Некромант (джен)

Разговоры с братом Рабастана очень увлекли и внесли немало правок в его план — вроде совсем мелких, но тот же Руквуд их одобрил и заметил, что, действительно, из старшего Лестрейнджа мог бы выйти неплохой руководитель. В его устах это было комплиментом… хотя нет — комплиментов Руквуд никогда не делал. Это было просто честной и объективной оценкой.

— Я тоже могу чего-то не учесть, — предупредил Родольфус. — Именно поэтому обычно серьёзные операции обсуждают группой.

— Так мы тоже обсуждаем группой, — заметил Рабастан.

И это было правдой: в их беседах принимали весьма активное участие и Долохов, и Руквуд, и даже иногда Мальсибер, который, правда, всё-таки предпочитал разговаривать с Рабастаном наедине. Рабастан, с одной стороны, понимал его, а с другой, всё больше за него тревожился, потому что, на его взгляд, Ойген чем дальше — тем более лично воспринимал дементоров.

— Они не люди, Ойген, — даже как-то в начале лета сказал ему Рабастан. В камерах сейчас было не то чтобы тепло, но не так холодно, как зимой и осенью, и они все чувствовали себя сейчас лучше. Даже Джагсон, который теперь постоянно бубнил что-то монотонное, и хотя он делал это вроде бы совсем негромко, Рабастану иногда очень хотелось наложить на него Силенцио.

— Они были людьми, — возразил Мальсибер. — И остались — где-то там, внутри. Некоторые даже почти помнят это.

— Как это почти? — Рабастан нахмурился. — Нельзя помнить «почти». Ты или помнишь, или нет.

— Почему же? Можно помнить, что ты забыл что-то. С тобой так не бывает?

— Нет, — Рабастан даже не задумался. — А с тобой?

— Бывает, — Мальсибер улыбнулся. — Ну вот в школе — разве никогда с тобою не было, чтобы ты учил что-нибудь — а потом забыл? И тебя спросили на уроке, и ты помнишь, что учил это — но не помнишь, что там было. Нет?

— Конечно, нет, — удивился Рабастан. — Если я учил, я помню. С чего мне забывать?

— Ну… поверь мне на слово, — сдался Ойген. — Не все такие. Люди часто забывают — но помнят, что забыли. У дементоров не так, конечно, но они… не все — только те, кого не так давно родился — ощущают…

— Стой, — оборвал его Рабастан. — Ты сказал, что они отличаются друг от друга по времени созревания?

— Если я, конечно, понял верно, — кивнул Ойген. — Я ведь не всех знаю. Но новенькие отличаются от тех, кто здесь давно.

— Чем? — Рабастан задумался, нельзя ли это как-нибудь использовать. Нет, конечно, никто из дементоров ему не станет помогать, но, возможно, кто-нибудь хотя бы мешать не будет?

— Они помнят, что всё должно быть не так, как есть, — ответил Ойген. — Как именно, они не знают, но ощущают, что всё не так, и они тоже — не такие. И чужие радость и тепло ненадолго отгоняют это ощущение, но потом становится только хуже. Старшие, в каком-то смысле, равнодушнее. Зато они не испытывают ни колебаний, ни сомнений. А с молодыми можно говорить… ты знаешь, — на его лице мелькнуло странное выражение, — их можно приучить есть с рук.

— В каком смысле? — Рабастану почему-то стало жутко.

— В общем-то, в прямом, — Мальсибер поднял руки и показал ему ладони. — Мы же колдуем ими. Невозможно вызвать Патронуса без палочки — да и с нею я теперь не смог бы, и не уверен, что вообще смогу когда-нибудь. Однако навык концентрировать свои чувства в руках остался, и ты знаешь, это намного приятнее, чем когда они обнюхивают твоё лицо. Так что получается, что они едят с руки, — он улыбнулся, а Рабастана передёрнуло. — Что ты? — мягко спросил Мальсибер.

— Не знаю, но это неестественно, — Рабастан скривился и нахмурился. — Ты их словно собой кормишь. Как паразитов. Только добровольно.

— В общем-то, ты прав — собой. Но они не совсем паразиты, — возразил Мальсибер. — Разве что как голуби: привыкли, что их кормят здесь, и требуют, — он улыбнулся.

— Тьфу! — Рабастан сплюнул. — Оставь их. Ойген, хватит!

— Я боюсь, теперь это уже не получится, — сказал Мальсибер. — Они действительно привыкли, и меня в покое не оставят. Но ведь ты же говоришь, что мы сбежим зимой?

— Сбежим, — кивнул Рабастан. — Пообещай хотя бы поберечь себя.

— Не знаю, — Мальсибер поглядел на своё левое предплечье.

Метка за прошедшие полгода налилась чернотой и силой, и теперь была почти такой, как прежде — не совсем, конечно, но тенденция была вполне очевидна.

А вскоре после летнего солнцеворота, ближе к вечеру они все почувствовали в своих метках так хорошо знакомое им ощущение вызова.

Тёмный Лорд вернулся.

Мерлин, что тут началось! Беллатрикс смеялась и кричала:

— Тёмный Лорд вернулся! Он придёт за нами! Он спасёт нас!

Джагсон выл — громко, высоко, на одной ноте. Кто-то — Рабастан за всё время так и не удосужился узнать, кто именно — в соседних камерах ругался и вопил восторженно… а кто-то, например, Мальсибер, молча сидел и смотрел на метку. Для превращения в сову было уже слишком поздно, так что Рабастан просто подошёл к своей решётке и позвал его. А когда тот поднял голову, сказал:

— Мы ведь знали, что так будет.

— Я надеялся, — тихо проговорил Мальсибер.

— На что?

— Сам не знаю, — Мальсибер попытался улыбнуться, но у него не очень получилось. — Что такого не случится. Или что ты хотя бы успеем убежать до этого.

— Какая разница? — Рабастан, на самом деле, на это сам надеялся, но сейчас ему хотелось Ойгена разговорить.

— Что, если он завтра придёт за нами? И мы окажемся ему обязаны.

— Не придёт, — уверенно ответил Рабастан. И, дождавшись вопроса «почему?», ответил: — Я не думаю, что ему сейчас до нас. На свободе осталось полно его последователей. Я не стану утверждать, что он совсем про нас не вспомнит, но…

— Тёмный Лорд нас не забыл! — в ярости выкрикнула Беллатрикс. Как она умудряется даже во время своих воплей слышать то, что говорят вокруг? Или у неё чутьё на всё, что говорят о Риддле?

Волдеморте, поправил Рабастан себя. Ему следует пока опять переучиться и даже про себя называть его Волдемортом. А лучше — Тёмным Лордом. Как бы глупо это ни звучало.

— Что мы будем делать с Джагсоном? — спросил Мальсибер, и Рабастан удивлённо вскинул брови:

— Заберём с собой, конечно.

— А потом? — Мальсибер обхватил ладонями прутья своей решётки.

— Ничего, — Рабастан пожал плечами. — Разве это наше дело? Пусть Лорд сам с ним разбирается.

— Он убьёт его, — с горечью проговорил Мальсибер.

— Почему ты так уверен? — Рабастана судьба Джагсона не интересовала, и до этого момента он о нём вообще не думал. Но, пожалуй, он был с Ойгеном согласен: зачем Лорду сумасшедший? Да ещё и невменяемый. Хватит им — и Лорду — Беллатрикс.

— Ты не слышишь, что он говорит? — вздохнул Мальсибер.

— Никогда не вслушивался, — Рабастан поморщился. — Бормочет что-то себе под нос…

— Он молится, — оборвал его Мальсибер.

— Что? — Рабастан невероятно изумился. Нет, ему доводилось слышать о современных волшебниках-христианах или мусульманах, или приверженцах ещё какой-нибудь религии, но представить кого-то из них среди сторонников Тёмного Лорда он не мог. Дело было, разумеется, не в том, что все… ну, многие самые распространённые религии внешне осуждали, например, убийство: любая из них допускала исключения, доказательством чего были многочисленные войны их приверженцев. Но то было прежде, а теперь, насколько Рабастан знал, имеющие религиозные воззрения волшебники относились к своей вере достаточно серьёзно.

— Молится, — повторил Мальсибер. — На латыни.

— Он католик? — озадаченно спросил Рабастан.

— По-видимому, — Мальсибер вздохнул. — Или, может быть, католиком был кто-то из родни. Я плохо знал его до Азкабана.

— Я тоже, — Рабастан вгляделся в тёмную камеру Джагсона, в глубине которой, откуда раздавался тихий теперь вой, перемежаемый каким-то бормотанием, того было невозможно разглядеть.

— Так что мы будем делать с ним? — настойчиво повторил Мальсибер.

— Ничего не будем, — повторил Рабастан. — Почему мы должны что-то делать?

— Потому что иначе Лорд его убьёт, — просто сказал Ойген.

Рабастан задумался. А потом спросил:

— Почему тебя это тревожит?

— Потому что он, мне кажется, раскаялся, — ответил Ойген. — Или, может, просто что-то понял, я не знаю.

— Что ты предлагаешь? — Рабастан всё равно его не понимал. С другой стороны, ему это и не слишком нужно было: потом поймёт, когда они поговорят нормально. Сейчас важнее было принять то, что его брат назвал бы стратегическим решением. Остальное после.

— Я попробую поговорить с ним, — сказал Ойген. — Всё зависит от того, чего он хочет.

— Он, по-моему, сумасшедший, — проговорил Рабастан с сомнением. — Разве можно слушать сумасшедших?

— С ума можно сходить по-разному, — возразил Мальсибер. — И потом, я в этом не уверен.

— Хорошо, — не стал спорить Рабастан. — У тебя после побега будет время. Нам потом придётся вызвать Лорда, разумеется, потому что сами мы его найти не сможем, а он очень разозлится, если поймёт, что мы не сразу же пошли к нему, сбежав. Но, я думаю, что задержаться на несколько минут мы сможем. Я даже погожу расколдовывать Беллатрикс. Но, допустим, он тебе заявит, что не хочет возвращаться и так далее. И что?

— Я не знаю, — Мальсибер вздохнул. — Даже если его спрятать, он его найдёт… разве что где-то очень далеко?

— А ты сам? — вопросом на вопрос ответил Рабастан. — Не хочешь спрятаться? Где-то очень далеко?

Вот ему бы он помог, ни секунды не раздумывая. Да, потом бы он скучал, но зато Рабастану было бы спокойнее. Намного спокойнее жить и знать, что хотя бы один его друг где-то в безопасности. Он давно об этом думал — ещё с тех пор, как ожила метка. Иногда он даже обдумывал вариант просто взять — и оттащить Мальсибера «куда-то очень далеко» самостоятельно, ни о чём его не спрашивая и поставив его перед фактом. Например, в Латинскую Америку, куда-нибудь в район их пирамид. Даже если метка на таком огромном расстоянии, да ещё и через океан, работать будет, вряд ли Лорд найдёт время туда отправиться. Да и не найдёт он его там.

Эта мысль была так соблазнительна, что Рабастану стоило немалого усилия отказаться от неё. Он и брата бы туда отправил — чтобы жить спокойно. И Маркуса. И вот тогда бы у него руки были полностью развязаны и…

…и он мог бы попрощаться с ними навсегда. Со всеми троими. Потому что даже если бы они все выжили и встретились потом, после смерти Лорда, они ни за что не простили бы его. Поняли бы — да, но не простили. Дружба бы закончилась. Нет, он не хотел так. Точно не хотел.

Но то близкие. Свои. Что ему до Джагсона? Если Ойген хочет — он ему поможет. Тем более что его даже не придётся никуда тащить — помочь только. Почему бы нет?

— Не хочу, — вполне предсказуемо сказал Мальсибер. — Ты мне обещал, что… — он посмотрел в сторону камеры Беллатрикс.

— Так и будет, — пообещал Рабастан.

И слова это прозвучали куда увереннее его собственных ощущений.