Ольга (джен)

Фома домой не ушел. В казарме будто бы по делу задержался. Вдоль стола прохаживался. Настроения с ним ругаться или мириться у девушки не было. Но он под предлогом поиска свидетеля своих мучений с писарем, заманил её в подвал, где библиотека располагалась, толмачи работали, и два писаря. Один документы строчил да заклинания для такой работы потребные совершенствовал. А второй книги правил. Святослав его стороною обходил.

Знала Ольга, что и в инквизиции книги правят. Летописи переписывают, чтобы на правду похоже было. Уж больно много, где иные вмешивались. Переделке и священные книги подлежали. Но обсуждать это не было принято. Ночной Дозор работу попроще выполнял. Где-то писарь ошибся, дважды с одним и тем же документом иного в мир выпустил. А где и наоборот, за «одну жизнь» два и более имен человек менял. От того в одно время путаница была великая, и к писарю человечка приставили. Ошибки выискивать.

Часто во всевозможных воинских переписях Гесер мелькал. Да и Святослав попадался. Где лицом, а где и полным именем числились. А историю о том, как известный на всю страну от гор Карпатских до Великой стены оборотень, превращавшийся в огромного свирепого быка, так в летописи и записан был, до сих пор кто со смехом вспоминал, а кто и с руганью. Буй-тур Всеволод! Добро бы, только в летописных текстах упомянут был, так ему ещё песни посвящали. И выбросить слова из тех песен по сей день никому не удавалось. Это вам не воевода-псоглавец Палкан. Благо, только в Дозорных списках остался.

Заклинания раньше несовершенны были. Да и сейчас порою Ольга не понимала, как Басманов во дворец ездит, да никем не узнан остается. И ведь фамилию не меняет второй раз. Только имя-отчество. Привык, и упрямился, когда предлагали. Да не токмо фамилией, и лицом уж больно приметный. Волос черный, глаза зеленые. Сама она это заклинание и не учила толком. Фёдор сразу готовое подарил, в амулете. И кто её больно-то разглядывал, чтоб запомнить? В наследство вступала, так никто и не потрудился сравнивать.

Отдельным видом работ было вымарывание всевозможных упоминаний о вампирах и оборотнях. Люди вовсе не были безропотными жертвами. По всей Европе низших ловили да жгли. Понятно, что высший вампир в ловушку не попадется. А попавшись, выкрутится. И сам же на чужой казни по своему делу свидетелем выступит. Но иным шестого да седьмого порядка несладко приходилось. И «охотников на ведьм» предостаточно было, и даже весьма известных. Фома с Варей в два голоса сокрушались, что прикладывая силы свои к Московии, оставили в неумелых руках дела своей страны. Но вернуться не порывались.

На Москве оборотни притихли. По струнке ходили после казни великой. А вампиры, случалось, пошаливали. Гордей снисходительно к тем шалостям относился. Ведь вампир по природе своей существовать желает. И по-другому ему трудно. Голод терпит, да унижение всякое. И дозорные их порою обижают. А кровипивец, хоть и мертвый, но все же чувства свои имеет. Озлобляется, расстраивается. Хандрит. Неровен час, накопит бумаг разрешительных, и начнет народ косить, в высшие вампиры пробиваться.

Басманов тоже бумаги собирал. Ларец с золотыми побрякушками где попало разбрасывал. Не запирал никогда. А разрешения в тайнике хранил, хоть и были они именные все до последнего. Когда девушке отчимом стал, сразу тот ларец вынул, и про каждое письмо, каждое разрешение подробно объяснил. И сейчас она тяжко вздыхала, при мысли, что придется в тайне ларец с уборами перерыть. Сережку малую искать.

Фома её настроение неверно понял. Подумал, что девушка размолвкой опечалена. Утешать принялся прямо в подвале, утащив в дальний угол, где писарь так редко появлялся, что пауки на полках и по углам удельным княжеством обзавелись. Хотя с чего ему прятаться? И так последняя мышь в казарме знает, что его по всей Москве бабы ждут. Тактичный да ласковый, со своими сладкими речами, он ни разу не получил отказа. И Ольга про то знала. А учитель её бывший уж настолько уверен в себе был, что и не таился.

Но в отношении Ольги ничего лишнего на людях себе не позволял. Она считалась богатой невестой, да и Басманов следил, чтобы падчерицу не обижали. Хотя, кто на такое решиться, им обоим интересно было. Поэтому Фома, украв два весьма целомудренных поцелуя, истребовал себе свидания. И совсем уж страх потерявши, испросил дозволения без приглашения появляться. А девушка была так в свои думы невеселые погружена, что буркнула что-то утвердительное. Сумеет ли любовник пройти через заклинание Фёдора, её мало интересовало.

Они с Басмановым давно уж разминулись. Он днем работал, а Ольга по ночам трудилась. Иной раз неделями не встречались. Гордей у себя в Дневном Дозоре был. Близнецы на стол накрыли, и послушно в спальню поднялись. Там они тихо перешептывались, но наружу не выглядывали. Своей комнаты, даже крошечной, Фёдор им не выделил. Спали у кровати на полу, хоть и на тюфячке. И стоило Гордею отвернуться, лезли погреться под одеяло к хозяину.

Сахар на базар ушел. И вроде не мешал никто. Но Ольга все за накрытым столом сидела. Кусок в горло не шел. И наверх идти все никак не решалась. Все ей чудилось, что Фёдор вернулся. Или что близнецы смотрят из-за двери укоряющее. Наконец, собравшись с духом, поднялась с огромным трудом по лестнице, показавшейся ей вдовое длиннее и намного круче, чем на самом деле была, двери в горницу распахнула.

В отличие от невольников, у многочисленных кафтанов, шуб и рубах Фёдора своя комната была. Сундуки стояли раскрытые, но прибранные. Уля с Маней, как с игрушками, могли весь день с тонкими шелками провозиться. Меха перебирать. Любили это занятие более прочих. А может больше не придумали, как в уединении побыть. От Гордея прятались. Ольга-то их теперь не защищала.

Ларец быстро нашелся. Но вот заветных сережек в нем не было, хоть и перебирала его девушка по третьему разу. Много было тут золотых уборов английских да итальянских. Московского литья и того больше. Их инквизитор, как семечки покупал. А вот сережек из Галиции, с золотым крестом, обрамленных полумесяцем, не нашлось. Сломанную безделушку Святослав девушке с собою дал, для сличения.

В это время снизу ворчание послышалось. Сахар с базара вернулся, да не встретил никто. Бухнув тяжелые покупки на стол в горнице, мужчина поспешил наверх, полагая близнецов спящими, и спеша наказать их. Ольга покраснела от стыда. Не того стыдилась, что у рассыпанного золота её увидят. А того, что отчиму не доверяет. Хорош Святослав с подозрениями своими! Сам бы в гости пришел, да и пытал друга старого.

Из спальни послышалось несколько шлепков, и тихие всхлипывания. Уля, чуть что, принимался плакать, как маленький. Маня был потверже. И Ольге интересно было, ещё когда мальчики у неё жили, кто же так наследников воспитывал? Какие из них воины, отцы? А потом Филипп разъяснил. Когда в княжеской семье детей много, порою лучше, чтобы только старший был, как лев смелый, как рысь ловкий. Да как росомаха беспощадный. А остальных мальчиков, как несмышленышей растят. Порою как детям малым, ничего делать не дозволяют. Сладостями, да игрушками окружают. Чтобы выросши, они на брата не злоумышляли. Вечными детьми оставались.

Видно было, что и царя нынешнего так же растили. Да брат старший не вовремя помер. Хотя, кто же вовремя-то Богу душу отдает? «Льва» схоронили, а «ребенок» остался. Федор Иоаннович не токмо управлять ничем не способен был, так и наследников произвести не в силах оказался. За него давно уж Годуновы, брат с сестрою все делали. Даже бумаги государственные подписывали. Дошло до того, что послы сперва к Борису шли. А к царю потом, ежели тут не вышло.

Заметила Ольга, что Сахар её видит. Но из комнаты не вышла. Сложила обратно золотые украшения, да вниз спустилась. Сунула рабу сережку, и прямо спросила, где он такие видал. Тот в ноги повалился. Не брал! Хозяин сам отдал! Аллах все видит, хоть и крыша мешает немного! И тут же в «хибару» побежал. Вторую сережку, целую, назад принес. Вчера только Фёдор Алексеевич своей рукою отдал. Сахар и носить-то не собирался. У него даже уши не проколоты. А все одно золото. Продать можно, или на черный день сохранить.

-Ты чего такая смурная*? — весело поинтересовался отчим, когда утром встретились за накрытым столом.

-Притомилась, — соврала девушка, — а где те серьги, в которых ты в Угличе был? Когда Дмитрия убили.

-В ларце, — не моргнув глазом поведал Фёдор, — что мне, спать в них теперь? Так они колючие, с каменьями.

С каменьями, значит. А сломанная обычная, золотая была.

-А тебе на что? — прищурился инквизитор.

-Так, — улыбнулась девушка, — пустое. Не бери в голову.

А врать-то не так сложно, как сначала казалось.

* мрачная (устар.)