Некромант (джен)

— Ты, по-моему, не понимаешь, кто он такой. Ты с ним встречалась?

— Это несущественно. Руди, дело же не в нём.

— Нет, Белла, дело как раз в нём. Мы все — не чета ему и близко. Даже наш отец…

— Мы — возможно, нет. Но я же не о нас. Руди, нужно что-то делать. Ты ведь сам сказал, что его нельзя с ним оставлять.

— Нельзя. Но я не представляю, кто бы мог…

— Конечно, представляешь. Ну, подумай.

Рабастан лежал и сквозь медленно тающий сон слушал этот тихий разговор. Он почти не помнил, как заснул: к концу похорон он так устал, что едва держался на ногах. То, чего он так боялся, не случилось: Эйвери, его учитель, хоть и подошёл к ним с братом выразить приличествующие случаю соболезнования, надолго задерживаться здесь не стал и поговорить с Рабастаном наедине даже не пытался. Впрочем, Рабастан всё сделал для того, чтобы этого не произошло: он практически не отходил от брата, хотя это и далось ему непросто. Но так было лучше, чем всё время настороженно ждать разговора, к которому Рабастан сейчас был не готов.

Разговора не случилось, но уже за столом Рабастан едва сидел, больше всего на свете мечтая о том, чтобы оказаться, наконец-то, в одиночестве. К счастью, его не трогали — максимум, порою говорили что-нибудь сочувственное, на что можно было отвечать простым кивком. И едва все разошлись, Родольфус отвёл его в спальню — и дальше Рабастан почти что ничего не помнил.

Почему здесь вообще люди? Кто они? Один — это Родольфус, а второй кто? Нет, вторая? Рабастан с некоторым трудом разлепил глаза и увидел в утреннем свете сидящих у окна Родольфуса и Беллатрикс. Да, и правда — она ведь была здесь вчера и должна была остаться. У них с братом, кажется, роман…

— Кое-кто проснулся, — заулыбалась Беллатрикс, подходя поближе к Рабастану. — С добрым утром. Как ты?

— Не смущай его, — сказал Родольфус, тоже подходя к кровати. — Прости, что разбудили.

— Я проснулся сам, — Рабастан сел. — О чём вы говорили?

— О том, кто мог бы защитить тебя от Эйвери, — сказала Беллатрикс, усаживаясь в изножье кровати. — И, возможно, я придумала.

— Дело не в защите, — сказал Рабастан. — То есть спасибо, — спохватился он, — но дело всё равно не в ней.

— А в чём? — спросила Беллатрикс.

— Не уверен, что хочу с тобой это обсуждать, — сказал он, и всё-таки добавил: — Извини.

— Понимаю, — неожиданно легко и мирно согласилась Беллатрикс. — Тогда просто выслушай мою идею — а потом я вас оставлю. Но потом вернусь, — она улыбнулась Рабастану и заговорила: — Я подумала о Тёмном Лорде. Он сильнейший из волшебников — и, — её глаза блеснули, — он интересуется бессмертием.

— Вот уж что от меня так же далеко… не знаю, что, — усмехнулся Рабастан. — Далеко.

— Понимаю — но ведь невозможно столько знать об этом, не касаясь смерти, — сказала Беллатрикс. — Я, конечно, не настаиваю, но подумайте об этом. В любом случае, он может знать ещё каких-то некромантов. Кроме Эйвери. Тебе ведь нужно будет учиться у кого-нибудь? — добавила она полувопросительно.

— Я сказал, что не готов с тобою это обсуждать, — напомнил Рабастан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более спокойно.

— Понимаю, — Беллатрикс опять заулыбалась и, поднявшись, добавила шутливо: — Хотя жаль. Меня всегда интересовали эти вещи. Мы ещё увидимся, — пообещала она Рабастану. — Может быть, когда мы ближе познакомимся, ты расскажешь что-нибудь? — спросила она — и, весьма чувственно поцеловав Родольфуса, ушла.

— Вы с ней пара? — спросил Рабастан, когда дверь за ней закрылась.

— Может быть, — ответил Родольфус. — Если ты захочешь, мы обсудим это после. Сейчас есть проблема более насущная — и, возможно, предложение Беллы не так плохо.

— Он политик же, а не учёный, — полувопросительно сказал Рабастан, вновь ложась. Ему совершенно не хотелось выбираться из постели — это было странно, потому что просто так валяться он давно терпеть не мог. Но сейчас, как в детстве, ему хотелось тут лежать и разговаривать, завернувшись в одеяло.

Будто это что-нибудь меняло.

— Не совсем так, — возразил Родольфус. — Он намного больше, чем политик. И немало времени тратит на исследования. Мы с ним пару раз беседовали о вопросах, от политики весьма далёких — признаюсь, он впечатлил меня. И он действительно весьма интересуется проблемами бессмертия — а что есть жизнь вечная, как не отсутствие смерти? Полагаю, он и вправду мог помочь бы… если б захотел. Но я не уверен, что он станет ссориться с Эйвери из-за тебя. Он вовсе не дурак.

— Мне было всего восемь, — сказал, словно защищаясь, Рабастан.

— Как вообще он о тебе узнал? — спросил Родольфус. И добавил: — Рэба, я ни в коем случае тебя ни в чём не обвиняю. Ты — последний, кто виноват в том, что с тобой случилось. Просто расскажи мне всё.

— Кто я, я узнал от деда, — заговорил Рабастан, немного помолчав.

Рассказ занял неожиданно много времени. И когда Рабастан его закончил, Родольфус сказал только:

— Я и тогда не понимал, как и почему отец отпустил тебя в тот дом. А сейчас, когда я знаю об Эйвери намного больше, тем более не понимаю.

— Я не знаю, — сказал Рабастан. — Да и какая разница? Я не могу сейчас ему просто сказать, что ухожу из учеников. Вряд ли он убьёт меня, но ведь есть ты. И Маркус. И другие. С человеком можно очень много сделать всякого, кроме как убить.

— Разумеется, не можешь, — согласился с ним Родольфус, и то, с какой лёгкостью он это сделал, ввергло Рабастана в настоящее уныние: всё же он надеялся, что брат найдёт какой-то способ. — Так же, как не можешь дать ему понять, что знаешь, что произошло с родителями.

— Почему? — Рабастан подтянул колени к груди и обхватил их руками. — Он и так поймёт, что мне это известно.

— Не обязательно, — возразил Родольфус. — Но даже если так — иногда то, что не озвучено, почти не существует. Пока вы это не обсудите, Эйвери придётся делать вид, что ничего подобного не произошло, и общаться с тобой аккуратнее. Так мы выиграем время.

— Я не знаю, сколько лет пройдёт, прежде чем я смогу с ним тягаться, — признался Рабастан. — Тридцать или пятьдесят… не знаю. Руди, он умеет вещи, о которых я даже никогда не слышал. Он умеет уходить за Дверь. Сам. Физически. И возвращаться. Я ни в одной книге не читал ни о чём подобном.

— Он не идиот, чтобы давать тебе читать те книги, в которых есть его секреты, — усмехнулся Родольфус. — Для начала, мы посмотрим, что есть здесь, у нас. Здесь большая библиотека — что-то да найдётся, тем более, раз в семье есть этот дар. Поговорим с портретами. Может быть, найдём того, кто был таким же… или ты искал?

— Нет, — покачал головою Рабастан. — Я не мог сказать портретам: они бы выдали меня родителям. Ну и тебе.

— Я понимаю, — это прозвучало мягко, и всё же в голосе Родольфуса послышалась досада. — Но теперь этой преграды нет — и, возможно, мы найдём кого-то. Впрочем, этого, конечно же, не хватит — и ты знаешь, я вчера весь день думал о том, что сейчас сказала Белла. Тёмный Лорд, возможно, в самом деле мог бы нам помочь. По крайней мере, можно с ним поговорить об этом: что бы ни было, он наверняка тебя не выдаст Дамблдору, — Родольфус слегка улыбнулся. — Хотя… я ведь не спросил тебя: сам-то ты чего хотел бы? Доучиться? Или нет?

— Я бы доучился, — ответил Рабастан. — Только как? Что я Эйвери скажу?

— Скажешь, что в родительском завещании есть пункт, обязывающий тебя закончить школу, — улыбнулся Родольфус. — Иначе ты останешься без денег.

— И он мне свои предложит, — усмехнулся Рабастан. — Предлагал уже. Нет, Руди, не получится.

— Тогда, — сказал Родольфус, немного подумав, — скажи ему, что ты потеряешь право входить в дом. А значит, не попадёшь не только в сейф, но и в библиотеку, и в сокровищницу. Я подозреваю, что Эйвери их содержимое весьма интересует — вряд ли он захочет потерять к ним доступ. Цена непропорциональна.

— А проверить это можно? — оживившись, спросил Рабастан. Да, пожалуй, этого его учитель не захочет. В самом деле, ну что такое два года обучения, если он будет считать, что впереди — вся жизнь.

— Завещание? А как? — ответил вопросом на вопрос Родольфус. — Хотя он захочет посмотреть его, наверно, у тебя в сознании… я подумаю, что с этим делать. Говоришь, что ты учился окклюменции?

— Я учился, но, — Рабастан покачал головой, — не думаю, что я сумею устоять. И потом, даже если так, это само по себе вызовет вопросы, понимаешь? Я так никогда не делал прежде. И я, — Рабастан запнулся, — никогда ему не лгал. Чтобы вот так прямо…

— Мы придумаем, что можно с этим сделать, — пообещал Родольфус. — Время есть — тебе не завтра с ним встречаться.

— А какой он? Тёмный Лорд? — спросил Рабастан, резко меняя тему. Не хотелось ему сейчас думать об Эйвери.

— Он вчера здесь был — но ты, наверное, не обратил внимания, — сказал Родольфус. — Полагаю, он ещё придёт, и я вас представлю. Он довольно необычен, но, сказать по правде, мне его идеи нравятся.

— Расскажи мне, — попросил Рабастан. Его никогда не интересовали друзья родителей и брата, и сейчас даже не был уверен в том, что верно понимает, о ком идёт речь. — Чем нравятся?

— Ты знаешь, что у нас в прошлом году сменился министр? — спросил Родольфус. Рабастан недоумённо нахмурился, и он продолжил: — Вижу, что не знаешь. Это жаль, на самом деле, потому что Дженкинс была женщиной порядочной и щепетильной, и на некоторые действия поэтому неспособной. Верее, она такой осталась, разумеется, — поправился он, — но теперь это уже её частное дело. Минчум жёстче, но, — его губы тронула усмешка, — при этом он гибок как скала. Так что это, может, к лучшему. Так нельзя жить дальше. Невозможно. Даже на нашем с тобой примере видно, что становится лишь хуже — и довольно быстро.

— Ты о чём? — Рабастан ощутил почти забытое чувство абсолютного непонимания собеседника. Вроде бы Родольфус говорил простые вещи, но он словно рассуждал о чём-то из учебника истории. Причём написанного на редкость скверно.

— Сколько у вас на курсе грязнокровок? — ответил вопросом на вопрос Родольфус.

— У нас — только трое полукровок, — сказал Рабастан, подумав. — Про остальных не знаю… Эванс есть. На Гриффиндоре. Староста, — неприязненно добавил он.

Эванс уже давно вызывала у него не любопытство, а одно лишь раздражение. Всем — и своей неуместной правильностью, и бесстрашием: это именно она могла войти в пустой класс, занятый призраками и Рабастаном, и, ни капли не смущаясь, заявить, что через пятнадцать минут начнётся комендантский час, и Рабастану следует идти в гостиную. И ведь никакие призраки эту Эванс не пугали! Очевидно, потому что она плохо представляла себе их возможности. С другой стороны, она ведь была права: эти призраки бы никогда не навредили всерьёз ученице Хогвартса. Был ещё, конечно, Пиввз, нежелание которого общаться с Рабастаном стало, наконец, тому понятно: он пока не знал, как это сделать, но в какой-то момент понял, что мог бы избавить Хогвартс от надоедливого полтергейста. Понял это Рабастан зимой на пятом курсе, и с тех пор не раз думал о том, что мог бы, наверное, Пиввза припугнуть и заставить сделать что-то. Впрочем, делать этого Рабастан не собирался: он был убеждён, что призракам подобное совершенно не понравится, и власть над полтергейстом не стоила ссоры с ними.

Так что управы на Эванс у Рабастана не было, тем более что формально-то она была права. И он, может, даже и признал бы за ней право исполнять свои обязанности так, как она представляла это верным, если бы не Снейп.

До тех пор, пока они дружили, Рабастан оценивал любые действия Эванс через призму этой дружбы. Если у Регулуса на враждебном факультете был старший брат, то у Снейпа там была подруга — что ж, бывает. Так сложилось. Правда, Регулус давно уже даже не пытался как-нибудь общаться с братом, так что их родство лично Рабастану можно было не учитывать. А вот Снейп с Эванс дружил, и это делало её в некотором роде неприкосновенной в глазах как Рабастана, так и остальной компании.

Но то ли после, то ли во время сдачи СОВ что-то случилось — что именно, Рабастан не знал, а что сам Снейп, что Мальсибер, который, кажется, как всегда, был в курсе всего на свете, обсуждать это отказывались. Однако же общаться со Снейпом Эванс перестала — причём, если Рабастан всё верно понял, прекратила дружбу именно она. Снейп страдал, отлично иллюстрируя собою тезис Эйвери о мучениях, приносимых нашими привязанностями, а Рабастан наблюдал за Эванс и не мог не признать, что её выбор, в общем-то, вполне разумен: Блэк и Поттер, с которыми она теперь дружила, были для неё, небогатой грязнокровки, хотя и отличницы, куда более перспективными, нежели нищий полукровка. Сам бы он, конечно же, не стал бы выбирать товарищей или супругу по такому принципу — но то он, Лестрейндж. А ей надо как-то закрепиться в этом мире, и, конечно, магглолюбцы Поттер с Блэком, оба — более чем состоятельные и прекрасного происхождения, Блэк так вовсе из Священных двадцати восьми — подходили для такой задачи в разы лучше Снейпа.

Он вполне мог понять Эванс, но подобная позиция вызывала у него некоторую брезгливость и обиду за товарища. Рабастан пытался даже как-то раз поговорить со Снейпом, но, конечно, ничего не вышло: ни один из них вести такие беседы не умел, да и к откровенности они оба не имели склонности. Так что разговор не получился, и Рабастан вообще о нём забыл бы, если бы в конце Снейп вдруг не приказал ему — да, именно что приказал! — не связываться с этой чокнутой гриффиндорской четвёркой и, особенно, с их старостой. Люпином. Почему — не объяснил, но потребовал от Рабастана обещания, что он делать этого не будет. Рабастан уклончиво ответил что-то и от прямого обещания всё же отвертелся, но требование это снова разбудило его почти забытое любопытство по поводу этого Люпина. Что с ним, всё-таки, не так?

Рабастан пока так и не отыскал ответа на этот вопрос — и это тоже стало одним из аргументов за то, чтобы вернуться в школу. У него ещё был целый год на то, чтобы разгадать эту загадку, и на сей раз он твёрдо вознамерился это сделать.