Некромант (джен)

Идея Родольфуса и вправду оказалась замечательным решением. Риск, конечно, оставался, но теперь Рабастан считал его приемлемым — но каким же сильным был соблазн! Особенно когда он видел корабли на горизонте. Летать ему не просто понравилось. Полёт вызывал у него незнакомое прежде ощущение эйфории и удивительной, ни на что не похожей свободы. Это совершенно не было похоже на полёты на метле: в отличие от волшебника, птица летит сама, ей для этого не нужны никакие дополнительные приспособления. Ему нравилось бороться с ветром, который здесь всегда был более или менее силён, нравилось уворачиваться от чаек и альбатросов, которые порой начинали кидаться на незнакомую и непохожую на них птицу, нравилось щурить глаза от бывавшего ослепительно-ярким солнца — Рабастану нравилась свобода, по которой он теперь, возвращаясь в камеру, тосковал.

— Ты изменился, — сказал как-то ближе к весне Мальсибер. — Это так хорошо — летать?

— Да, — ответил Рабастан после небольшой паузы, во время которой попытался подобрать эпитеты для своих ощущений, но так и не сумел. — Я уверен, что тебе понравилось бы.

— Думаешь, я тоже был бы птицей? — спросил Мальсибер, и Рабастан замер. Неужели?

— Я не знаю, — очень осторожно сказал он. — Если хочешь, я сделаю расчёты.

— Ты и так всё время что-нибудь считаешь, — возразил Мальсибер. — Думаю, не…

— Ну, хоть отвлекусь от этих стен и чар, — Рабастан очень постарался сказать это как можно легче.

— Если тебе это не очень помешает… — начал было Ойген, и Рабастан его заверил:

— Нет. Не очень.

Мысль о том, что Мальсибер тоже выучится анимагии, Рабастана захватила. Почему-то он был совершенно убеждён в том, что его друг тоже будет птицей, и результаты расчётов его обескуражили. Как он ни считал — а он пересчитывал четыре раза — крыльев там не выходило. Так же, как и перьев. А вот шерсть была, и хвост был, и четыре лапы. Рабастана это неожиданно расстроило: он же так надеялся, что они скоро будут летать вместе, он уже представлял это себе — а тут… Он прекрасно понимал, что реагировать так глупо, но почему-то ничего не мог с собой поделать — и, как не пытался скрыть свою печаль и разочарование, сделать это не сумел, по крайней мере, от Мальсибера. И когда тот в очередной раз спросил:

— Что у тебя случилось? — сделал вид, что в очередной раз меняет тему и ответил:

— Кстати, я закончил рассчитывать тебя. Не могу сказать, кто именно получится, но, похоже, кто-то вроде Блэка. Или, может быть, МакГонагалл. Среднего размера животное с шерстью, ушами и хвостом.

— Ты расстроен, что я не птица? — тут же спросил Ойген, и Рабастан, не удержав улыбку, неожиданно даже сам для себя признался:

— Да.

— Дело не в побеге, да? — спросил Мальсибер.

Рабастан кивнул — и вдруг увидел под его случайно задравшимся рукавом чёткий и глубокий след укуса. Человеческого — две чёткие дуги не оставляли в том сомнений. Да и крупным был тот слишком для, к примеру, крысы — а дементоры… Рабастан не слышал никогда, чтоб они кусались.

— Что это? — Рабастан резко задрал рукав Мальсибера и сурово посмотрел ему в глаза. Тот ответил смущённой и даже виноватой улыбкой, но Рабастана это ничуть не устроило. — Ойген, что это? Откуда?

— Я им не могу отдать всё, чего они хотят, — сказал Мальсибер, задумчиво разглядывая свою руку. Рабастан перевёл на неё взгляд и с горечью увидел, что таких следов на руке Мальсибера немало. Некоторые были совсем свежие, другие уже полностью зажили… что он с собой делает? Зачем? — Но давать им что-то нужно, и мы постепенно выяснили, что такого рода боль тоже их устроит. Знаешь, почему?

— Нет, — вот сейчас Рабастан остро пожалел, что привлёк Мальсибера к общению с дементорами. Те и так первые годы буквально от него не отлипали — и ведь в последнее время они почти оставили его в покое! Зачем он это сделал? Да, конечно, это помогло: Ойген, получив понятную и непростую цель, буквально ожил, но теперь Рабастан уже не был уверен в адекватности цены.

— Когда я сам с собою это делаю, они ощущают нечто вроде сострадания. И оно их согревает, что ли, — сказал Мальсибер. — Им очень нравится. Почти так же, как чужая радость, или даже больше.

— Обойдутся, — мрачно проговорил Рабастан. Мерлин, а ведь он же даже залечить это не может. Да что залечить — унять боль. Это ведь должно болеть, наверное. — Тебе больно?

— Да, — спокойно ответил Ойген. — Впрочем, я привык. Не страшно. Знаешь, я хочу попробовать, — добавил он с улыбкой.

— Что попробовать? — Рабастан нахмурился. Что ещё он выдумал? Нет, нельзя, нельзя было рассказывать всё это! Но откуда Рабастан мог знать, что Ойген…

— Научиться анимагии, — ответил тот, и Рабастану даже дышать стало легче.

— Отлично, — он улыбнулся. — Это долго, но спешить пока нам некуда. Скажи, — вернулся он к прежней теме, — зачем ты это делаешь? С дементорами? Я вовсе не имел в виду, чтобы…

— Мне их жаль теперь, — сказал Мальсибер. — После того, как ты мне рассказал, что они такое. Я хочу понять…

— Они не были хорошими людьми, — недовольно сказал Рабастан. — В Азкабане нет таких.

— Они были людьми. А стали этим, — Ойген покачал головой. — Нас тоже нельзя назвать хорошими людьми, так что нам ли их судить? Но так нельзя ни с кем. Они ведь всё осознают и чувствуют, ты знаешь?

— Нет, — Рабастан подавил вздох. Что ж, что сделано — то сделано. В общем-то, с практической точки зрения же он был прав: Мальсибер, судя по всему, сумел понять — или узнать, или почувствовал — о дементорах то, мимо чего сам Рабастан, судя по всему, прошёл. — Расскажи мне, — попросил он, выпуская, наконец, руку Мальсибера и осторожно опуская его рукав вниз.

— Они чувствуют и понимают, что Экридис с ними сделал, — заговорил Мальсибер, обхватывая себя руками. — Им всё время больно, страшно, тяжело и холодно — потому-то они и тянутся так к чужой радости. Она согревает их и утешает боль — ненадолго, правда. И вот это, — он кивнул на свои руки, — тоже. И они хотели бы, чтобы всё это закончилось.

— Что ж они тогда так бегут Завесы? — усмехнулся Рабастан.

— Им страшно, — с мягким упрёком проговорил Мальсибер. — Страшно перестать быть. У них нет больше ничего хорошего, кроме ощущения существования.

— Пожалей ещё Экридиса, — вздохнул Рабастан, и Мальсибер рассмеялся:

— Ну, в каком-то смысле, его тоже жаль. Будет, когда здесь всё рухнет.

— Я надеюсь, — Рабастан тоже улыбнулся и попросил: — Ойген, хватит. Ты узнал достаточно. Большего пока не нужно. Оставь их. Пожалуйста.

— А вдруг нет? — спросил в ответ Мальсибер. — Вдруг не всё? И есть ещё нечто очень важное?

— Мордред с ними, — резко сказал Рабастан. — Ойген, хватит. Всё равно сейчас я ничего не сделаю — сперва нужно убежать. После у нас будет масса времени, чтобы понять, возможно ли вообще разделить обратно души.

— И ты заведёшь подопытного дементора? — спросил Ойген.

— Это шутка? — подумав, спросил всё же Рабастан. Да когда же он научится сразу понимать такие вещи?!

— Сам не знаю, — не особенно помог ему Мальсибер. — Но тебе же будет нужен… как это — образец?

— Заведу, наверное, — согласился Рабастан. — Если будет нужно. Вот тогда продолжишь. А сейчас оставь их.

— Рэба…

— Ты себя не видишь! — разозлился Рабастан. — А я вижу, и мне это не нравится!

— Обещаю, что я буду осторожен, — Мальсибер улыбнулся, и Рабастан ощутил себя удивительно беспомощным. Он не мог его заставить, и не смог уговорить. И дементоров прогнать не может. — Не волнуйся, — Ойген коснулся его руки и сжал её. — Ты же видишь, что мне лучше.

— Вижу, — Рабастан вздохнул.

Это была правда, и она удивляла Рабастана, потому что противоречила всякой логике. Неужели его брат был прав, и то самое «дело» оказалось важнее даже разрушительного воздействия дементоров?

Впрочем, этот разговор Рабастана всё-таки больше воодушевил, ежели расстроил. Он был рад заняться чем-то, кроме изучения Азкабана, дементоров и бесед с Экридисом. Да, конечно, всё это было интересно, но действовало на Рабастана угнетающе — иногда ему казалось, что весь мир сосредоточился в этой крепости, и за её стенами нет ничего, кроме бесконечного моря, чаек и дементоров. Но внезапное согласие… да нет — желание Мальсибера заняться анимагией стало для Рабастана ещё одним глотком свободы — и, к тому же, отдыхом. Он прекрасно помнил, как считать всё это, но решил подстраховаться и ещё раз вызвал Поттера — и, когда тот появился, первым делом снова извинился:

— Мне жаль, что я не могу пока исполнить обещание и дать поговорить тебе и Блэку.

— Нам, — поправил его Поттер. — Мне и Лили.

Рабастан чуть усмехнулся. Как ему везёт, однако, на воплощение именно супругов. Вместе. Хотя два случая, конечно, ещё не статистика — но, с другой стороны, пока что выходило сто процентов.

— Вам, — кивнул он и спросил: — Его не поймали же?

— Нет, — ответил Джеймс.

— Что он вообще делает? — спросил Рабастан — не потому, что ему это было в самом деле интересно, а потому что хотел расположить Поттера к себе. Душам нравится, когда их доброжелательно спрашивают о тех, за кем они наблюдают.

— Ловит Питера, — сказал Поттер, и Рабастан кивнул:

— Разумно. И он знает, где его искать?

— Знает, — кивнул Поттер. — И поймает рано или поздно, я уверен.

— И тогда его оправдают, — тоже кивнул Рабастан. — Это хорошо.

— Почему тебе есть до него дело? — спросил Поттер.

— Мы отчасти родственники, — ответил Рабастан первое, что ему пришло в голову, но с Джеймсом это не сработало.

— И что? — спросил он.

— И оба тут сидели… он сидел, — сказал настоящую правду, хотя и не всю, Рабастан. — И потом, он ведь последний.

— Последний? — переспросил Джеймс.

— Из Блэков, — пояснил Рабастан. — По мужской линии. У тебя хоть сын остался. А у Блэка никого.

— Тебе это важно? — удивился Джеймс. — Даже сейчас? Ты по-прежнему считаешь, что чистокровные должны править этим миром?

— Нет, при чём тут? — тоже удивился Рабастан. — Просто будет жаль, если Блэков не станет. И потом, я обещал тебе, — добавил он.

— Обещал, — подтвердил Поттер и спросил: — Зачем ты позвал меня?

— Опять помочь в расчётах, — Рабастан заулыбался. — И в занятиях. По анимагии.

— Кому? — спросил Поттер. — Ты ведь научился.

— А Мальсибер — нет, — ответил Рабастан. — Ему поможешь?

— Но он не птица, — сразу сказал Поттер — и, в ответ на удивлённый взгляд Рабастана, пояснил: — Мы же начинали тогда с тобой считать, помнишь? Я тут думал и прикидывал — среди вас только одна птица. Больше нет. И это не Мальсибер.

— Кто? — с внезапно вспыхнувшей надеждой спросил Рабастан, и услышал именно то, чего так хотел:

— Твой брат.