Некромант (джен)

— Как ты жил?

Они сидели втроём в комнате Мальсибера. Вернее, сидели Рабастан и Эйвери, а Ойген уже спал, лёжа на кровати и завернувшись в принесённый эльфом тёплый толстый плед. В камине жарко горел огонь, и в комнате было очень тепло — и всё же Ойген мёрз, словно бы и не было этих лет в холодном Азкабане.

А вот Рабастану было жарко, но он терпел — просто скинул в какой-то момент мантию и сидел в одной рубашке, сняв галстук и расстегнув верхние пуговицы, и наслаждался непривычным ощущением избыточного тепла. И не мог отделаться от вопроса, чувствуют ли дементоры тепло и холод. По идее должны были, но кто знает… он же ведь не видел их нервную систему.

Зря он о ней вспомнил — в памяти немедленно всплыла та жуткая «грибница», что была сокрыта в грядках и осталась там, частично раскопанная им… и брошенная. Что теперь с ней будет? А с дементорами? Что вообще сейчас творится в Азкабане? И почему, Мордреда ради, он сейчас об этом думает?

Эйвери вздохнул, и Рабастан, встряхнувшись, заставил себя переключиться на него, отложив пока что мысли об Азкабане.

— Знаешь, я с тех пор, как узнал, что вы сбежали, всё представлял себе этот разговор, — сказал Маркус. — И думал, как сказать… и так и не придумал.

— Просто расскажи, как есть, — Рабастан понятия не имел, о чём тот говорил, но видел его смущение, и ощущал в ответ неловкость. Прежде Маркус его не смущался. Никогда.

— Ну… я жил у вас. Живу. Жил, — он вздохнул, и стал совсем несчастным. — Пока вас не начали искать… они там рыскали вокруг, и дом накрыли чарами — не сам дом, конечно, но…

— Я понимаю, — мягко проговорил Рабастан, хотя на самом деле не понимал ничего. То, что Маркус жил в их доме, было очень хорошо — да просто здорово! Значит, дом их не стоял пустым, эльфы не ощущали себя брошенными, и даже Ильда, может быть… — Скажи, моя сова ещё жива?

— Ильда? — зачем-то переспросил Маркус. — Да! Жива, жива, конечно… я, когда сейчас пока ушёл из дома… в смысле, не пока, конечно, я имел в виду, что…

— Марк, — оборвал его Рабастан, даже тронув за предплечье — и почувствовал, как тот вздрогнул. Рабастан немедленно убрал руку, давя в себе неприятное чувство раздражения. Нельзя сказать, чтобы ему не нравилось, когда его боялись — но Маркус? Его Маркус? — Я вижу, что ты нервничаешь, но не понимаю, почему, — Рабастан всегда говорил с ним абсолютно прямо, и сейчас сделал ровно то же самое. — Когда мы виделись в прошлый раз, Родольфус ведь сказал тебе, что ты можешь жить у нас, сколько хочешь. Я рад, что дом всё это время не стоял пустым, и надеюсь, тебе было хорошо в нём.

— Было, — тихо сказал Эйвери. — Просто там… спокойно. И я знал, что мой отец меня там не найдёт.

— Конечно, — кивнул Рабастан. — Но я всё равно не понимаю, почему ты нервничаешь.

— Но ведь вы же не имели в виду, чтобы я жил там постоянно, — сказал Маркус виновато.

— Почему? — удивился Рабастан. — Руди ведь сказал — живи, сколько захочешь. А я просто был всегда рад тебе. Что не так, Марк?

— Я не знаю, — сказал тот, отводя глаза. — Но это неправильно.

— Да почему? — Рабастан от удивления даже возвысил голос — Мальсибер пошевелился, и Рабастан тут же снова перешёл почти на шёпот: — Марк, я рад, что ты там жил. Уверен, Руди скажет то же. И, надеюсь, ты останешься.

— Ты думаешь? — Маркус стиснул свои руки. — Я всё обещал себе, что съеду — и не съехал.

— И не нужно, — Рабастан опять поймал себя на полузабытом ощущении, что он не понимает чего-то элементарного и очевидного другим. — Скажешь, почему ты нервничаешь? Если из-за дома — то напрасно: мы с Руди только рады, что так вышло.

— Да ты знаешь — я вообще всё время нервничаю с тех пор, как он вернулся, — сказал Эйвери, прижимая к лицу ладони, а затем бессильно роняя руки на колени. — А он чувствует — и злится… и наказывает, — он нервно хмыкнул.

— Это я могу понять, — кивнул Рабастан. — И то, что ты нервничаешь, и то, что его это сердит. Тебе нужно научиться закрываться, — решил он. — Если хочешь, я мог бы научить тебя.

— Не поможет, — Маркус мотнул головой. — Я пытался. Я же ведь умею… ну, теоретически. Но когда я его вижу — всё…

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Рабастан. — Не я — так Руди.

— Да что тут придумаешь… не надо, — Маркус покачал головой. — Всё равно мы все умрём. Сейчас война начнётся… уже началась — но теперь, когда вернулись вы, она начнётся по-настоящему… и всё.

— Мы обсудим это позже, — решительно сказал Рабастан. — С Руди и… попозже. А пока что расскажи мне о себе. Четырнадцать лет прошло. Что ты делал?

— Просто жил, — ответил Эйвери, чуть-чуть улыбнувшись. — У вас дома. Я вам сделал каталог в библиотеке… старый был неполным, и…

— Это хорошо, — оживился Рабастан. — Это очень нам поможет! После. А ещё? Ты не мог все эти годы заниматься им.

— Ну почему? — удивился Маркус. — Я читал ещё… и занимался некоторыми исследованиями. Теоретическими, разумеется.

— И всё? — недоверчиво спросил Рабастан.

— Ну да, — Маркус посмотрел на него, и Рабастан, наконец-то, узнал этот взгляд — недоумевающий и словно говорящий «а что, может быть иначе?».

— А Северус? — нет, даже для Рабастана это было странно, хотя и в самом деле очень напоминало его друга, который всегда больше любых мест на свете любил именно библиотеки.

— Мы почти и не общались, — грустно отозвался Маркус. — Но он занят…

— Чем?

— Ну, в школе же, — Маркус снова посмотрел на Рабастана. — Он декан же, и учитель… думаю, это отнимает много времени.

— Так он не ушёл из школы? — изумился Рабастан.

Как странно.

Люди, разумеется, меняются — эту истину Рабастан давно выучил и даже почти привык к ней. Но Снейп всегда ненавидел кому-то что-то объяснять — для него учительство должно быть каторгой! Зачем? Рабастан помнил, что работать в школу Снейпа отправил Тёмный Лорд — но зачем же тот остался там, когда он умер? Или он и вправду настолько ему предан, что надеялся и ждал, что Лорд вернётся, или у него была ещё причина. Но какая? Что может заставить человека четырнадцать лет заниматься ненавистным делом? Да ещё такого нетерпимого, как Снейп — хотя, с другой стороны, именно терпения ему было не занимать.

— Нет, — ответил Маркус. — Он по-прежнему декан на Слизерине… странно, да?

— Да, странно, — нет, пожалуй, Снейпа обсуждать сейчас Рабастану не хотелось. Это всё ещё успеется. — Мерлин с ним — мне интересней ты.

— Я просто жил у вас, и всё, — сказал Эйвери. — И скучал. Всё время думал, что, возможно… может быть, вы сможете вернуться.

— И был прав, — улыбнулся Рабастан. — А что за исследования?

— Я метку изучал, — признался Маркус. — Разумеется, не только — но всё остальное…

— Расскажи, что ты узнал, — подбодрил его Рабастан.

— Не так много, — Маркус погрустнел. — Но она не только на руке стоит. Она как грибница, знаешь — пронизывает нас с ног до головы по нервам…

Рабастан вдруг истерично хмыкнул и расхохотался, по-мальчишески зажимая себе рот рукой, чтобы приглушить звуки и не разбудить Мальсибера. И здесь нервная система и грибница… сговорились они, что ли?!

Эйвери испуганно глядел на Рабастана, а тот всё никак не мог успокоиться, хотя и старался. Грибница… почему Маркус тоже сравнил это с грибницей? А не с корневой системой дерева, к примеру? Они ведь похожи. Только дерево куда приятнее. В этом, что ли, дело?

— Извини, — отсмеявшись, наконец, сказал Рабастан. — Я попозже объясню. Твоё сравнение с грибницей напомнило мне кое-что, что я видел в Азкабане. Это не смешно совсем, на самом деле. Значит, метка связана с нашей нервной системой?

— Да, — кивнул Маркус, и Рабастану стало разом и приятно, и чуть-чуть неловко от того, с какой лёгкостью он принял отсутствие объяснений. — Видимая её часть — как плодовое тело гриба, но на самом деле она пронизывает всё наше тело. Поэтому, я думаю, и возможна аппарация по зову Лорда. И поэтому он может причинить нам боль через неё…

— Это очень любопытно, — задумчиво проговорил Рабастан. — Нервная система… почему не кости? Они крепче и надёжнее. И дольше сохраняются.

— Но они не так важны, как нервы, — сказал Маркус. — Кости можно заменить, например, на золотые — а с нервами так не получится. Некоторые учёные считают, что мы — это наша нервная система. Ну и мозг, конечно.

— Нервная система — это мы, — повторил Рабастан.

— И мозг, — добавил Маркус, но Рабастан его уже не слушал.

— Мне нужно прочесть эти исследования, — сказал он решительно. — Принесёшь мне? Завтра?

— Принесу… мне найти нужно, — засуетился Эйвери, и Рабастан остановил его:

— Ну, или послезавтра. Или на неделе. Я не тороплюсь… или тороплюсь не слишком.

Они замолчали. Рабастан смотрел на Маркуса и с облегчением, наконец-то, узнавал его. Да, он очень изменился, но это всё-таки был он.

— Когда я впервые увидел там Руди, — сказал Рабастан, — я испугался. И не узнал его. Хотя это было уже достаточно давно.

Маркус кивнул понимающе и очень благодарно, и сказал негромко:

— Вы так изменились.

— И вы тоже, — согласился Рабастан — и совсем не ожидал, что Эйвери вдруг так смутится.

— Да я сам себе не нравлюсь, — сказал он, запустив пухлую руку в свои кудри. — Но вот…

Рабастан глядел на него во все глаза, пытаясь найти хотя бы какой-нибудь ответ, но не мог подобрать ни слова. Ойген бы, наверное, нашёл ответ, но Рабастана это заявление Маркуса повергло в ступор. Нет, он понимал, что должен сказать что-нибудь поддерживающее — но что именно? Как и чем можно поддержать человека, которому не нравится он сам? Если бы Маркус сказал, что считает себя плохим или… или что-нибудь такое, объективное, Рабастан бы знал, что ему сказать. Но ведь тут же речь шла о чувствах и ощущениях самого Маркуса — и что Рабастан мог с ними сделать?

— Так ты не себе должен нравиться, а женщинам, — раздался сонный, но весёлый голос Мальсибера. — Ты что, сам с собою на свидание пойдёшь?

Рабастан от неожиданности вздрогнул, Маркус тоже — а потом они оба рассмеялись.

И вот в этот самый момент Рабастан и понял окончательно, что они свободны. По крайней мере, отчасти — но про Лорда ему сейчас думать не хотелось.