Некромант (джен)

Мальсибера Рабастан нашёл у него дома, и тот в первый момент Лестрейнджа откровенно испугался.

— Если я не вовремя, я зайду позже, — сказал Рабастан, останавливаясь у самого камина.

— Тебя Лорд прислал? — спросил Мальсибер, и когда удивлённый Рабастан ответил «нет», сказал с явным облегчением: — Это хорошо… я, на самом деле, тебе рад. Просто… пойдём, — позвал он и повёл его в свою комнату.

— Ты провинился в чём-то? — спросил Рабастан, тщательно скрывая раздражение — потому что разозлился он не на Мальсибера, конечно, а на ситуацию, которая вообще допускала вот такой вопрос.

— Да, наверное, — Мальсибер забрался в кресло с ногами и натянул на себя плед — и это несмотря на июньское тепло. — Долохов орал так, что я думал, он убьёт меня на месте. Ну да Мерлин с ним — ты что пришёл? — он заулыбался.

— Меня брат прислал, — честно сказал Рабастан. — Велел спросить тебя, почему я не должен говорить ни ему, ни кому-либо ещё, что Белла его не любит. Сказал, ты объяснишь.

Мальсибер уставился на него с выражением крайнего изумления. Потом его губы дрогнули, и он переспросил:

— Родольфус отправил тебя ко мне, чтобы я…

— Да, — нетерпеливо перебил Рабастан непонимающе. — Ты можешь это сделать? Потому что это правда. Почему я не…

Мальсибер вдруг расхохотался — искренне, до слёз, и почему-то совершенно необидно.

— Рэб, — выговорил он наконец, утирая лицо ладонями. — Я… я могу, конечно. Извини, — он помотал головой. Рабастан, привыкший к его эмоциональности, терпеливо ждал, и Мальсибер, успокоившись, заговорил, продолжая улыбаться: — Понимаешь, не всю правду следует произносить вслух. Иногда правда причиняет боль.

— Лучше жить во лжи? — спросил Рабастан серьёзно.

— Нет… ладно, — Мальсибер вздохнул и взъерошил свои волосы. — Во-первых, это не твоё дело. Если речь не о твоей любви, или же не о любви к тебе — это просто не твоё дело. И влезать в это невежливо. И некрасиво.

— Меня касается то, что происходит с моим братом, — возразил Рабастан.

— Да — но нет, — Мальсибер покачал головой. — Это потому и называют «личной жизнью», что она именно что личная. Но давай иначе. Как ты полагаешь, Руди знает, кого любит Белла?

Рабастан открыл было рот, чтобы ответить, но запнулся и смолчал. Потому что понял вдруг, что совсем в ответе не уверен. С одной стороны, Родольфус не мог не знать того, что знали все вокруг — а с другой, зачем же он тогда женился, и почему не хочет ничего менять?

— Думаю, что знает, — ответил Рабастан после очень долгого молчания. — Должен знать. Все же вокруг знают.

— Может, он не хочет? — серьёзно спросил Мальсибер.

Рабастан недоумевающе нахмурился:

— Чего не хочет?

— Знать, — Мальсибер мягко улыбнулся.

— Как это? — непонимающе спросил Рабастан.

— Как можно не желать чего-то знать? — уточнил Мальсибер. Рабастан кивнул, и Мальсибер улыбнулся почти ласково. — Это очень просто, только я не знаю, как объяснить тебе. Есть вещи, про которые ты точно знаешь, что они существуют, но тебе от этого невыносимо плохо. И проще сказать себе, что их нет. Иначе непонятно, как жить.

— Но ведь они от этого не исчезают, — Рабастан опять почувствовал себя ребёнком, совершенно не понимающим других детей.

— Нет, конечно, — подтвердил Мальсибер. — Но для тебя их как бы нет. Всё равно же ты не можешь изменить их — так зачем об этом вспоминать?

— Это глупо, — сказал Рабастан, немного подумав.

— Хорошо, — привычно согласился с ним Мальсибер. — Представь, что ты сделал нечто, за что тебе стыдно, и чего ты очень бы хотел не делать. Можешь?

— Да, — Рабастан кивнул. Ему не нужно было это представлять — достаточно было вспомнить.

— Что ты чувствовал бы, если бы тебе об этом кто-нибудь напомнил? — спросил Мальсибер. — Например, — продолжал он, — если бы ты причинил вред брату, а я, которого это вовсе не касается, тебе пенял этим.

Он умолк. Молчал и Рабастан, старательно всё это представляя.

— Но меня это касается, — сказал он наконец. — Всё, что касается Руди, касается меня.

— Отнюдь, — мягко возразил Мальсибер. — Разве его касались, например, те наши драки в школе? Ты бы счёл правильным, если бы он как-нибудь пришёл и побил бы Поттера и Блэка?

— Нет, — Рабастан, сам не понимая, почему, вдруг начал нервничать. — Но это другое!

— Почему? — спросил Мальсибер с любопытством.

— Потому что… — Рабастан запнулся, как-то очень беспомощно поглядел на Мальсибера, и, сжав кулаки, шумно выдохнул. — Ты — единственный человек, который регулярно ставит меня в тупик, — признал он. — Я понимаю, о чём ты говоришь. Но я точно знаю, что я прав! Всё, что касается моего брата, касается меня. Но и ты прав тоже, — добавил Рабастан, потерев виски.

— Ты тоже прав, — сказал Мальсибер. — Просто тут как посмотреть… нас всегда касается всё то, что происходит с теми, кого мы любим. Но это всё равно не даёт нам право вмешиваться, если нас не звали. Я уверен, что твой брат всё прекрасно знает, — вернулся он к началу разговора. — Но он её любит. И пока готов принимать её как есть — со всеми её чувствами сам знаешь, к кому. Однако ему это больно, и напоминать об этом — как ткнуть в рану острой палкой.

— Я не понимаю, почему он это терпит, — наконец, задал Рабастан тот вопрос, который мучил его с того момента, как он понял истинные чувства Беллатрикс.

— Потому что любит, — терпеливо ответил Мальсибер. — И не важно, что чувствует она. Некоторым важнее любить самим, чем быть любимыми.

— Это несправедливо, — тихо сказал Рабастан. — Руди заслуживает, чтобы его любили.

— Нам ли говорить о справедливости? — возразил Мальсибер. — И потом, в любви справедливость — дело редкое, — добавил он шутливо.

— Что ты имел в виду? — не поддержал шутку Рабастан. — Почему не нам?

— Потому что если бы справедливость вообще существовала, мы давно бы умерли, — легко сказал Мальсибер. — Или сели в Азкабан. Или что-нибудь ещё случилось, такое же приятное. Но её не существует, — он развёл руками и шально улыбнулся. — Но нам всё равно не стоит требовать её. Вдруг она случится.

— Почему ты так считаешь? — Рабастан нахмурился. — Что мы сделали такого?

— Шутишь? — спросил в ответ Мальсибер. — Впрочем, может, ты не сделал, я не знаю — кажется, тебя ведь Лорд в рейды никогда не отправляет? Хотя слухи ходят разные… про Пиритса… не важно, — он мотнул головой и махнул рукой. — Скажи, ты не громил дома? Не убивал кого-нибудь… детей? Магглов? Нет?

— При чём тут?.. — Рабастан никогда не успевал за сменой тем Мальсибером. — Подожди. Мы говорили о…

— При том, — перебил тот. — Мы все убийцы, так?

— Так. Но мы все умрём, — ответил Рабастан. — Рано или поздно. Я, по крайней мере, убиваю быстро.

— Это здорово, конечно, — кивнул Мальсибер. — Но это с нашей точки зрения. А с их? И их родителей? Детей? Друзей? Когда умер Регулус — ведь он же умер, верно? — ты разве тоже полагал, что мы все всё равно умрём, так какая разница, когда? А если умрёт Руди? Тебе тоже будет всё равно, когда это случится?

— Не сравнивай! — потребовал Рабастан, но Мальсибер на сей раз не подчинился:

— Почему? Это для нас мы — совсем не то же, что они. Но у них же тоже братья есть, и сёстры, и родители — думаешь, они иначе чувствуют? Даже если это нужно, правда нужно, я так больше не могу, — прошептал он вдруг, обхватывая себя руками и закрыв глаза. — Они все живые, понимаешь? — тихо спросил он. — Такие же, как мы. Тот же Пиритс был, конечно, психом, но ведь он был прав. Наша кровь ничем не отличается на вид. Совсем ничем. И я уже не знаю, правы ли мы… и стоит ли оно того, — он открыл глаза и посмотрел на Рабастана. — Ты не чувствуешь их? — спросил он тихонько. — Никогда не думал, что они такие же живые, как и мы? Я вот не думал. Раньше. А теперь чем дальше — тем чаще думаю… ну не смотри так, — он поёжился и попытался улыбнуться и даже пошутить: — А то у тебя такой вид, будто ты раздумываешь, заавадить ли меня, или Лорду сдать. На опыты.

— Мне нужно подумать, — сказал Рабастан, вставая. — Обо всём, что ты сказал. Нет, я не выдам тебя Лорду и, конечно, не убью, — добавил он очень серьёзно. — Но мне нужно подумать. Это… слишком много. Я вернусь потом, если ты не против.

— Я не против, — Ойген вздохнул. — Я вообще хотел бы, чтобы ты остался. Мне не нравится быть одному… особенно теперь.

— Почему? — спросил Рабастан, сделав над собою некоторое усилие.

— Потому что когда я один, я их вижу, — сказал Мальсибер. — А я не хочу. Мне больно.

— Их — это кого? — Рабастан вынырнул из своих мыслей и сосредоточился на его словах.

— Тех, кого я убивал, — Мальсибер зябко повёл плечами. — Я их помню. Всех. Не могу не вспоминать, когда ничем не занят. И занятие придумать не могу такое, чтобы отвлекало до конца.

Рабастан слегка сощурился, а затем расслабил мышцы глаз, вглядываясь в пространство вокруг Ойгена. Сколько же вокруг него обрывков… как он их не замечал до этого? Так странно… Он повёл рукой, собирая беспорядочно парящие вокруг Мальсибера обрывки Завесы, в кулак. После он их уничтожит — интуиция подсказывала Рабастану, что Завесу здесь сейчас приподнимать не стоит, а заставить их растаять у него теперь не выйдет.

— Тебе не стоит больше ходить в рейды, — сказал Рабастан, и Мальсибер саркастично усмехнулся:

— Правда? Скажешь Лорду?

— Нет, это бессмысленно, — возразил Рабастан. — Я думаю, нам нужно будет меняться.

— Лорд не разрешит, — покачал головой Ойген. — Ты так только потеряешь свою привилегию не ходить туда. Не надо.

— Ему знать не нужно, — ответил Рабастан. — Он не разрешит, конечно, и поэтому не стоит сообщать ему. Нужно оборотное зелье или же трансфигурация, хотя зелье лучше и надёжнее. Я подумаю, как это сделать, — пообещал он ошарашенно глядящему на него Ойгену. — Нужно связь продумать — так, чтобы тебе не приходилось меня разыскивать. Ещё мне нужно будет за тобой понаблюдать в одном из рейдов, чтобы правильно изобразить. Так что ещё один раз тебе сходить придётся.

— Рэб, ты что… — потрясённо выговорил Ойген.

— Ты видишь другой способ? — спросил Рабастан. — Если что-нибудь придумаешь — скажи мне. Мне пока что кажется, что это — лучший выход. Мне там будет проще, чем тебе.

— Рэб, спасибо, — Ойген встал и, подойдя к нему, сжал его руки. — Я… Ты так меня потряс, — он сжал их снова. — Но я не могу и не хочу делать из тебя убийцу. Это неправильно. Мне уже, в общем, всё равно, а ты…

— Мне — тем более, — оборвал его Рабастан. — Я некромант. Смерть — моя стихия.

— Давно? — после некоторой паузы спросил Ойген, на чьём подвижном лице сейчас отражалось почему-то глубочайшее сочувствие.

— С рождения, — ответил Рабастан. — Это отчасти секрет, наверное, — добавил он. — И я был бы тебе признателен, если бы ты сохранил его от всех. Впрочем, Маркус знает. Так что мне нетрудно, — вернулся он к предыдущему разговору. — Отнимать жизнь я не люблю, но не более того. Хотя мне нужно ещё обдумать то, что ты сказал сейчас, — добавил он. — Но тебе там правда делать нечего.

— Давай поговорим об этом завтра? — попросил Ойген и улыбнулся: — Мне тоже надо подумать. У меня так много вопросов, что я ни один не в состоянии сформулировать.

— Хорошо, поговорим, — согласился Рабастан и пообещал: — Я думаю, ты сегодня будешь спать нормально. Если нет — скажи мне, я подумаю, что можно сделать. Я зайду к вам завтра, и поговорим.

— Спасибо, — очень искренне проговорил Ойген.

— Я думаю, что благодарить сегодня должен я, — серьёзно возразил Рабастан. — Спасибо тебе.

— Обращайся, — Ойген улыбнулся.

— Обращусь, — кивнул Рабастан — и аппарировал.