Ольга (джен)

-Вечор не один приду, — бросил Фёдор, уходя, — у сестрицы переночуй. И завтра тоже.

Борис потупился и кивнул. Ольга, суетившаяся у печи, резко выпрямилась, и гневно глянула на брата. Почему он позволяет делать это с собою молча, со смирением? Почему не стукнет по столу кулаком, как батюшка? Или на худой конец не накричит. А Басманов, колдун, конечно. Но неужто по нраву ему с безвольным исполнителем воли своей жить?

Фёдор будто и не заметил, что брат с сестрою его планами на вечер не довольны. Ходил, напевал что-то на непонятном языке. Глаза у него горели огнем ожидания близкой встречи с кем-то, кто ему действительно дорог. Борис делал вид, что ему все едино. Но по лицу его было видно, что привыкнуть к этому невозможно, как ни старайся.

Ольга топнула от бессильной злобы ногой, и тут Темнейший как будто её первый раз приметил.

-Теперь с тобою, — он указал на девушку пальцем, — как стемнеет, дела свои бросай, баню истопи. И ко мне! Оденься хорошо да причешись. Борису можешь у себя в спальне постелить. У меня останешься. Слышишь, боярышня? Не ранее, чем Ночной Дозор в свои права вступит.

Ольга слышала, как брат поперхнулся и уронил что-то. Фёдор неделю, как хромать перестал, а про поединок свой с оборотнем и вовсе не вспоминал. Может, отыграться решил, за то, что не призналась девушка, кто его из воды спас? А может и похуже что. Не зря же отец думает, что Басманов на такое непотребство способен, втроем жить!

Вечером, когда время Дневного Дозора давно уж вышло, и на улице была такая темень, что не только ленты по цвету не отличались, а и вовсе видны не были, она услышала, как прямо к терему кто-то подъехал на лошади. Значит, темный иной. Кто ещё может жилище Темнейшего увидеть? Для кого ещё ворота отперты? С улицы тем временем было слышно, как распахнулись в тереме двери. Вышел Фёдор, и с кем-то заговорил. Слух у Ольги и без того был отменный, так она ещё и окну придвинулась.

-Свет мой, — ворковал Басманов, — я уж и не чаял. Думал, заплутал ты. Давно ведь на Москве не был.

-Будет смеяться! — отозвался приятный мужской голос, — в степи да в лесу не плутаю, а на Москове заблужусь? Давай в терем! Я тебе привез кой чего.

Весь вечер в тереме было тихо. Ольга, как приказано было, баню истопила, причесалась. Оделась, правда, не как в царевы палаты, но во все новое. Шубу на плечи набросила, и к Темнейшему отправилась. Только что же это? Весь снег перед крыльцом истоптан был, хотя приехал-то один только всадник. Окна в тереме темные, будто хозяин давно спать лег. Но внутри определенно кто-то был. Кто-то, кто быстро одернул на окне занавеску, когда девушка мимо проходила. И кто же это наследил на снегу?

Про себя Ольга рассуждала, что мог бы Фёдор хоть пару свечек на стол поставить. Любовные игры много света не требуют, но неужто Басманов с полюбовником и вовсе в темноте сидят? Дверь была не заперта. Знать бы, зачем им женщина-то понадобилась? Разве что на стол накрыть. Ну, и потом прибрать. Да и на входе не помешало бы. Вот в сенях, поленница разбросана, овчинка, что у порога лежала, в самый угол сдвинута.

В горнице ковер тоже был не на месте. Ольга в темноте наклонилась по привычке поправить. Тихо было, хоть и слышно, как дышит кто-то. Обещал же Басманов допытаться, чего боярышня страшится, вот и дразнится. Подняла она глаза к присутствующим, и вскрикнула от неожиданности. Да ещё прибавила пару бранных слов, которые от плотников иной раз слышала, когда молоток на ногу себе уронят.

-Это она выучила, — буркнул Фёдор, — а татарский не может!

А кричать было от чего. За накрытым столом в полумраке сидело человек десять-двенадцать гостей. Да только назвать их людьми можно было с очень большой натяжкой. Одетые в черные одежды, с непокрытыми головами. На неё обернулись их песьи морды. Или лица. На каждом застыло испуганное, растерянное выражение. Руки у псоглавцев были как у людей, с отделенным от остальных большим пальцем, но покрытие шерстью, и с когтями вместо ногтей. Ни одной свечи в горнице не горело, и светло было только над столом, безо всякого огня.

Среди присутствующих резко выделялся крепко сбитый невысокий мужчина с бритой головой и длинным чубом светлых волос. С золотою серьгой в ухе и золотым же коловратом на простой веревке на шее. На молодом лице его были шрамы, похожие на морщины. Большие глаза в полутьме блеснули хитро. Он улыбнулся и подмигнул.

Откуда-то сзади Фёдор подкрался. Обнял Ольгу осторожно, но крепко, и сразу рот ей зажал, чтобы не снова не закричала.

-Просьбу свою помнишь? — сурово спросил он, — про Битву узнать хотела, да как оно раньше было. Чего же теперича запричитала? Я своё слово сдержал. Обратного хода у этого знания нету. Сможешь об этом всю жизнь молчать?

Ольга задумалась. А и правда, как про такое смолчишь?

-Не сможешь, — спокойно объяснял Темнейший, — сразу сказывай. Я прямо сейчас тебя на дворе повешу!

Тут все повыскакивали, и заговорили одновременно. Речь у псоглавцев была не похожа на лай. А скорее на говор очень простуженных людей. Ольга могла поклясться, что они говорят по-шведски. Она практически все понимала. Тут «человечий» гость из-за стола вышел, и к девушке вплотную подошел. Не ошиблась она. И без тулупа и стоптанных валенок легко его узнала. По улыбке его, да по голосу.

-Ты очумел, что ли? — весело спросил он, — ещё при мне ребенка не вешали!

-Ты где тут ребенка увидал, Светославушка?! — зло бросил Темнейший, — кобыла семнадцатилетняя! Инквизитору вас отдаст и не пикнет!

-Сам говорил, — вступил светлый, — умная девка. Договоримся?

Хватка Фёдора чуть ослабла. Ольга коротко кивнула. Не потому, что не хотелось прямо сейчас на дворе в петле болтаться. А потому, что уж больно интересно стало. Слыхала она что-то краем уха про Святослава этого. Освальд часто сокрушался, что не желает он на Москве трудиться, а все бы ему по военным шатрам ночевать. И Собакина как-то обмолвилась, что Святослав этот после Битвы по пустому миру скачет, все не успокоиться.

Басманов девушку отпустил. Она только сейчас поняла, что не поздоровалась толком, да не поклонилась. Псоглавцы тоже головы склонили. С полгода назад Ольга заметила, что различает иных среди людей, и даже друг от друга может отличить, если хорошо присмотрится. И видела она сейчас, что среди гостей и темные есть, и светлые.

А вот Святослав, второй после Освальда человек в Ночном Дозоре, он светлый. А с Темнейшим сейчас говорят, как друзья. Обернулась к гостям. Они продолжали трапезничать, и еда на столе была самая обычная. И, кстати, постная. Присмотрелась. На всех, кроме самих дозорных, кресты были. Только не православные, а совсем простые. И не золотые. Деревянные.

-Вы христиане? — шепотом спросила она у ближайшего плоглавца по-шведски.

-Мы монахи, — тоже сиплым шепотом ответил он. И, как Ольге показалось, улыбнулся.

-И это все?! — Басманов, не особо церемонясь, подтолкнул её, и присел рядом, — они тут на два дня, а ты хочешь знать, кому они молятся?!

Вместо ответа гости молча соединили руки, и тот из них, что сидел к девушке ближе всех, осторожно положил свою волосатую руку на её плечо. Тут же исчезла горница, печка, ухмыляющийся Фёдор. Вместо привычного терема прямо на Ольгу неслась по бурлящей воде огромная ладья с драконьей мордой на резном носу.