Бесконечная дорога (джен)

Ремус работал барменом в убогом кабаке, когда Альбус Дамблдор снова вошел в его жизнь.

Даже впоследствии ирония этой ситуации в некоторой степени его забавляла.

Бар был безымянный — просто бар, возможно, потому что это был единственный бар, доступный его посетителям к югу от «Кабаньей головы» — и даже «Кабанья голова» считалась респектабельнее, чем бар. Ремус всегда ощущал, что «Кабанья голова» пользовалась безусловным деревенским уважением, пусть даже только внешним; в деревне следишь за собой, потому что все знают все обо всех, а Всякое Пришлое — всегда не к добру. Но в Лондоне никто и ничего ни о ком не знал, потому что никто не хотел, чтобы знали о нем самом; так что вместо прохладной подозрительности бар густо наполняли миазмы «отвали-не-твое-дело». Таких людей магический мир пережует и выплюнет, а с некоторыми это уже случилось. Это было единственное место, где Ремус мог продержаться на работе сколь угодно долго, чего и добивался с помощью точных построений лжи. Хозяин заведения, Дариус, до того привык, что работники порой пропадают, не сказав ни слова, только чтобы позже вернуться, что запланированные исчезновения Ремуса и его привычка возвращаться в синяках и ссадинах не казались чем-то подозрительным (пока Ремус разнообразил график). Ему помогали несколько человек, с которыми в иной ситуации он никогда не стал бы иметь дел, но он просуществовал достаточно долго, чтобы не только пережить значительную часть моральной брезгливости, но и окончательно забыть предполагаемые списки людей, с которыми он не хотел бы иметь дел.

Все равно он уже был знаком с большинством из них.

В тот вечер, когда вернулся Альбус, Ремус страдал от общества одного из своих подельников, Мундунгуса Флетчера. По крайней мере, страдал от его аромата. Он был очень рад, что байки про тонкое обоняние оборотней — полный бред.

— Ну вот, — говорил Флетчер, пытаясь перегнуться через стойку, но не преуспевая в этом, потому что весь предыдущий час пил дешевый огневиски — того сорта, что от него немеет небо и ссыхается язык, — давай, короче, не пожалеешь.

— Мундунгус, — любезно ответил Ремус, стараясь не дышать, — я не дам тебе прикрывать меня в полнолуние. Ты выгребешь все наличные из кассы и выпьешь все запасы под стойкой еще до того, как Дариус откроется, так что он обнаружит тебя в отключке с полными карманами галлеонов и потащит прямиком в Азкабанчик.

— Тут ты прав, приятель, — Флетчер уныло улыбнулся. После чего, не изменившись в лице, мягко свалился с табурета назад и больше не поднимался.

Ремус отправил его стакан в раковину, стер следы огневиски с выщербленной деревянной стойки и закинул в кассу несколько собственных кнатов, так как знал, что за предыдущий стакан Мундунгус расплатился собственноручно раскрашенной галькой.

— Что, так его и оставишь? — спросила с любопытством молодая женщина. Точнее, молодым был ее голос, но не лицо и не волосы, падавшие ей на плечи выцветшим розовым мочалом. Глаза у нее косили, словно она хотела поглядеть в обе стороны сразу. Она выглядела до того мерзкой каргой, что казалось, что у ее бородавок тоже были бородавки, но что-то заставило Ремуса заподозрить, что это маскарад, созданный очень качественной иллюзией.

— Ему не повредит отдохнуть, — Ремус не улыбнулся ей, так как однажды уже улыбнулся здесь не тому человеку и отделался всего лишь опаленными бровями только благодаря тому, что успел пригнуться. — Вас не затруднит особенно сильно запинать его под стойку? Ему будет лучше спаться здесь, где по нему буду ходить только я.

Карга показала в радостном оскале несколько покосившихся зубов.

— Сильно затруднит или сильно запинать?

— Да.

— О, ха, — ответила она, весьма добродушно для карги. Однако достала палочку и отлевитировала Флетчера через стойку, не слишком бережно скинув его на сторону Ремуса. Флетчер хрюкнул во сне, перевернулся и захрапел так, что задрожали стоявшие у земли бутылки.

— Ура. Итак, чего вам?

— Только не того, что он пил, — сказала добродушная карга. — Я с улицы перегар унюхала. Умеешь делать вермут карнасси?

Это был старомодный напиток — пряный коктейль, который пили чистокровные леди определенного класса и возраста. Вопреки зубам и косоглазию (как обычно, чрезмерным), напиток в образ не укладывался.

— Это заказ? — он приподнял брови, насмешливо и скептически. — Или вы просто спрашиваете?

— Ой, да ладно, — она снова показала в улыбке кривые зубы. — Хватит умничать, давай уже чертов стакан.

— Да, мэм, — он постарался припомнить, как делала этот напиток Андромеда Тонкс в тот год, когда Сириус взял Ремуса и Джеймса на встречу с ней. — Скажите, правильно ли получилось, — он поставил стакан перед каргой, качнувшейся на барном стуле, — или нет.

— Сущая дрянь, — она почмокала губами, — так что, пожалуй, правильно.

Он не потрудился спрашивать, зачем она его заказала, если он ей не нравится. Вместо этого он сложил руки на стойке и оперся на них.

— Хотите совет? — тихо спросил он.

Она наклонилась вперед, кажется, невольно.

— Какой? — отозвалась она так же тихо, и ее раскосый взгляд переместился от его глаз к губам (ну, по крайней мере, половина взгляда).

— Три кривых зуба — немного чересчур, — прошептал он.

Она уставилась на него. Потом провела языком по зубам.

— Как…

— Похоже на маскировку, — извиняющимся тоном ответил он.

— Вот блин, — она вздохнула. — Слушайте, ничего, если вы откажетесь, но не могли бы вы притвориться, что я самая супер-пупер убедительная карга из всех, что вам попадались?

— Как изволите, — удивился он.

— Я на практике, — громким шепотом пояснила она.

— Ни слова больше, — сказал он и выпрямился.

Именно во время этой небольшой паузы он обнаружил, что часть бара у двери странно затихла. К тому времени, как Ремус это заметил, тишина расползлась по всей комнате. Подняв взгляд, чтобы узнать кто — или что, в подобном-то заведении — могло войти, он увидел на пороге улыбающегося ему Альбуса Дамблдора, сияющего пурпурно-золотой мантией. Дешевые чары висевшего снаружи фонаря озаряли оранжевым края его шляпы и волны серебряно-белых волос.

— Альбус, — тупо сказал Ремус. Они не разговаривали больше десяти лет.

Карга повернулась на своем табурете и подавилась.

— Ремус, — Дамблдор, приблизившись, потянулся через стойку и обеими ладонями пожал руку Ремусу, взяв его при этом за запястье в старом римском приветствии (хотя Ремус знал, что оружия он не ищет). — Как всегда, приятно с тобой встретиться.

Дамблдор не стал говорить, что он хорошо выглядит — упущение, за которое Ремус был ему благодарен, так как сознавал, что выглядит плохо.

— И поразительно, должен признать, — Ремус вымучил очень кривую улыбку. Дамблдор, по крайней мере, не попытается его за улыбку проклясть.

— Я бы написал, — ответил Дамблдор, — но, так как я в любом случае намеревался зайти, это показалось мне лишним трудом для бедных сов Хогвартса — а Фоукс, к сожалению, как раз находится посреди фазы полового созревания. Боюсь, я не могу пока на него положиться.

Ремус невольно рассмеялся.

— Он напоминает мне… — но не смог остановить смех, потому что больше никогда не произносил это имя вслух.

Он взглянул на каргу. Та, казалось, примерзла к месту. Когда Дамблдор обернулся к ней с любознательной улыбкой, она булькнула и сбежала, споткнувшись об стул.

— Твоя знакомая?

— Просто клиент, — Мундунгус издал с пола пронзительный всхрап.

— Ну, тогда и я тоже побуду клиентом, — радостно сказал Дамблдор и уселся на стул у края стойки. — Думаю, что у тебя здесь нет выдержанного на дубе меда?

— Вы с каргой заказали самые утонченные напитки за все время работы этого бара. Я всерьез полагаю, что Дариус разливает в бутылки из-под огневиски скипидар.

— Что ж, — улыбнулся Дамблдор, — удача сопутствует смельчакам.

«Удача сопутствует тем, кто больше числом и лучше организован», — подумал Ремус, но промолчал. Он, как правило, держал циничную сторону своей натуры скрытой. Какого оборотня люди скорее стерпят: радушного, без видимых следов уныния, или пессимистичного циника, якшающегося с преступниками и отбросами общества?

Дамблдор принял стакан огневиски и, не моргнув глазом, отпил половину.

— Крепко, — задумчиво произнес он. — Не уверен, что даже Аберфорт предлагает что-нибудь сопоставимое.

— Он славится способностью одним глотком отправлять в нокаут. Вы покрепче многих, Альбус.

Дамблдор улыбнулся.

— Хотелось бы мне, чтобы это был дружеский визит, — сказал он, очевидно намекая, что это не так. — Нам очень многое нужно обсудить, и ты заслуживаешь гораздо большего, чем беглый разговор — но, к сожалению, пока он будет именно таким. Мне многое надо сделать, и срочно.

Ремус просто кивнул. Дамблдор сложил руки на стойке и мгновение смотрел на него в молчании — не то чтобы медля, а словно подготавливая их обоих к тому, что должно было быть сказано. Пульс Ремуса не ускорился от беспокойства, ладони не вспотели, сам он не шелохнулся. Он с самого первого взгляда на лицо Дамблдора понял, что дело серьезное.

— Сириус Блэк бежал из Азкабана, — сказал Дамблдор.

Несколько секунд Ремус смотрел на него. Вот теперь его сердце застучало быстрее. Руки похолодели, в живот опустилась тяжесть… но не от страха. И не от отчаяния. Такие эмоции парализовали бы его. Это же… это было нечто иное.

— Боже правый, — как всегда в тяжелые минуты, он вернулся к маггловским выражениям, которыми пользовалась его мать. — Как?

— Насчет этого мы не можем быть уверены, — ответил Дамблдор без улыбки и огонька во взгляде. — Как и насчет его местонахождения. Ремус. Ты понимаешь, что я не собираюсь тебя подозревать или предполагать какой-либо скрытый злой умысел, но есть ли хоть какая-то возможность, что ты знаешь, чем он воспользовался для побега или где он может быть?

У Ремуса до того занемело все тело, что он смог только покачать головой — вся кожа онемела, но сердце и кровь тяжко пульсировали.

— Я так и думал, — кивнул Дамблдор. — Что подводит нас ко второй, хотя и связанной с предыдущей, причине моего визита. Я хочу предложить тебе место преподавателя защиты от темных искусств в Хогвартсе.

Ремус в прямом смысле разинул рот.

— Мне нелегко пойти на это, — Дамблдор поднял руку, словно чтобы предотвратить любые возражения, которые мог высказать Ремус; но Ремус был слишком ошарашен, чтобы хоть что-то сказать. — Ради твоего же блага — проклятие на этой должности существует. Ты прослужишь самое большое год, причем некоторые из преподавателей лишались этого поста одновременно с жизнью. Но у меня есть серьезные причины полагать, что Сириус Блэк станет преследовать свою крестницу, и в этом случае мне понадобится твоя помощь.

— Вы считаете, что Сириус бежал из Азкабана, чтобы убить Гарриет, — повторил Ремус. На мгновение ему представился Джеймс, оттаскивающий ее от камина в тот день, когда она научилась ползать. Она впервые поползла в тот момент, когда в доме с ней были только они двое, и Джеймс очень переживал, что Лили расстроится, что все пропустила, так что они никому ничего не рассказали и позже вечером, когда она поползла опять, притворились, что это первый раз.

— Не могу предложить другого объяснения, — ответил Дамблдор. И если такой мозг, как у него, не смог найти других вариантов, кто такой Ремус, чтобы спорить?

То, что сделал Сириус, всегда казалось неправильным. Всегда казалось, что он бы так не поступил. И сейчас, двенадцать лет спустя, в это не верилось, несмотря на то что Ремус так привык, что при воспоминании о Сириусе у него горько сжимается сердце, что, наверное, если бы его вскрыли, сердце уже оказалось бы скукожившимся в плотный узел. Но все-таки он это сделал, и Ремус в нем глубоко ошибался — так что кто знает, имели ли когда-нибудь поступки Сириуса смысл?

Все равно он уже должен был сойти с ума после двенадцати лет в Азкабане.

— Может быть, ему просто захотелось, наконец, на свободу, — сказал он медленно.

— Это возможно, — признал Дамблдор. — Но почему именно сейчас? Мне кажется, что момент выбран не случайно, хотя я и не могу понять мотивов. И, согласно докладу дементоров, — темнейшее чувство пробежало по его лицу, — он говорил во сне: «Она в Хогвартсе».

Ремус потер лицо ладонью.

— Боже правый, — сказал он снова. — Разумеется, я ее приму. В смысле, должность преподавателя защиты.

— Хорошо, — улыбка вернулась к Дамблдору, и он взял руку Ремуса, как для приветствия, но не сжимая. — Это сняло груз с моей души. О… Я собирался предложить еще один аргумент. Можешь считать его бонусом за твою достойную уважения доброту. Тебе доводилось слышать об аконитовом зелье? Его совсем недавно представили публике…

— Необычайно дорогое и почти недоступное для получения? — закончил за него Ремус. Он следил за предварительными прогнозами уже восемь лет, с момента публикации. — Думаю, звучит вполне знакомо.

— Что ж, — Дамблдор блеснул глазами. — Так получилось, что я… скажем так, прижал его к ногтю, если позволишь так выразиться и не станешь об этом распространяться… и у меня в штате оказался один из ведущих в Британии экспертов по зельям, которого мне удалось обязать это зелье готовить. Если это тебя интересует, конечно.

У Ремуса буквально пошла кругом голова.

— Мерлин… да, конечно, интересует. Альбус, это восхитительно, я даже не знаю, как…

— Ну, если учесть, что ты согласился на эту должность, — весело произнес Дамблдор, — ты уже меня отблагодарил наилучшим возможным способом. Спасибо, мой мальчик. Ты оказал мне — и детям, разумеется — большую услугу, — он встал; у Ремуса от недоверия все еще кружилась голова. — Можешь приезжать в Хогвартс, как только будешь готов, однако, конечно, раньше первого сентября.

— Конечно, — как попугай, растерянно повторил Ремус. — Альбус… Директор… спасибо.

Они снова пожали друг другу руки. В этот раз Дамблдор удержал и обе его руки, и взгляд.

— Если вспомнишь что-нибудь, что может нам помочь найти Блэка, — сказал он, — или разгадать его мотивы, сообщи мне. Даже посреди глубокой ночи. Разменяв вторую сотню лет, я обнаружил, что сон мне почти не нужен.

— Конечно, — снова повторил Ремус. И еще раз: — Спасибо.

Дамблдор в очередной раз улыбнулся и ушел. Дверь за ним тихонько закрылась.

Ремус не помнил, как провел следующие несколько минут — или, возможно, часов. Он следовал привычному вечернему распорядку, почти ничего не замечая; его сердце и голова были до того переполнены, что грозили лопнуть. Последний раз, когда он видел Гарриет… Похороны Лили и Джеймса… Последняя встреча с Сириусом… Мать Питера, плачущая над коробочкой с тем, что осталось от ее сына — его пальцем. Лунный свет, блестящий на рогах Сохатого, когда они впервые обернулись — ночью, когда Ремус был человеком, чтобы он мог посмотреть. Хвост, чистящий усы. Бродяга…

БАХ. Он уронил бутыль лучшего огневиски Дариуса на пол, но слишком ушел в себя, чтобы обратить внимание, что жидкость, вероятно, разъедает бетон.

Возможно, причина того, что Сириуса до сих пор не нашли, в том, что он может превращаться в собаку, и об этом не знает ни одна живая душа, кроме Ремуса и самого Сириуса.

* * *

Утром в свой день рождения Гарриет проснулась точно так же, как и в прошлые три недели — уютно свернувшаяся под одеялами на Гермиониной выдвижной кровати. Звук сонного дыхания Гермионы, тихий и привычный, пронизывал комнату, а ее ночник — глобус с лампочкой внутри — приглушенно светился в просачивающемся через шторы предрассветном сиянии.

Гарриет подождала, пока глаза привыкнут к темноте, пока не смогла рассмотреть знакомые предметы: фотографию Земли из космоса, киноплакат «Лабиринт»; полки, переполненные любимыми книгами Гермионы (их у нее было так много, что приходилось каждые шесть месяцев убирать несколько коробок на чердак, на хранение); старый проигрыватель с пластинками любимых альбомов ее отца; булькающий аквариум. Примерно о такой комнате Гарриет всегда мечтала, лежа на своей раскладушке в чулане под лестницей, глядя на решетку на двери, слушая бормотание телевизора и гнусавый голос тети Петунии, сплетничающей по телефону.

За три недели, прошедшие после отъезда, она никак не связывалась с Дурслями, однако, прежде чем сбежать из Тисовой тюрьмы, она подслушала, что тетя Мардж, сестра дяди Вернона (и, к счастью, не совсем тетя Гарриет, слава Богу; она не перенесла бы быть одновременно родней тете Петунии и тете Мардж), собирается надолго приехать в конце июля. В качестве именинного подарка было несравнимо лучше гостить у Гермионы и брать в прокате старые фильмы. В прошлый раз, когда тетя Мардж приезжала, ее бульдог вцепился Гарриет в волосы и стащил ее по лестнице.

«Сука», — подумала Гарриет. Не про собаку.

А вот она услышала, как завибрировала за стенами вода. Джин всегда вставала по утрам первой, оставаясь в ванной не менее получаса, пока все в доме еще спали — кроме Гарриет, которая всегда просыпалась от гудения труб.

По случаю ее дня рождения родители Гермионы решили пораньше вернуться с работы (они работали по субботам), чтобы вместе с девочками поужинать и сходить в театр. Гарриет никогда раньше не была на спектакле. До того, как приехать к Грейнджерам, Гарриет вообще редко бывала на людях. Даже у Уизли — миссис Уизли не нравилось, если они проводили слишком много времени в маггловский деревне, которая для нее была странной и чуждой. Она боялась, что из-за угла будут выскакивать машины и сбивать их, точно так же, как дядя Вернон боялся, что палочка Гарриет их заколдует.

С горящим от утреннего голода желудком Гарриет тихонько скатилась с постели и неслышно пошла на кухню, наслаждаясь чувством свободы двигаться и есть, когда захочется, пусть даже всего лишь кукурузные хлопья и тост.

Добравшись до кухни, она увидела незнакомую сову, усевшуюся на подоконнике за окном над раковиной. Сова нетерпеливо посмотрела на нее яркими желтыми глазами, словно говоря: «Что-то ты не торопилась».

Школьные письма, поняла Гарриет.

Она не смогла дотянуться до защелки окна над раковиной — она все еще была ужасно низкой. Сдавшись собственной малорослости, по крайней мере сегодня, в ее день рождения (который наверняка пройдет прекрасно), она подтащила один из стульев из-за кухонного стола и взобралась на него, чтобы впустить сову.

Та уронила на стол два пухлых конверта, с презрением отвергла жалкое предложение кукурузных хлопьев в качестве закуски и с еще одним обжигающим, укоризненным взглядом снова вылетела в окно.

— Извини! — крикнула ей вслед Гарриет.

— Господи, — раздался со стороны двери голос Джин. Гарриет втянула голову из окна обратно на кухню и обнаружила Джин, глядящую на улетающую сову с постепенно слабеющим выражением тревоги. — Уверена, ты сочтешь меня глупой, — сказала она, — но мне все еще надо к этому привыкнуть.

— Волшебники точно так же относятся к телефонам. Миссис Уизли не переносит, как они звонят.

Джин мимолетно улыбнулась — она, кажется, вообще не улыбалась иначе — и протянула не подписанный белый конверт.

— Это вам с Гермионой на покупки сегодня, — и, наклонившись, легко поцеловала Гарриет в щеку. — С днем рождения, дорогая.

У Гарриет вспыхнуло лицо, а в горле встал комок. Джин, распрямившись, вдела серьги. У нее, в отличие от дочери, были темные волосы до плеч — примерно такой же длины, что у Гарриет, но гораздо опрятнее.

Джин унеслась прочь, предоставив Гарриет открывать письмо. В этом году оно казалось толще, чем обычно. В нем был обычный список литературы, стандартное приветственное письмо… и кое-что еще.

Разрешение на посещение Хогсмида.

Точно, третий курс посещает Хогсмид. Гарриет прочла его, не понимая, почему у нее что-то обрывается внутри, почему она не чувствует радостного возбуждения… а потом так ясно, словно кто-то скрипнул ногтем по хрусталю, осознала:

Ей придется попросить тетю Петунию или дядю Вернона это подписать. Ну и каковы ее шансы?

Свернув разрешение, она нерешительно сунула его обратно в конверт, к прочим бумагам. Единственная крошечная надежда — убедить тетю Петунию, что Снейпу не понравится, если она его не подпишет, и было еще неизвестно, какой вес имела такая угроза. И все-таки надо было ее попробовать, потому что в противном случае придется сидеть в одиночестве в Хогвартсе, когда все уйдут развлекаться.

С миской хлопьев в руке Гарриет пошла в гостиную, выходящую на маленькую лужайку Грейнджеров, отгороженную от улицы высокой кирпичной стеной и рослой живой изгородью, и, уменьшив звук до минимума, включила телевизор.

Темный экран наполнило изображение трупа с пустыми, глядящими перед собой глазами. На миг она растерялась: Дэниэл всегда смотрел вечерние новости, так что телевизор должен был быть настроен именно на тот канал, но зачем они показывают мертвого человека? По виду было похоже на второсортный ужастик.

— …беглый преступник, Сириус Блэк… — забормотал приглушенный голос диктора. — Предупреждаем, что Блэк вооружен и крайне опасен…

О. Так он не мертвый, это просто неподвижная фотография. Ну, он выглядел мертвым — кожа восковая, цвета земляных червей. У голодных бродячих собак шерсть чище, чем у него волосы. Они свисали с обтянутого кожей черепа до локтей спутанными космами, словно густая старая паутина. Гарриет ужаснулась. Что это за тюрьма была? Судя по виду, его сунули в дыру в земле и морили голодом — лет десять, не меньше.

— Министерство сельского хозяйства и рыболовства сегодня объявит… — продолжил говорить диктор. Портрет Сириуса Блэка исчез с экрана.

Гарриет переключила на другой канал, но толком не смотрела мультики, пока ела хлопья. Перед ее глазами стояло мертвенное лицо Блэка. Что он сделал?

— Я вроде слышал телик, — произнес радостный, непринужденный голос Дэниэла, заставив Гарриет слегка подпрыгнуть. — Есть что-нибудь хорошее с утра? Или, как обычно, тоска и уныние?

Меньше чем через полчаса Джин и Дэниэл ушли на работу, а Гермиона сонно выползла из комнаты, протирая глаза. Однако стоило ей окончательно проснуться, как она преисполнилась бодрых предписаний на весь остаток дня.

— Сперва надо сходить за одеждой, разумеется — начнем с «Маркса и Спенсера». А обувь тоже — в зависимости от того, сколько уйдет на покупку костюмов, может быть, придется прерваться на обед перед тем, как пойти за обувью…

Гарриет предоставила ей заниматься планами и сосредоточилась на том, чтобы попытаться распутать свои непослушные волосы. Ей было все равно, чем заниматься и в каком порядке, а у Гермионы от организации улучшалось самочувствие.

— Это уже мой лучший день рождения в жизни, — сказала Гарриет Гермионе, которая собирала свою сумку и, как одержимая, перепроверяла, на месте ли кошелек, ключи и проездной. — А мы ведь только позавтракали.

— Ну, прошлый день рождения ты провела взаперти, с решетками на окне и амбарными замками на двери. Этот раз просто обречен быть лучше, — сказала Гермиона и сжала губы. Удивительно, как часто она и ее мама это делали — это было мило, но в то же время болезненно, словно электрический ток проносился по крови Гарриет. Каждый раз, когда они так делали, Гарриет задумывалась, что она делала так же, как мама.

— Ну, — Гермиона потянулась к дверной ручке, — пойд…

В дверь позвонили.

Они посмотрели на дверь, потом друг на друга. Мама Гермионы решительно потребовала никому не открывать, пока ее или Дэниэла не будет дома.

В дверь позвонили еще раз. Девочки стояли, не двигаясь, глядя друг на друга и не произнося ни слова.

Потом кто-то застучал в дверь.

Гарриет встала на цыпочки («Гарриет!» — шепнула Гермиона) и выглянула в глазок.

— Это профессор Снейп, — прошипела она.

Гермиона уронила сумку.

— И профессор Дамблдор.

— Что ты натворила? — пискнула Гермиона.

— Если кто-нибудь из вас там есть, лучше откройте уже проклятую дверь, — донесся через дерево голос Снейпа.

Гарриет потянула дверь как раз вовремя для того, чтобы услышать слова Дамблдора:

— Из тебя получился бы очень занятный коммивояжер, Северус… а, доброе утро, — он ослепительно улыбнулся Гарриет и Гермионе, выглядывающим из дверного проема. — Приятно с вами встретиться. Можно нам войти?

— Да, конечно, сэр, — автоматически ответила Гермиона.

Гарриет открыла дверь шире, и профессор Дамблдор первым вошел внутрь. На нем был ярко-синий костюм с брюками-клеш. Выглядел костюм не менее сногсшибательно, чем наряды Локхарта, особенно с Дамблдоровыми волосами и бородой. Снейп, шедший следом, был весь в черном, но в остальном выглядел относительно нормально. Для него, по крайней мере, или для модных магглов, которые попадаются в Лондоне. Вместе с профессором Дамблдором они выглядели в самый раз для того, чтобы сидеть в кафе, курить, пить кофе и спорить на тему «Бытие и ничто: опыт феноменологической онтологии» (Гарриет однажды видела, как такое читал Гермионин папа).

Гарриет взглянула на жесткие черты Снейпа, на его холодные, пронзительные глаза, и не смогла представить, как он влюбляется в кого бы то ни было, тем более в ее собственную маму.

Дамблдор огляделся — при выключенном свете дом потускнел, единственным звуком было тиканье часов в прихожей.

— Ваши родители дома, мисс Грейнджер?

— Нет, сэр, — ответила Гермиона, прижимая к груди сумочку. — Они ушли на работу. Вам надо… надо с ними поговорить?

Снейп издал легкий гортанный звук, но промолчал. Гарриет не поняла, что этот звук означал, но показался ей презрительным. Она нахмурилась. Словно ее недовольство затронуло какое-то его шестое чувство, он отвернулся от стены с фотографиями, которые перед этим рассматривал, и обернулся, чтобы сурово поглядеть на нее, сведя черные брови над угловатой переносицей.

«Ты для него — просто копия его балованной принцессы», — сказала тетя Петуния. Но если это было правдой, значит, Снейпу на самом деле не могла нравится ее мама — люди, которые думают о тебе хорошие вещи, так на тебя не смотрят.

— В свое время, — согласился Дамблдор, — но в настоящий момент я хотел бы поговорить с тобой, Гарриет.

— Со мной? — вырвалось у Гарриет. Снейп закатил глаза. Гарриет сердито на него взглянула, но обратилась к профессору Дамблдору: — Почему со мной, сэр?

— Думаю, цель визита — в том, чтобы это объяснить, — ответил Снейп со всем своим обычным очарованием.

Дамблдор мягко на него посмотрел, и этот взгляд заставил Снейпа утихнуть (раздраженно).

— Гостиная вон… вон там, — пронзительным голосом сказала Гермиона, показывая налево.

— Спасибо, мисс Грейнджер, — любезно проговорил Дамблдор, легким поклоном предлагая ей указывать дорогу. Она послушалась, все так же стискивая свою сумку и, кажется, в полном ужасе от того, что в ее доме находилось двое учителей.

Дамблдор, поддернув брючины, уселся на диван, на который Гермиона указала дрожащим пальцем. Снейп расположился сзади, скрестив на груди руки. «Хороший полицейский, плохой полицейский», — подумала Гарриет.

— Не желаете ли присесть? — улыбнулся девочкам Дамблдор. Те вместе втиснулись на краешек кресла Дэниэла. Но как только Гермиона опустилась на сиденье, она тут же подпрыгнула снова.

— Чай! — напряженно воскликнула она.

— Сядьте, мисс Грейнджер, — огрызнулся Снейп.

— Чай был бы очень кстати, моя дорогая, — проигнорировал его Дамблдор. — Спасибо.

Гермиона поспешно сбежала из комнаты, выбрав кружную дорогу — так, чтобы не проходить мимо Снейпа. Они услышали, как она вдалеке, на кухне, загрохотала чем-то и, судя по звуку, вывалила на пол целый шкаф сковородок.

— Надеюсь, каникулы у тебя проходят хорошо, — сказал Дамблдор Гарриет.

— Да Бога ради, — вполголоса пробормотал Снейп.

— Потрясающе, сэр, — Гарриет снова сердито посмотрела на Снейпа.

— Я в восторге, — Дамблдор улыбнулся. — Мне любопытно, смотришь ли ты новости?

Гарриет не имела понятия, при чем тут это, но, разумеется, профессор Дамблдор не пришел бы в гости к Грейнджерам, чтобы поговорить про ее каникулы и обсудить новости. Наверное, он подводил к чему-то другому.

— Доктор Грейнджер — это папа Гермионы — он смотрит их каждый вечер, сэр.

— Интересно, видела ли ты недавний выпуск про Сириуса Блэка? Беглого преступника.

— Видела сегодня утром, — Гарриет медленно кивнула.

— Тогда долго объяснять не придется.

Гарриет перевела взгляд с Дамблдора на Снейпа, который теперь смотрел на директора — его черные глаза были ожесточенными и пристальными.

— Если коротко, Гарриет, должен с сожалением сказать, что, как мы полагаем, Сириус Блэк сбежал из Азкабана с целью найти тебя.

Гарриет моргнула. Еще раз моргнула. Подняла взгляд от спокойного и мрачного (насколько можно было разобрать через бороду и волосы) лица Дамблдора на Снейпа. Выражение его лица было свирепым, резкие черты выкристаллизовались во что-то вроде… ненависти. Он смотрел не на Дамблдора, поняла она, а куда-то в пространство — она знала, что так иногда смотрят люди, вглядываясь в прошлое.

Мысль «Я думала, что он просто маггл» пронеслась сквозь ее сознание и улетела наружу с той же скоростью, что школьная сова пролетела туда и обратно. Она вспомнила удивленное лицо Джин и подумала: «Так вот что она почувствовала».

— Найти меня? — повторила она, полностью сбитая с толку. — Для… для чего?

— Двенадцать лет назад, — тихо и грустно сказал Дамблдор, — в ночь Хэллоуина, когда ты потеряла родителей, а Волдеморт был побежден…

Гарриет увидела, как сжались пальцы рук Снейпа, скрещенных на груди, а его лицо исполнилось, если это было возможно, еще большей ненавистью.

— Сириус Блэк, предположительно в ярости из-за потери своего господина, убил тринадцать человек на улице, полной свидетелей — двенадцать магглов и одного волшебника. За это, а также за многие другие преступления, которые он, как предполагают, совершил как агент Волдеморта, он был приговорен к Азкабану, где оставался до тех пор, пока не бежал три ночи назад.

Гарриет потерла середину груди. В ней было странно тесно. Она видела похожее на труп лицо Блэка, его спутанные волосы, мертвые глаза. Ей хотелось узнать, что он сделал. Теперь она знала.

— Так он идет за мной потому что он, что, злится, что я победила Волдеморта? — она внезапно ощутила себя очень усталой, как будто слишком давно не спала. А было всего девять утра.

— Да, так полагают, — сказал Дамблдор. Его голос был спокойным и размеренным; Гарриет подумалось, что так врачи разговаривают с неизлечимо больными пациентами. — Блэк, естественно, не был слишком общительным, но из тех его слов, что удалось… подслушать… в течение его последних дней в тюрьме, мы искренне уверены, что предположение оправдано. В связи с этим мы должны предпринять некоторые шаги.

— Шаги?

— Боюсь, — голос Дамблдора смягчился, — что тебе больше нельзя оставаться у Грейнджеров.

Гарриет выпрямилась, словно ей за шиворот вылили ведро ледяной воды. Ужас определенно был настолько же холодным.

— Это небезопасно, — все так же мягко сказал Дамблдор.

— Пожалуйста, не отправляйте меня обратно к Дурслям, — получилось не так жалобно, как она боялась, но напряженно и расстроенно.

— Я и не намеревался, — Дамблдор успокаивающе поднял ладонь. Снейп чуть шевельнулся, но, когда глаза Гарриет метнулись к нему, снова замер. — Вместо этого я приглашаю тебя пораньше приехать в Хогвартс.

Она переварила это предложение. Она понимала, что в других обстоятельствах могла бы, даже должна была бы, наверное, прийти в восторг, но также понимала, что это в принципе не было предложением.

— Это не приглашение, — Снейп как будто не смог удержаться. Теперь он смотрел на безделушку на полке Джин — лань с фавном.

— Северус, — только и сказал Дамблдор. Снейп чуть отвернулся, шевеля губами, словно хотел выругаться.

— Гарриет? — добрым голосом спросил Дамблдор. Но впервые Гарриет не была рада слышать эту доброту и вообще больше не хотела его видеть. Ей хотелось, чтобы он ушел, забрал Снейпа и оставил ее радоваться дню рождения — без тени Волдеморта, расползающейся по ее жизни.

— Я не… у меня нет выбора? — обратилась она к своим коленям.

— У нас всегда есть выбор.

Это не слишком-то помогло. Особенно из-за того, что она так не считала.

— Профессор Дамблдор?

Дамблдор повернулся на диване, чтобы взглянуть на Гермиону, которая прошла через дверь из столовой (та сообщалась с кухней). Она держала поднос с бирюзовым чайником ее матери и четырьмя комплектными чашками и выглядела бледной, но целеустремленной.

— Да, мисс Грейнджер? — Дамблдор выглядел глубоко заинтересованным в том, что она скажет.

Сжав губы, Гермиона решительно обошла диван, но, вместо того чтобы поставить поднос, встала, держа его в руках, словно он придавал ей сил.

— Сегодня мы, мы все планировали вместе поужинать и посмотреть спектакль, — она говорила достаточно ровным голосом, так что Гарриет почти не услышала в нем дрожи. Однако чашки на подносе звенели — у нее тряслись руки. — Было бы д-досадно, если бы мы не… все-таки это день рождения Гарриет. Может… может Гарриет остаться еще на одну ночь и приехать в Хогвартс завтра утром?

Дамблдор посмотрел на нее изучающе, поглаживая кончик бороды. Снейп с недоверчивым взглядом обернулся к нему.

— Вы же, разумеется, не собираетесь… — начал он, но Дамблдор снова поднял руку, и Снейп проглотил остаток того, что собирался сказать, хотя, казалось, от вкуса невысказанных слов у него скрутило живот.

— Да, — Дамблдор улыбнулся Гермионе и Гарриет. — Думаю, это замечательная идея. Гарриет полагается возможность насладиться ее праздником.

Снейп издал сдавленный звук. Гарриет заподозрила, что он проглотил язык. Она с трудом удержалась от порыва злорадно на него уставиться. Он выглядел настолько взбешенным, что мог бы ее за это убить.

— Спасибо, профессор, — сказала она Дамблдору.

— Не за что, моя дорогая. Я сожалею, что пришлось сократить твои каникулы. Спасибо, мисс Грейнджер, — он сердечно поблагодарил Гермиону, принимая чашку чая. — Две ложки сахара, пожалуйста. Северус, прекращай маячить и присядь на этот удобнейший диван.

Дамблдор остался допивать свой чай, втянув Гарриет и Гермиону в разговор о… чем-то. Когда он собрался уходить, Гарриет не смогла бы припомнить, о чем они говорили, хотя они проболтали все это время. Впрочем, Снейп не разговаривал. Он сидел, сжавшись в углу дивана и вперившись в свою чашку, и, когда Дамблдор к нему обращался, просто переводил взгляд с чашки на Дамблдора.

— Благодарю за чай, мисс Грейнджер. Боюсь, у меня еще много дел, иначе я задержался бы подольше. Профессор Снейп разъяснит ситуацию вашим родителям.

Мрачное лицо Снейпа совершенно не выразило удивления, но Гарриет против воли в ужасе уставилась на Гермиону и увидела, как тот же ужас отразился на лице ее подруги.

— Д-да, сэр, — выдавила Гермиона. — Они… они не будут дома… еще долго.

Снейп потер лоб, словно именно этого и боялся.

— Северус подождет, сколько потребуется, — ответил Дамблдор. Лицо Снейпа ответило: «Нечего делать мне чертовы одолжения».

Потом Дамблдор ушел. Гермиона пялилась на Снейпа. Снейп не смотрел ни на одну из них.

— Ну? — спросил он, уставившись на папоротник в горшке рядом с телевизором. — Вам нечем заняться?

— Мы собирались за покупками, — сказала Гарриет. — Надо было сегодня вещи купить.

— Где ваши родители? — спросил Снейп у Гермионы — так, словно они ужасные люди, раз отсутствуют здесь.

— На работе, сэр.

— Сегодня суббота.

— Они работают половину дня, — нерешительно пояснила Гермиона. — Они… они вернутся к обеду, — чуть ободренная тем, что Снейп не снес ей голову немедленно, она продолжила: — Мы с Гарриет много раз ходили вдвоем…

— Тогда вас не преследовал беглый заключенный, — холодно ответил Снейп.

Последовала внезапная и хрупкая тишина.

— Я позвоню родителям, — высоким, тоненьким голосом сказала Гермиона.

Грейнджеры были явно удивлены и тихо недоверчивы. Гарриет их не винила. Она ощущала, что профессор Дамблдор мог бы гораздо лучше внушить доверие, потому что Снейпу явно было на это плевать. Он откровенно давал понять, что намеревался хочешь не хочешь доставить Гарриет в Хогвартс. Ему было без разницы, как это понравится Грейнджерам.

— Что ж, — сказала Джин, дочитав письмо профессора Дамблдора. — Я ценю ваше время, профессор Снейп, но полагаю, что мы вполне способны присмотреть за Гарриет до завтра.

Отвратительное выражение на лице Снейпа не изменилось, и сам он не шелохнулся.

— В письме сказано, что вы можете оставить Гарриет у нас, — Джин не оробела, как это обычно бывало с людьми под таким взглядом Снейпа. — Она будет в полной безопасности.

Снейп не двинулся с места. Дэниэл откашлялся.

— Желаете прочесть? — с ледяной вежливостью поинтересовалась Джин.

— Нет, благодарю, — ответил Снейп совершенно неблагодарным тоном. — Я могу представить, что там сказано, — он уставился на Гарриет и Гермиону, словно они были неприятными ингредиентами для зелий (хотя он никогда не глядел на ингредиенты для зелий, даже неприятные, с таким отвращением, как на учеников). — Возьмите палочки и держите при себе.

— Но как же… — начала Гермиона и, ярко покраснев, захлопнула рот, когда Снейп опасно полыхнул на нее взглядом.

— Спасибо, профессор, — Джин тоже не казалась благодарной. Было больше похоже, что она хотела выставить его из дома. Она встала и сказала это вслух, на случай, если интонации было недостаточно: — Я провожу вас к выходу.

— Я не настолько умственно неполноценен, чтобы не найти его самостоятельно, — сказал Снейп. Бросив на Гарриет последний взгляд, он вышел из комнаты.

— Итак, — сказал Дэниэл, как только передняя дверь коротко захлопнулась. — Это был ваш учитель?

* * *

Выйдя из маггловского дома, Северус не аппарировал. Он применил дезиллюминационные чары и принялся ждать, слившись с кирпичами и травой. Он, если понадобится, вместе с ними посмотрит треклятый спектакль. Маггловская защита — хуже бумажного кораблика в наводнении.

До чего же люди бесконечно тупы, что волшебники, что магглы. Никто ничему не научился. Жизнь должна продолжаться, сказали они, но это не смелость — это ограниченность. Эгоизм.

Он не столько винил девочку, сколько всех остальных.

И больше всего — Дамблдора.