Некромант (джен)

Любопытство своё Рабастан всё-таки удовлетворил, причём произошло это почти случайно. Ни в какие рейды, как это называли между собой сторонники Лорда, тот Рабастана не гонял, и даже не отправил его, как другую молодёжь, учиться драться к Долохову. Собственно, Лорд вообще не требовал от Рабастана ничего — лишь учил его, и только. Правда, почему-то Рабастану чем дальше — тем меньше нравились эти уроки. Почему, он сам не понимал: он ведь в самом деле узнавал немало нового, однако почему-то почти всегда после них у Рабастана оставалось крайне неприятное ощущение неправильности происходящего. Но что именно было не так, он не понимал — может, потому что у него было не так уж много времени на размышления. Потому что постоянно что-нибудь случалось и отвлекало его — вот как в этот раз, к примеру.

Рабастан столкнулся с Амикусом в коридоре дома Лорда, и тот неожиданно весьма обрадовался встрече.

— Идём с нами! — позвал он, хватая Рабастана за рукав — была у него такая омерзительнейшая манера.

— Куда? — Рабастан высвободился и отступил на полшага.

— Лорд не любит, когда мы работаем вдвоём с Алекто, — быстро выговорил Амикус, заглядывая Рабастану в глаза и торопливым скользящим движением облизывая губы. Чем-то он неуловимо напоминал Рабастану ящерицу, причём удивительно несимпатичную. — Но все заняты. Пойдём? Мы недолго!

— Идём, — помедлив, всё-таки решился Рабастан.

Она аппарировали куда-то в маггловский квартал, невероятно грязный и унылый. Рабастан поморщился. Зачем они живут так? Магглы? Почему не убрать мусор и не выкрасить обшарпанные стены? Не сделать ровную дорогу? Не… Этих «не» было так много, что Рабастан просто перестал об этом думать: в конце концов, они здесь не для того.

Алекто коснулась одной из дверей длинного и достаточно высокого дома волшебной палочкой и прошептала:

— Алохомора!

Замок щёлкнул, и она толкнула дверь с заметным возбуждением, однако идти внутрь Рабастан не торопился.

— Что мы тут делаем? — спросил он, нахмурившись. — Это же магглы. Зачем нам они?

— Это не просто магглы, — захихикала Алекто, и её глаза масляно блеснули. Очень похожий блеск Рабастану доводилось наблюдать у некоторых ребят в школе, когда они листали порнографические журналы.

— Это чьи-то родственники, — возбуждённо добавил Амикус.

— Кое-чьи, — Алекто закивала.

— Я с вами не напрашивался, — резко сказал Рабастан. — Говорите толком, или я пойду.

— Погоди! — на сей раз в него вцепилась уже Алекто, и Рабастан, грубо вырвав руку, отчеканил:

— Не смей. Меня. Трогать.

— Ну и зря, — сказала она с деланной обидой. — Ты же такой милый!

— Это не повод, — Рабастан нахмурился, а потом, сообразив, что она сказала, разозлился. Вероятно, это отразилось на его лице, потому что Амикус сказал:

— Пошли. Ты всё увидишь, — пообещал он.

— Я спросил, чьи это родственники, — Рабастан уже жалел, что согласился. Понятно, почему никто не хотел идти с ними!

— Одной мерзкой грязнокровки, — сообщила ему Алекто, прикусив от возбуждения нижнюю губу.

— То, что здесь не могут жить родственники кого-то чистокровного, вполне очевидно, — ответил Рабастан. — Кто она?

Неужели Эванс, вдруг подумал он. А ведь в самом деле, Снейп им что-то говорил о том, что вырос в бедном и отвратительном районе. А она была его соседкой.

Однако прозвучавшая в ответ фамилия ничего ему не говорила. Хотя, в общем-то, какая разница?

Они поднялись по лестнице на последний этаж и остановились возле двери, такой же обшарпанной, как и всё вокруг. Алекто могла бы открыть её так же, как и ту, внизу, но на сей раз предпочла бомбарду — и…

В квартире оказались старики — видимо, супружеская пара. Рабастан не умел определять маггловский возраст, но если бы это были волшебники, он бы сказал, что им лет под двести, настолько они были старыми и сморщенными. И явно больными: квартира была наполнена запахами старого пота, испражнений, лекарств и той горечи, которую порою источают старики. А ещё болезнью — Рабастан не смог бы по-другому этот запах описать, но узнал его мгновенно медленно. Да и смерть здесь была рядом — он почувствовал, насколько тонкой стала та завеса, что разделяет мир живых и мёртвых. Наверное, он бы смог просто приподнять её рукой — и…

Он вспомнил то, что не так давно ему показывал Тёмный Лорд. Здесь, пожалуй, это сделать будет очень просто. Может быть, попробовать? В конце концов, это определённо будет милосерднее, чем то, что творят Кэрроу.

Впрочем, он же ведь хотел на это посмотреть?

Рабастану как-то доводилось наблюдать за тем, как люди занимаются любовью — лет в пятнадцать его начал занимать этот вопрос, и он провёл некоторое время за тем, чтобы изучить его. Вероятно, если б кто-нибудь застал его за этим, Рабастану бы не поздоровилось, и за ним бы закрепилась слава извращенца, подглядывающего за парочками в самые горячие моменты, но он был достаточно осторожен, чтобы остаться не пойманным. Сам он ничего дурного в своих действиях не видел: он же должен был узнать, как это происходит! О том, что он увидел, он никогда и никому не говорил, и никак ни в чьи отношения не вмешивался — так что скверного он делал?

Вспоминать об этом ему сейчас было несколько досадно. Всё-таки подглядывать нехорошо: ему самому бы очень не понравилось, если б кто-нибудь так сделал. Теперь он поступил бы по-другому: попросту пришёл в бордель, заплатил бы и смотрел себе спокойно, сколько нужно. Хотя… Ведь для шлюх это работа, не подразумевающая страсти. Впрочем, есть ведь зелья — и скорей всего, работницы борделя согласились бы за дополнительную плату выпить их. Вот и страсть, которую Рабастан мог бы хоть пощупать, при желании.

Но что сделано — то сделано. Так или иначе, любознательность свою Рабастан вполне удовлетворил — и сейчас узнал то выражение возбуждения и страсти, что он наблюдал тогда на лицах. А ещё был запах, и сейчас ощущать его Рабастану показалось отвратительным.

Значит, всё так просто? Кто-то получает возбуждение и удовольствие от секса, а кто-то — от чужого страха или боли. И вот это — чистокровные волшебники? Ближний круг? Такой же ближний, как он сам? Рабастан мог понять необходимость убивать врагов или их родных: страх — одно из самых сильных чувств, и если люди не способны самостоятельно осознать, к чему их может привести потакание грязнокровкам, то им нужно это объяснить и заставить силой вести себя правильно. Но ведь та женщина, чьих деда с бабкой сейчас просто для собственного удовольствия пытали Кэрроу, всё равно не будет знать, что здесь происходило. А тела можно порезать на куски и после смерти. Наслаждаться этим гадко — почему Лорд позволяет это Кэрроу? И зачем вообще приблизил?

Женщина — старуха, поправил Рабастан себя — была уже почти мертва, и, похоже, не способна достаточно ясно выражать степень собственных страданий. Так что Кэрроу отбросили её в сторону, и она лежала теперь между кроватью и стеной грудой окровавленного мяса. Рабастан к ней подошёл, и, хотя смотреть ей больше было нечем, ему показалось, что он ощущает её взгляд. Он присел на край кровати и, сосредоточившись, попытался нащупать её душу. Та едва держалась в теле, и сама уже, как ему казалось, рада бы была его покинуть, однако вытащить её оттуда оказалось тяжело. Положив ладони ей на грудь, Рабастан сосредоточился. Если верно посмотреть, он как будто бы приобретал иное зрение и видел души у живых — что у самого себя, что у других. Или это были не совсем или не только души…

Ему потребовалось несколько минут, чтобы сперва увидеть, а затем и ощутить внутри собственных рук другие, призрачные, как у привидения, и не ощущающие ни жары, ни холода. Ими он и подхватил душу умирающей — и, крепко сжав её одной рукой, потянул наружу. А второй принялся распутывать те мириады тончайших, тоньше шелковинки, нити, что связывали душу с телом. Многие из них уже оборвались и сами, но оставшихся хватало, чтобы держать душу в теле.

Он весь взмок, и уже совсем не чуял рук от того особенного холода, который источали души умерших, но упрямо продолжал свою работу — и когда закончил, так замёрз, словно сейчас был январь, и он всё это время провёл, купаясь в море.

Души не имеют возраста, и порою выглядят совсем не так, как те тела, из которых они вышли — Рабастан об этом знал, но до этого момента никогда не видел столь разительной разницы. Перед ним парила почти полностью прозрачная женщина лет тридцати с длинными распущенными волосами и в нарядном платье, и смотрела на него с немым вопросом. А затем спросила:

— За что? Что мы сделали вам?

— Ничего, — честно ответил Рабастан.

— Тогда почему? — спросила она с болью. Её муж вдруг громко закричал, она вздрогнула и умоляюще проговорила:

— Прекрати это. Пожалуйста. Ты же можешь!

— Да, могу, — согласился Рабастан, не шевелясь. Почему он должен делать то, что она хочет?

— Помоги ему, — женщина приблизилась и хотела, кажется, коснуться его рук, но он отгородился от неё, и она просто повторила горестно: — Пожалуйста. Как мне. Ты можешь!

— Но не должен, — сухо сообщил он ей.

Ему была крайне неприятна вся эта ситуация. Он и сам хотел уже остановить всё это — но тогда ведь выйдет, что он исполнил её просьбу. А он не хотел так делать и не должен был. «Никогда не позволяй им…»

Хотя, с другой стороны, так выходит ещё хуже: он не делает того, что хочет, только чтобы ей не уступить. Чушь какая-то. И глупость.

Интересно, а он сможет сделать это, не останавливая Кэрроу? И так, чтобы они ничего не поняли?

Рабастан поднялся и, почти вплотную преследуемый мёртвой женщиной, подошёл поближе к её мужу. Руки старика сейчас обвивали тонкие огненные лучи, выпущенные из палочки Алекто, они жгли его, и в комнате тошнотворно пахло подгоревшим мясом. Рабастан сосредоточился — но нет, у него не выходило дотянуться так, на расстоянии. Пришлось подойти ещё, присесть на корточки и коснуться кончиками пальцев окровавленной макушки старика, из которой торчали клочья выдранных волос.

На сей раз всё получилось почти сразу, да и сил потребовало куда меньше. Вот только руки Рабастана снова онемели и заледенели так, что он едва смог разжать пальцы, выпуская из них душу. Но он был вознаграждён за это удивительнейшим зрелищем: в первые секунды старик остался стариком, но когда увидел женщину, кинувшуюся его обнимать, его черты поплыли, начали меняться, и очень скоро он стал выглядеть почти что как её ровесник.

— Сдох, — с некоторым разочарованием констатировала Алекто. — Магглы! Тронешь чуть — и всё.

— Чуть? — переспросил Рабастан, слегка склоняя голову к своему правому плечу.

— Да мы только начали! — воскликнула она. — Я даже ничего ему не повредила важного!

— Полагаешь, ты бы продержалась дольше? — спросил Рабастан.

— Я бы это даже не заметила, — фыркнула презрительно Алекто.

— Я так не думаю, — сказал Рабастан очень серьёзно. — Я проверил бы. Если ты не против, — он с некоторым трудом взял непослушными пока что пальцами свою палочку.

Алекто попятилась, и её улыбка стала напряжённой.

— Это не смешно, — сказала она, оглядываясь на брата.

— Я и не шучу, — ответил Рабастан. И пообещал: — Мы проверим это, но немного позже. Я хочу здесь сделать кое-что, а вы идите.

— Сделать что? — с подозрением спросил у него Амикус, и Рабастан ответил, безмятежно улыбнувшись:

— Хочу опробовать на практике некоторые навыки. За деталями вы можете обратиться к Лорду.

Это замечательно сработала: Кэрроу вопросов больше задавать не стали и просто аппарировали, на прощанье одарив его сердитым взглядом.

— Я вас провожу, — обратился Рабастан к мёртвым.

— Мы не примем помощи, — резко возразила женщина. — Ты убил нас. Вы все.

— Вам не место здесь, — сообщил им Рабастан. — Вы злы сейчас, и если не уйдёте, можете остаться призраками. Навсегда. Это неправильно.

— Тебя это не касается, — зло сказал мужчина.

— Я бы не хотел вас заставлять, — искренне проговорил Рабастан. — Но я это сделаю, если будет нужно.

Это он уже умел: ещё Эйвери учил его уводить на ту сторону души против их желания. Рабастан поднял палочку и обрисовал вокруг двух мёртвых круг — а когда замкнул его, начал мерно читать первое заклятье.

С каждым его словом ткань, делящая миры, словно истончалась, и в какой-то момент Рабастан ощутил хорошо ему знакомый запах пыли, старого сухого камня и ещё чего-то, чего он никогда не встречал нигде в мире живых. Вокруг вдруг стало очень тихо, и когда в этой тишине Рабастан услышал едва уловимый звон, он протянул руку и приподнял Завесу.