Ольга (джен)

Назад возвращались в тех же санях уже под утро. Молодой светлый дозорный с ними наотрез ехать отказался. Гордей вызвался воеводу до терема проводить, якобы с тем, чтобы потом сани назад вернуть. На прощание Темнейший парню из Ночного Дозора на ухо что-то шепнул, тот в ответ токмо потупился да разрумянился. Гордей же стал ещё серьезнее, ежели такое вообще было возможно.

По дороге они с Басмановым какие-то свои дела обсуждали, вовсе со смертью царицы не связанные. Ольга, послышав немного, пришла к уверенности, что Гордей Басманова не первый год знает, и довольно близко. Говорил с ним, как с отцом. Фёдор пожурил его за что-то, а тот только кивнул. От того, что мало в их разговоре смыслила, да от усталости девушку сморило. И сколько она так дремала, сама не поняла. А только вдруг имя знакомое в разговоре всплыло. Темрюков. Ольга встрепенулась, было, но промолчала, не стала встревать в чужую беседу. Что, если ослышалась? А Фёдор как будто ничего и не заметил.

Как приехали, воевода сразу спать отправился. Борис почивал, встречать не вышел. Гордей этому, кажется, обрадовался. Ольга у своей двери чуть задержалась, чтобы посмотреть, как темные прощаются. Увидела, как Басманов, потянувшегося было на прощание обняться да поцеловаться, Гордея, отстранил. И глянул на него строго. Тот сразу сник.

-Делом лучше займись, — бросил Фёдор, — сказано тебе было, и не раз. Я тебя в Тень свел. Не должно ученику с учителем любиться. Освальду передай, в полдень буду в Дозоре, пусть своих присылает. И Анри обязательно.

Ольга так и застыла. Значит, отец не токмо в себя пришел, но и в Ночной Дозор снова принят! Так обрадовалась, думала, вовсе спать не сможет. А уснула, едва коса до подушки достала. Проснулась поздно. Басманова уже не было. Борис сразу к ней с расспросами бросился. Девушка и объяснить-то ничего толком не могла. Ну, померла царица. Она-то к тому не причастна. А ведь, пожалуй, к новой-то светлой её больше не приставят, побоятся.

Пока Фёдора ждала, вся извелась. От нетерпения все дела в обоих домах переделала. Хлеба на неделю напекла, и даже такого, который Темнейший любил, белого, пышного. И к итальянцам в лавку сбегала, рыбы этой колючей морской ему купила. И устриц, серых, склизких, в белом бульоне да в глиняных горшочках у англичанина. Старик Ольгу привечал за то, что с нею на родном языке можно было поговорить и поторговаться. Даже на холод проводить вышел. Соседняя лавка была заперта.

-А что у аптекаря случилось? — удивилась девушка. По аптекарю — выходцу из Фландрии можно было солнце сверять, вовремя ли встает и садиться. Может, захворал?

-А его служители порядка ещё утром куда-то увели, — помрачнел старик, — и его, и итальянца, что стеклом торгует.

И тут у Ольги в голове как будто набат ударил. Так и встали перед глазами две черные косы, жемчугами увитые.

«Надо было вечером придти»

Рубли серебряные, взамен узорной бутылочки на полку брошенные.

«Заметная ты больно!»

С негоциантом-английским даже не попрощалась. Схватила все покупки в охапку, и в терем побежала. Пока Басманова дома не было, чтобы успокоиться, в бане попарилась. И Фёдора уже во всей красе встречала. Вся красная, с мокрыми космами, в валенках на босу ногу. Как была, в одной рубахе да домашнем пуховом платке выскочила, едва услышала, как брат у ворот воркует.

-И как ты не мерзнешь?! — поёжился Темнейший, спускаясь с коня и подхватывая Бориса в охапку, — в дом пошла быстро! Захвораешь, что я с тобой делать стану?

-А у тебя аптекарь арестованный имеется, — огрызнулась Ольга, протискиваясь в дверь за мужчинами со своим ушатом и мокрым веником.

-Ишь ты, — улыбнулся Фёдор, присаживаясь на скамью, и глядя не неё поверх головы Бориса, — что ещё узнала?

-Купца-итальянца, что стеклом торговал, тоже стрельцы забрали, — выпалила она, и, перешагнув через первый снятый братом с Темнейшего сапог, плюхнулась за стол, — я тут тебе сготовила, как ты любишь. Гарума нет, не обессудь.

-Едет мой гарум, — улыбнулся Фёдор ещё шире, — к зиме тут будет. Шустрая ты девица, боярышня. Жаль будет тебя Освальду отдавать.

Он поднялся, потрепал Бориса по щеке, набросил Ольге на плечи свою меховую накидку и тоже сел к столу. И пока они с братом на чай с медом налегали, он свои устрицы омерзительные ел.

-А скажи мне, боярышня, — поинтересовался он, вытирая руки и берясь за рыбу, — что это ты давеча в санях так вскинулась, когда про Темрюкова услыхала?

-Мне Собакина чуть ни в первый день сказала, что видела его у окна смотрового, — припомнила Ольга, — я Дэвиду докладывала.

-А кроме Скуратова ещё кто-то знал, что ты на кухню отправлена, масло взбивать?

-Повара. И Панька, — пожала плечами девушка, — девчонка, что к молоку приставлена.

-Это, которую сегодня из колодца достали? — уточнил Темнейший.

Ольга вздрогнула. Рассказала Фёдору про бутылку, которую сперва у аптекаря прямо с полки увели, и которая потом на кухне нашлась. Про то, что Марфа спала на ходу. И про то, как сама она по всему Кремлю бегала, чтобы хоть кому-то рассказать, что неладное происходит. А не было никого. Басманов мрачнел на глазах.

-Ну, Гордей с Варенькой, оба ещё птенцы желторотые, — буркнул он, — Ульяна со своим порядком в опасное дело не сунется. А вот с Дэвидом я сам поговорю. Ты пока что никому ничего не рассказывай. И из дому без надобности не выходи.

-А Темрюков в казарме был, когда я за амулетами приходила? — спросила Ольга.

-Нет, — покачал головой Темнейший, — я его с глаз долой сплавил, ещё когда Марию, сестрицу его, в отставку отправлял. Вот вроде и не пустой, и не затхлый. А не по сердцу мне пришелся! Себе на уме, прям как ты!

Ольга улыбнулась.

-И нечего веселого в том нет, — насупился Фёдор, — оборотни в работе и так похуже вампиров. То без повода перекидываются, то вешаются. То дичают. В общем, одна морока, а не дозорные. А с этим и вовсе беда была. Ни к какому делу в Дозоре его пристроить не смог. И вот ведь, сестра у него, дельная ж баба, хоть и мертвая! А у этого все через одно место! Я десять лет ждал, когда его с рук сбыть можно будет. А как я рад был, что он со мной воевать не пошел! Хоть и странно, что он с сестрой не уехал.

-Куда?

-Они домой сбирались, — пожал плечами Басманов, — то ли на юг куда-то, то ли в горы. Мне без разницы, лишь бы от Москвы подальше.

Тут Борис, многозначительно глянув на сестру, потянул Фёдора за собою. Видя, что тот не отказывается, Ольга скинула с плеч его накидку, и отправилась к себе. На дворе было морозно. После бани-то не почувствовала сразу, а теперь ветром обдало, да снегом в лицо бросило. Ольга враз окоченела. Благо, идти было недалече. Но тут её как будто кто за собою поманил. Сразу тепло стало. Где-то за забором как будто что-то важное произошло, или кто-то знакомый её там ждал. Видела, что никого нет, а все равно пошла.

А хорошо-то как! Спокойно, как с батюшкой. А может, это он? Давно ведь не виделись, скучает, поди. Да что же она не бежит к нему? Ольга взялась за железный прут, и тут прямо в лицо ей глянули из темноты глаза, обрамленные черными густыми ресницами. И краше тех глаз она с роду не видала. Захотела поближе подойти. Уже и за калитку взялась, как вдруг глаза у самого лица оказались. И чья-то рука ласково плечо погладила. И мягкие губы к щеке прикоснулись. И к виску. У Ольги дыхание перехватило. А тут ей на ухо и шепнул кто-то: «В дом к себе пригласи, красавица! Чаю, замерзла ты. Давай, я тебя согрею?»

-Заходи, — выдохнула девушка, открывая гостье калитку, — Добро пожаловать!