварели и простенького блокнота. А уж как он сожалел о том, что нет пока что цветной фотографии! Покой, вот чего ему не хватало на троне. Он любовался дочерьми, отъевшимися после голодных месяцев ссылки и заключения. Их отросшими волосами, едва прикрытыми дешевыми дорожными шляпками. Девочки, собравшись по случаю прекрасного дня на палубе, затеяли какую-то возню с чужой собакой, длинношерстным лоснящимся и невероятно ласковым спаниелем. Песик казался мужчине знакомым. Вел себя приветливо, вилял хвостом и все норовил лизнуть Анастасии в нос. Его хозяин, приветливый и обходительный англичанин заверил, что собака не кусается. И отзывается на кличку Джой. А сам Николай Александрович боролся со странным чувством, что кого-то они все-таки оставили в далеком и неприветливом Екатеринбурге.

Вдруг Татьяна, вся зеленая от непереносимой для неё качки, вскочила, и бросилась к правому борту. Туда, откуда уже был хорошо виден причал.

— Там grand-mère*! — вскрикнула она, презрев всякий придворный этикет и свое идеальное воспитание. — Смотрите!!!

Когда вся семья с визгом, криками и слезами поприветствовала друг друга, вместе выпили чаю и поели ароматных корабельных пирожных с яблочным джемом, Дагмара изъявила желание побыть одна на палубе. Сын, растроганный этой нежданной встречей после долгой разлуки, хотел было сопроводить матушку, но та вежливо отказалась. Зато она нисколько не возражала против компании вежливого английского собаковода.

— Отчего вы сразу не сели на корабль? — тихо спросил Томас. — Господин Эрик весь извелся за эти полгода.

— Спасутся все, или никто, — тихо отозвалась старушка. И улыбнулась какой-то детской беспечной улыбкой.

* Бабушка (фр.)