Ольга (джен)

Гостей на свадьбу собралось немного. У жениха только друзья-дозорные, да какой-то дядька-человек. Родители жили далеко и были уже стары для такой дальней поездки. А от невесты и вовсе были только девчонки и монахини, что с нею в доме служили. Но людскую заполнили. Ольга, смутилась, когда вошла молодых поздравить. Все враз замолчали. А музыканты, тоже деревенские мужики, но не из иных, повскакивали, собираясь было земно кланяться. Для дозорных она была десятником, человеком выше их по положению. А кто в дозорах не служил, те видели в ней боярыню-благодетельницу. Все ей кланялись, и хотели усадить на лучшее место. Но она и сама поняла что веселья при ней не будет.

Вежливо извинившись, и для порядка взявши с крайнего блюда пирог с неизвестной ей начинкой, отправилась к себе. Работы было невпроворот. Мастеров, что самострелы делали, на Москве оказалось шесть. Все трудились артельно, сложившись деньгами на инструмент и лавку. Те же мастерские делали обычные луки, и копья. В одиночку оружие делать было не просто трудно, а почти невозможно. Москва воевала чуть не каждый год. Спасибо Святославу.

В каждой из посещенных мастерских в изобилии сушилось дерево. По такому случаю все они располагались вдоль реки, чтобы сподручнее было то дерево из воды вылавливать, когда лес по воде спускали. И в каждой Ольгу, которая из всех троих в оружии лучше всех смыслила, отодвигали в сторонку, чтобы мужчины могли поговорить да поторговаться. И не раз ей пришлось колдовать, чтобы мастера с нею говорили. Надоело ей это уже к третьему приказчику, а деваться некуда. От расстройства прикупила себе и самострел, и «болтов» стальных. Так, побаловаться. Со вздохом подумала, что и Фёдор бы себе что-то выбрал. И подарку бы обрадовался. Повздыхала-повздыхала, да и купила. Резной, весь, как игрушечный, да с затейливо плетеной тетивою. Приказчик клялся сегодня же Басманову к воротам доставить.

Осиновые стрелы у всех были, хоть короткие, хоть длинные. Но таких, чтобы без стального наконечника, не нашлось. Мастера только фыркали. И правда, кому такой «болт» для самострела надобен? Яшка приуныл, а Ольга повеселела. В её пользу пока что выходило. Не на зверя ловушка была поставлена. На нечисть всякую. Другой вопрос, что в том лесу охранять надо было, да откуда нападения ждали.

Секретарь-инок с меньшим успехом по мастерским прогуливался. Оказалось их на Москве чуть ли не сотня. И все надо было в одиночку обойти. Кроме него особо никто в церковных делах не разбирался. Приставили к нему темного иного, любившего пошутить, да побалагурить. И значительно его работу осложнявшего. Пока что одно инок мог сказать наверняка: такого криворукого подмастерья, что те кресты изготовил, ни в одной из артелей проверенных не сыскалось.

На кухне теснились девицы и монахини. К столу все, что требовалось, собрали, и тоже в людскую налаживались. Девчонки прихорашивались, среди гостей было много молодых мужчин. Родительский присмотр у боярыни в доме отсутствовал. Можно было и посмотреть друг на друга, и поговорить. А монахини спешно молились. Они тоже понимали, что родители далеко, а молодцы близко. И чувствовали свою ответственность. Но смех да шутки-прибаутки все перекрывали.

-Тихо вы, окаянные! — вдруг вскрикнула одна из старух, — не слышите? Ещё кто-то пришел.

За воротами и правда, кто-то был. Ольга глянула, и увидала старушку. Видимо, привлеченная праздником нищенка подошла за подаянием, да войти не решалась. Хотя, сколь дозорная с нищими не сталкивалась, особой стыдливости в них не замечала. Девушка глянула на пирог в своей руке, вздохнула, и отправилась к воротам. Даже одеваться не стала, так, платок на плечи набросила.

-Подайте Христа Ради! — заголосила старушка, едва завидев её.

Ольга протянула ей пирог, и несколько мелких монет, что у дверей всегда на такой случай в плошке лежало.

-Спаси тебя Христос, милая! — затараторила нищенка.

И вдруг, застонала, да наземь повалилась. Ольга сперва застыла. Это она за себя не боялась никогда. А за другого человека, беззащитного, пугалась каждый раз. Деньги с пирогом на землю уронила, ворота распахнула, да на помощь звать стала. Из дома выскочили девчонки, и старухи. Все засуетились, запричитали. Нищенку в дом отнесли, и на лавку положили. Монахини присматривать остались, а Ольга к себе пошла.

Шум из людской наверху был чуть меньше слышен. Она уже отвыкла в тишине работать. В казарме народ шумный. Да и по ночам ей теперь думалось легче. Сама не заметила, как всю бумажную работу переделала. Свечка почти до конца сгорела. Утро скоро. Гости внизу поутихли. А может, и разошлись уже. Даже слышно стало, как конь её в конюшне копытом стучит. Нервничает. Сбрую свою дорожную видит и понимает, на что она тут повешена. Вещи, Тенькой собранные, уже в углу аккуратно лежали. Завтра Ольге предстояло в поход выдвигаться, оборотней проверять. И поспать бы не мешало.

В спальне кто-то был. Это она ещё через дверь заметила, по нимбу сияющему. Фома, которого на свадьбу не позвали, мог в гости пожаловать. Он ещё когда сваты сговор удавшийся отмечали, на девушку укоризненно поглядывал. Мол, вон, как умные-то люди делают! А не телятся более десяти лет!

Хотя, на него не похоже. Совсем другое свечение, да и ростом человек был пониже. Девушка уж грешным делом подумала, что из девиц кто-то в её спальне свидание назначил. А чего. Дело молодое. Наливки красавица испробовала, захмелела. А тут и добрый молодец подвернулся. И дом большой. Мать с отцом далече. Не подумала девка, где и с кем ей в доме встретиться можно. А может, напротив, хорошо подумала. Хозяйка в трудах, до утра не ложится. И кто их тут поймает?

Ольга улыбнулась, и толкнула дверь. В горнице было темно. И пусто. Она огляделась, и в углу увидала что-то, похожее на ворох тряпья. Присмотрелась — а это нищенка. Воровать пришла! Вот это как раз на нищих очень похоже! Хотя старуха особо напуганной не выглядела. Да и взять в спальне было нечего. И не у сундука женщина стояла, а в самый темный угол забилась. А может её напугал кто? А может бесноватая?

-Что ты тут делаешь? — тихо поинтересовалась боярыня.

-Тебя, милая, поджидаю, — так же тихо отозвалась старуха, — поблагодарить хочу.

Ольга промолчала. Старуха отодвинулась от стены, и пошла к ней. Слишком медленно, чтобы нападать. Девушка глянула повнимательнее. Старуха была иной. Очень слабой. И не ступавшей в Тень.

-Подойди! — приказала девушка.

Та не поняла, или вид сделала. Остановилась, огляделась вокруг. Глянула Ольге за спину.

-Греха на тебе нету, — тихо продолжала она, успокаивающе вытянув вперед руки, — не ведаешь, что демоны вкруг тебя! Я помочь могу!

-Живо! — огрызнулась Ольга, теряя терпение.

-Видала тебя третьего дня, — шептала нищенка, — у тебя два демона за спиною шли. Ты и говорила с ними, а не знала, бедная, что они по твою душу пришли.

Девушка глубоко вздохнула, и сложила руки знаком. Старуха на секунду замерла. А потом словно бы стекла в Тень. И Ольга за нею.

Нищенка с ужасом разглядывала девушку, неожиданно для неё преобразившуюся. Глядела во все глаза на латы её сияющие, да волосы распущенные. Глянула на неё и боярыня. Как была нищенкой убогой, так и осталась. Никто не обучал эту женщину. Это был её первый раз. Шестой порядок. Светлая. Это все, чем могла наделить её Тень. А сама она перепугалась до последней крайности.

-Кто ты, и что тебе надо? — насела на неё девушка.

-ВЕДЬМА!!! — зло зашипела старуха, и так резко выпрыгнула из Тени, что Ольга растерялась. А когда сама она оказалась у себя в темной спальне, в грудь ей уже кулак с чем-то непонятным летел. Нищенка, вся растрепанная, распахнувши свои лохмотья, успела достать из сумы простой, криво сделанный, осиновый крест. Девушка привычным жестом прикрылась щитом. Женщина взвизгнула. Щит у Ольги был не простой, а с лезвием. Сама не поняла, отчего им прикрылась. По заученному вышло. Не нарочно.

От удара сумасшедшая вылетела из окна. И теперь вся порезанная, лежала на земле, криво раскинув согнутые ноги и руки. Пришлось все ж таки пойти в «людскую», где из гостей только дозорные и остались. Молодых уже в спальню отвели, и дружка с ними ушел, двери сторожить. А то мало ли! Парни повздыхали, но все же отправились за боярыней во двор. Ольга шла, и думала, что это первое в её жизни убийство безоружного светлого иного. «Превышение», как сказал бы Филипп.