Ольга (джен)

Он выступил из темного угла. Прошел по горнице, даже не глянув на Ольгу, и начинавшую приходить в себя Ксению. Одетый в простые черные одежды монаха, инквизитор Московский, Филипп, остановился посреди мало освещенной горницы. Освальд и Фёдор одновременно поднялись, подошли к нему, и встали с двух сторон. Главы Дозоров стояли теперь молча, глядя друг другу в глаза.

Ольга уже видела, как это делали Осовальд и какой-то тибетский монах. Но как могут говорить, не размыкая уст трое, ей пока что видеть не приходилось. Ксения пришла в себя, и, перекинувшись, вернулась к столу. Вид у неё был потерянный, из уха шла кровь. Она нервно теребила порванный ворот рубахи. Яшка подошел к ней, и потерся носом об её руку, куда дотянулся. Судя по тому, что женщина его не оттолкнула, ухаживания и впрямь были успешными. Потом, глянув на инквизитора, кивнула, и легко поднесла к столу второе тяжеленное деревянное кресло. Ольга поняла, что Филипп зашел не на минутку.

Было видно, как постепенно бледнеет Освальд. Видимо, решение инквизитора выходило не в пользу Ночного Дозора. Суд проходил недолго, вскоре Филипп кивнул, вернулся к остальным дозорным, и спокойно сел за стол в кресло воеводы. Сами же правители Дозоров встали у стола. Пока что сесть в присутствии инквизиции никто не решался. Девушка не могла понять, до чего же в итоге договорились стороны. Как могут наказать провинившийся Дозор. Или дозорного. Развоплотить на месте? Превратить в смертного? А может светлых и вовсе вампирам скармливают?! Её только начали посвящать в тонкости работы в рамках Договора. О судебной системе Дозоров она ничего не знала.

-Решение инквизиции устраивает глав Дозоров? — тихо поинтересовался Филипп.

Мужчины кивнули.

-Какой виры желает пострадавший Дозор? — все так же тихо спросил инквизитор.

-«Ничья» иная. — Фёдор кивнул на Ольгу, у которой от этих слов подогнулись колени.

-Девицу, одну, да к мужчине в терем?! — встрепенулась Ксения.

-Я правильно понял, — криво усмехнулся Басманов, — у вас тут трудится Фома, у которого в каждом доме на Москве по девке. Буслай, который, если постарается, залижет всех насмерть. И Гесер, от которого в степи беременна каждая вторая кобыла. А вы опасаетесь МЕНЯ?!

С минуту в горнице стояла пронзительная тишина. А потом она как-то сразу взорвалась от смеха. Смеялись все, включая Филиппа. Смеялась даже Ирина. Смех у неё был странный, беззвучный. Ольга, которая вовсе не уловила смысла сказанного, вдруг вспомнила, что ни разу не слышала её голоса. Её беспокоило, что никто особо не пытается её отстаивать, или как-то отговорить Темнейшего. Он смеялся пуще всех. И смех у него был заливистый, заразительный и громкий, он утирал выступавшие слезы и не мог остановиться. В конце концов, девушка пришла к выводу, что общее веселье, скорее, нервного характера.

Атмосфера сразу разрядилась. Воеводы так же присели к столу.

-Так что же с Анри, — спросил Освальд, уже спокойно.

-Осужден приговором Дневного Дозора, — пожал плечами Темнейший, и выудил из-за пазухи несколько свитков, плотно свернутых и вложенных один в другой. Свитки он протянул инквизитору. Тот развернул, и бегло просмотрел, — Оборотень на меня напал. Дуэль была незаконная, без вызова, да и без инквизитора. Я имел право его наказать.

-Законно, — кивнул Филипп, — имеется документ на право лишения человеческой ипостаси одного оборотня.

-Но тут же не сказано, что светлого! — возмутился Освальд.

-А мне что за печаль? — деланно удивился Фёдор, — я эти бумаги не сочиняю. От тебя получил, светлейший. Обзовете своих оборотней по-иному, буду по новому закону жить, куда денусь.

-А сына его зачем похитил? — хрипло, но уже почти спокойно спросила Ксения.

-Не похищал, — холодно отозвался Басманов, — Борис Головин ушел со мною доброй волей. Мы давно уговорились, он только время выбрать не мог. А тут оказия нам вышла. Царь на Анри осерчал. Опричников послал, велел всех убрать, включая всю домашнюю скотину и рыбу в пруду. Я и не собирался туда ехать. Что я, мало боярских усадеб спалил? Но кто бы тогда этих двоих выручил?

-А кто царя надоумил? — спросил инквизитор. Все сразу притихли.

-Тут сам Андрей Севастьянович виноват, — простодушно отозвался Темнейший, разглядывая свои холеные ногти, — бояре ему свою казну на хранение отдали. А он взял, и честно сохранил. Уже и бояре-то все у Малюты в подвале сидели, а казну нигде найти не могли. А тут один-то боярин, по слабости душевной, возьми, да проговорись. Так что моей вины тут нету. Я стараюсь в государевы дела не встревать. Помню наш уговор. Ты мне, воевода, лучше расскажи, как вы тут Договор нарушаете, «ничью» иную к свету склоняете второй год?

-Так все в ней на свет указывает — пытался защищаться Освальд, — у Ольги к служению большая склонность.

-Так это оттого, друг мой сердечный, — улыбнулся Фёдор, — что она при светлой няньке, да при Фомушке выросла. У батюшки-рыцаря в доме. А нимб у неё прозрачный. И не склоняется она пока что ни к свету, ни к тьме.

-Законно, — подтвердил Филипп, — «ничьи» иные по Договору должны все поровну узнавать. И свет, и тьму.

-А раз поровну, — Темнейший бросил на Ольгу короткий острый взгляд, — то давайте считать. Лет ей сейчас шестнадцать. Няньку можно не считать, какой там разум у ребенка. А Филиппа к ней приставили лет с двенадцати?

Все обернулись на Ольгу, она кивнула.

-Получается, — Фёдор чуть закусил губу, раздумывая, — четыре года к ней не подпускали ни одного темного. Разве не будет справедливо теперь четыре года не подпускать к ней ни одного светлого? Это, кстати, и сироток касаемо, что на воспитании у Буслая находятся. Слышишь, Ингигерда? Я к ним из своих кого-нибудь зашлю, когда время придет.

Ирину вскинулась, было. Но инквизитор глянул на неё так, что она сразу сникла, а потом и вовсе отступила в тень.

-Выйдите все, — бросил Филипп, — мне нужно с девочкой поговорить.

Всех, включая дежурных дозорных, как ветром сдуло. Ольга даже пикнуть не успела, как все до единого светлые вышли на улицу, в чем были.

-Не тревожься о них, — Филипп как будто прочел её мысли, — у них амулеты, им не холодно. Они за твоими вещами ушли. Понимают, для тебя это пока важно.

-Почему «пока»? — она не знала, как себя держать, и от волнения ляпнула первое, что в голову пришло.

-Потому, — улыбнулся инквизитор, — что лет через пятьсот тебе все материальное может стать глубоко безразлично. А то и раньше.

-Как всем СВЕТЛЫМ? — с надеждой сбросила девушка.

-Как всем ИНЫМ, — уточнил инквизитор.

-Что-то не бросается в глаза, что Басманову материальное опостылело, — надулась Ольга, — сам весь в золоте, а дома у него ступить некуда от ковров. Да и терем каменный.

-Ну не знаю, — загадочно улыбнулся мужчина, — после Битвы со всеми вместе на голой земле спал и не жаловался. Ты, вот что. Сейчас тебе кажется, что все это неправильно. Несправедливо. И тебя, бедную, от добрых светлых к злым темным уводит строгий инквизитор.

Ольга шмыгнула носом. Слезы сами на глазах выступили.

-А ты поверти это дело в голове, — посоветовал Филипп, — ты знаешь только Свет. Но его без Тьмы нет и не будет. Прав Фёдор. Есть какая-то беда с этими названиями. Но, покамест чем богаты. Знай только, что нет ни доброго ни худого отдельно ни у светлых, ни у темных. Все мы суть одно. Все за счет людей живем. Смотри на эту перемену в жизни не как на наказание. А как на новые возможности. Как на обучение.

Она кивнула, хоть и не поняла ни слова. Но когда вновь подняла было глаза на собеседника, кресло было уже пусто.

Басманов, ссадив её с саней, и сдавши на руки Борису, который всю ночь не спал, и был бледнее молока, бросил ему:

-Два дня чтобы на глаза мне не показывались оба, коли жить хотите!