Огненноликая (гет)

Сердце, не разбитое любовью, еще не сердце.

Фредерик Бегбедер

Эдвард

Я не мог поверить, что сделал это: разбил сердце любимой, разбив вдребезги и свое собственное. Вопреки всем кричащим во мне чувствам, повинуясь лишь голосу холодного рассудка, я оттолкнул ее и заставил уйти. Но, Боже мой, ее слезы почти отняли у меня волю, почти заставили сдаться. Как же невыносимо больно причинять ей боль. Еще немного — и я бы поддался этому безумному порыву — осушить ее слезы поцелуями, больше не причинять ей боль своими словами, просить прощения за все сказанное, еще немного — и моя воля не устояла бы перед желанием быть с ней вечно, не выпускать ее из своих рук никогда. И я точно знаю, что если увижу ее вновь, то уже не смогу отпустить. Поэтому я избираю единственный возможный выход — я бегу, бегу от нее, бегу от своей любви, чтобы спасти ее.

Я вихрем пронесся вниз и спустя несколько секунд, провожаемый хмурыми взглядами и осуждающими мыслями родных, уже сидел в машине. Но что-то удерживало меня, не давая уехать. Я мучительно долго вслушивался в звуки вокруг, пытаясь уловить своим нечеловечески обостренным слухом что-то очень важное, сам не понимая, что именно. Я понял это лишь тогда, когда наконец услышал тихий, едва различимый стук сердца. Вот чего я так ждал и теперь так жадно ловил: стук… томительная тишина ожидания… еще стук… опять тишина… и снова этот вожделенный тихий стук… Самая сладкая и мучительная музыка для ушей… стук сердца Айрин. Сейчас оно билось немного неровно и чуть быстрее обычного, выдавая свою боль лишь этим едва заметным нарушением привычного ритма. Оно звало, завораживало, притягивало как магнит, не давало уйти. Его чуть рваный стук отдавался эхом в моей груди, и чтобы уехать, мне нужно было вырвать из груди собственное сердце. Остался последний мучительный шаг — и он будет сделан.

Неимоверным волевым усилием я заставил себя вырваться из его плена, отогнать от себя словно наваждение, отгородиться от него стеной. Молниеносным движением я захлопнул дверь автомобиля, а затем завел машину, вдавил до упора педаль газа и резко взял с места.

Я мчался как сумасшедший, убегая от своей судьбы, когда меня настиг тихий голос любимой: «прощай». И этот прощальный зов исторг из моей груди горестный вздох.

Айрин

Мой разум пытался переварить все произошедшее, а сердце рвалось на части и кричало от боли. Все остальное я делала как в тумане: переодевалась, собирала вещи. Я взяла с собой лишь то, что принесла сюда из своей прежней человеческой жизни — дорогие сердцу осколки.

За окном послышался звук захлопнувшейся дверцы, затем взревел мотор, раздался резкий ноющий звук отъезжающего автомобиля, под колесами громко зашуршал гравий. Через секунды звук стих вдали, и на меня вновь обрушилась тишина. Даже не взглянув в окно, я знала, что это уехал Эдвард и что я его больше не увижу. По сердцу вновь полоснуло ноющей болью. Все-таки видение Элис сбылось.

«Прощай», — мысленно обратилась я к Эдварду, надеясь, что он меня услышит. Ответом мне был лишь едва различимый вздох, похожий на стон.

Собрав все в небольшую сумку и перекинув ее через плечо, я покинула комнату и направилась к кабинету Карлайла. В ответ на мой стук в дверь послышался его мягкий голос:

— Входи, Айрин.

Я вошла и закрыла за собой дверь. Доктор Каллен, все еще в одеянии мистера Дарси, но без фрака, сидел за письменным столом, откинувшись в кресле, он выглядел усталым и расстроенным, что было неудивительно в свете всех последних событий.

Он посмотрел на меня своим как всегда располагающим, теплым и сочувственным взглядом, и мое сердце заныло с новой силой.

— Я ухожу… — начала было я, но запнулась.

Я хотела сказать, что это совсем не мое желание, а решение Эдварда, но Карлайл не дал мне договорить.

— Я знаю, — грустно вздохнул он, — мы с Эдвардом говорили об этом. Поверь, я был против этого решения, но это его решение, и я вынужден его уважать.

Секунду мы молчали, затем он продолжил:

— Возможно, Эдвард в чем-то по-своему прав, во всяком случае, зная своего сына, могу сказать, что ему так будет спокойнее… если, конечно, это не убьет его окончательно.

— Тогда зачем он отталкивает меня?

— Он делает это по одной-единственной причине — чтобы защитить тебя. Защитить так, как считает правильным.

— И неважно, что об этом думаю я? — невесело усмехнулась я.

— Он считает это правильным, а значит не отступится от своего решения.

— Упрямство — его второе имя.

— Да, он упрям, я бы даже сказал сверхупрям, этого у него не отнимешь. Он просто олицетворение упрямства. Но у него есть одно извинение: он любит тебя, любит так, как никого и никогда не любил. Он наконец нашел свою истинную любовь. А если вампир кого-то любит, то будет защищать объект своей любви любыми способами, чего бы это ему ни стоило. К Эдварду это относится как ни к кому другому. Он скорее предпочтет муки одиночества, чем позволит подвергнуть опасности близких ему людей, тем более тебя. Ведь ты воплощаешь в себе все, ради чего он существует.

Сказав все это, доктор усталым жестом прикрыл глаза рукой.

Все, что говорил Карлайл, я и так уже знала, но все равно не могла смириться с тем, что нам с Эдвардом нужно расстаться. Но слова доктора окончательно поставили точку в моих бесконечных душевных метаниях и надеждах. Все кончено, нужно просто смириться. Но я также чувствовала вину за то, что по воле Эдварда ухожу и оставляю Калленов одних противостоять Вольтури.

— И теперь получается, что, соглашаясь с его решением, я бегу, оставляя вас одних разбираться с проблемой, которую сама же создала, — виновато сказала я.

— Айрин, не вини себя за это, ты не виновата в том, что случилось. Но поверь, все мы безумно сожалеем о том, что Эдварду пришлось принять такое решение. Всем нам больно расставаться с тобой, ведь мы так привязались к тебе и полюбили тебя. Эсми и я считаем тебя нашей дочерью, а остальные — сестрой.

У меня на глаза вновь навернулись слезы, я снова теряла семью, любящую и любимую семью, и боль потери снова разрывала мне сердце. В глазах Карлайла я видела такую же боль и сожаление.

Не в силах больше выносить этого, я опустила голову и заговорила о другом.

— Вам надо взять у меня кровь.

Он молча кивнул, затем, медленно встав из-за стола, подошел к одному из шкафов и достал оттуда скальпель и мензурку.

Быстро утерев слезы, я подошла к столу и села на стоявший рядом стул.

Когда 100-миллилитровая мензурка наполовину заполнилась моей кровью, Карлайл решил, что этого достаточно, рассчитав, что каждому достанется по 5 мл крови, и мои заверения, что я могу дать больше, на него не подействовали.

— Надеюсь, это поможет, — немного хриплым голосом проговорила я, чувствуя подступающий к горлу страх: а вдруг не сработает?

— Я доверяю Элеазару, уверен, это сработает, не беспокойся, — ответил доктор, словно прочитав мои тревожные мысли. — И спасибо тебе.

— Не нужно благодарить меня, Карлайл, это все из-за меня, и это меньшее, что я могу сделать.

Теперь меня ничто уже не держало, и нужно было идти прощаться со всеми, но доктор меня остановил:

— Постой, Айрин, мне нужно кое-что тебе передать.

Убрав мензурку с кровью в холодильник, Карлайл подошел к столу и, открыв один из ящиков, достал оттуда внушительного вида пакет.

— Что это? — удивилась я.

— Тебе они понадобятся. Прошу, возьми их.

Это были деньги — последнее из того, что мне было нужно.

— Нет, Карлайл, я не возьму их.

Он хотел что-то возразить, но я его перебила:

— Это не обсуждается.

Карлайл положил пакет на стол и развел руками.

— Ну вот, в упрямстве ты почти не уступаешь Эдварду, — грустно улыбнувшись, произнес он.

Я невольно улыбнулась в ответ, а затем повернулась и направилась к двери. Карлайл последовал за мной.

Спустившись в холл, я подошла к одиноко и сумрачно стоявшему в углу черному роялю, медленно провела пальцами по клавишам, к которым еще так недавно прикасался Эдвард, а затем сняла с пальца кольцо и положила его рядом с пюпитром.

— С этим кольцом Эдвард отдал тебе свое сердце, не возвращай его, он бы не хотел этого, — промолвил наблюдавший за моими действиями Карлайл.

— Я чувствую, что больше не имею права держать его у себя, — ответила я, говоря не только о кольце, но и о сердце.

В гостиной собрались все кроме Эдварда. Я смотрела в такие красивые и такие грустные сейчас лица вампиров, за это короткое время ставших мне самыми родными на свете, и не знала, что сказать. В воздухе повисло неловкое молчание.

— Простите, — тихо произнесла я дрожащим голосом.

Я действительно не знала, что еще сказать, а если бы и знала, то не смогла бы договорить, голос меня уже не слушался.

— Милая, тебе не за что просить прощения, — Эсми подошла и мягко обняла меня. — Это нам следует просить у тебя прощения за то, что не смогли отговорить Эдварда от этого решения.

Она слегка отстранилась и посмотрела на меня, ее глаза странно блестели, словно от непролитых слез.

— Айрин, милая, мы будем скучать по тебе. Но я верю, что все еще образуется, и вы с Эдвардом… — она не смогла договорить, уткнувшись лицом в мое плечо, женщина бесслезно всхлипывала.

Карлайл подошел, мягко оторвал жену от меня, затем обнял ее и стал успокаивать, убаюкивая, словно ребенка.

Тут ко мне кинулась Элис и заключила в свои хрупкие на вид объятья так крепко, что у меня, кажется, что-то хрустнуло.

— Элис, полегче, — с укором произнес Карлайл, продолжая обнимать Эсми.

— Ой, прости, Айрин, я не хотела, — виновато пролепетала та.

— Все хорошо, дорогая, — успокоила я ее, стараясь за улыбкой и неловким смешком скрыть подступающие слезы. — Заживет как на собаке. И потом, когда разбито сердце, о костях как-то не думаешь.

— Прости, Айрин, что лгала тебе, — снова проговорила Элис, умоляюще глядя мне в глаза. — Эдвард обещал сам поговорить с тобой. Но ты должна знать, что я была против и просила его, нет, требовала передумать. Но ты же его знаешь, он из самой упертой породы ослов, какие только существуют.

— Элис! — с упреком воскликнула уже немного успокоившаяся Эсми.

— Ладно, ладно, простите, что называю вещи своими именами, — надув губки, промолвила коротышка и снова обратилась ко мне.

— Ты, наверное, злишься на меня? — видя, что я молчу, предположила она.

— Элис, я не злюсь на тебя и не обижаюсь, все нормально, — успокоила я подругу.

За то недолгое время, что я жила у Калленов, Элис стала мне подругой и сестрой, и мне не хотелось расставаться с ней, тая на нее обиду, тем более, я знала, что она действовала только из лучших побуждений.

— Правда, ты прощаешь меня? — не могла поверить маленькая эльфийка.

— Ну, конечно, все хорошо, дорогая.

— Боже, Айрин… — она вновь порывисто и крепко обняла меня, но в тот же миг, ойкнув, ослабила хватку.

Стоявший рядом Джаспер послал мне грустную улыбку, как бы извиняясь за это. Когда Элис наконец оторвалась от меня, он тоже заключил меня в объятия и негромко сказал:

— Надеюсь, мы еще увидимся.

— Кстати, а куда это смылся наш герой-ослиные уши? — пробасил Эммет. — Как это на него похоже — просто сбежать. И даже не удосужился попрощаться.

— Вообще-то мы попрощались, — проговорила я сухо, не желая больше слышать все это об Эдварде.

— Упс. Прости, зеленоглазка, не хотел тебя расстраивать, — сказал смущенно здоровяк, подходя ко мне.

— Все нормально, Эм, — ответила я.

Его смущенный вид заставил меня улыбнуться. Мы обнялись.

— Буду скучать по нашим полетам, — сказал он, — это было так круто.

— Я тоже.

Наконец ко мне подошла все это время сосредоточенно молчавшая Розали. Она тепло обняла меня, а потом неожиданно сказала:

— Айрин, мне, правда, жаль, что тебе приходится уйти. Я сожалею, что Эдварду пришлось принять такое решение, но я с ним согласна.

Элис и Эсми от неожиданности ахнули. И хотя меня ее слова немного ранили, я прекрасно понимала Розали. В чем-то она была права. Ее семье сейчас грозила серьезная опасность в лице Вольтури, и единственной причиной была я. Я была тем самым яблоком раздора, из-за которого могли пострадать те, кого она любит… и кого люблю я. И хотя все во мне противилось этому, но я все более ясно понимала, что должна уйти из их жизни навсегда.

Прощание с Элеазаром и Кармен было еще более неловким. Хотя сами они не были ни в чем виноваты, но попросили у меня прощения за то, что член их клана выдал меня Вольтури. Они останутся у меня в памяти как хорошие друзья, не побоявшиеся встать рядом с Калленами перед лицом такой угрозы, как древний клан хранителей вампирских законов.

Последним ко мне подошел Карлайл, по-отечески обнял и поцеловал в лоб.

— Береги себя, милая, — сказал он.

Ком подступил к горлу, и я не смогла ничего ответить, лишь кивнула.

Подойдя к входной двери и открыв ее, я остановилась и обернулась, в последний раз бросив взгляд на застывших в холле Калленов.

— Спасибо вам за все. Прощайте, — сказала я и решительно шагнула за порог в серое холодное утро.