Бесконечная дорога (джен)

Вот так, слегка неудачно, начался третий курс.

Хотя профессора Люпина прохладно приняли на приветственном пиру, уже к концу второй недели его занятия стремительно набрали популярность (у всех, кроме слизеринцев из компании Малфоя, которые всегда при виде Люпина начинали громким шепотом обсуждать его гардероб). Остальные считали, что уроки защиты у него лучше, чем у всех предыдущих учителей. Он приносил существ, которых они никогда не видели раньше, и придумывал такие способы учиться, что всем было интересно и никто не боялся. Даже Невиллу удавалось улыбаться, когда они проходили капп, пока один из них не дотянулся до него из аквариума и не ухватил за ухо.

Бедняга Невилл: у него год был даже хуже, чем у Гарриет. Ее преследовал маньяк, а у него был Снейп.

История про боггарта-Снейпа в одежде миссис Лонгботтом облетела всю школу даже быстрее, чем распространилась популярность профессора Люпина (и, вероятно, была с ней как-то связана). Все это сильнее обычного испортило Снейпу настроение, и он стал доводить Невилла еще злее.

На уроках зелий Гарриет чувствовала себя одновременно несчастной, сердитой и смущенной. Она злилась, что Снейп мучает Невилла за то, в чем он, для начала-то, не виноват — это ведь была выдумка профессора Люпина. Но по той же причине ей было грустно, хоть и непонятно, почему именно; а еще все это ее смущало, так как каждый раз, когда она об этом задумывалась или кто-нибудь другой напоминал, она ощущала себя так же неловко, как когда профессор Люпин впервые подал эту идею. Она понятия не имела, почему это происходит, что это значит и как от этого избавиться. Совершенно не представляла, как избавиться — а все вокруг то и дело говорили про проклятого Снейпа-в-платье, особенно Рон, Симус и Дин, и поздравляли Невилла (который тоже выглядел так, словно не хотел об этом слышать). Дин даже нарисовал пару неприличных картинок.

Потом, под конец сентября, Сириуса Блэка заметили «неподалеку от Хогвартса» — так об этом написала Рита Скитер, которая Гарриет всерьез начала бесить. Непонятно, как мерзкой тетке это удавалось, но несмотря на то, что в ее статьях всегда расписывалось, как это ужасно, когда тебя преследует Сириус Блэк, можно было догадаться, что больше всего на свете Скитер хотелось бы, чтобы он взорвал Гарриет прямо посреди улицы, как тех тринадцать человек, и тогда она смогла бы написать об этом потрясающий шедевр.

Бредни Риты Скитер появлялись в «Ежедневном Пророке» всего раз в неделю, но одноклассники Гарриет пялились на нее каждый день, а еще трижды в неделю приходилось выдерживать взгляды профессора Трелони — ее глаза за стеклами внушительных очков зловеще наполнялись слезами. Гарриет ее недолюбливала, а вот весь остальной класс был в восторге. Невилл теперь боялся ее почти как Снейпа и весь урок дрожал от ужаса. Гарриет замечала это по тому, как полтора часа звенела об блюдце его чашка и как тряслись под столом его ноги.

Лаванда и Парвати обожали профессора Трелони. Они начали ходить за ней в обеденный перерыв и разговаривали с Гарриет приглушенным голосами, словно она уже лежала на смертном одре. Раньше Гарриет спокойно относилась к тому, что они живут в одной комнате, даже когда они устроили свое святилище Локхарта, но всего за две недели они до того ее достали, что ей хотелось, чтобы Живоглот покусал их за лодыжки.

Теперь Рон, Симус и Дин хихикали про Снейпа, Лаванда и Парвати шептались о ее неминуемой смерти, а Невилл был на краю нервного срыва — и Гарриет оставалось дружить только с Гермионой. Все бы ничего, но и с ней были свои сложности — та явно что-то от нее скрывала.

У нее было три дополнительных предмета: два из них одновременно с прорицаниями и один — одновременно с уходом за магическими существами. Гарриет с самого начала знала, что дело нечисто, но когда Ханна Аббот как-то раз, стоя вместе с ней в очереди в туалет, поинтересовалась, как Гермионе удается посещать уход и при этом ни разу не пропустить руны (она не ходила на чары вместе с Гриффиндором по средам), стало ясно, что происходит нечто чуднее обычного.

— Гермиона, — сказала Гарриет в тот вечер, пока они сидели за домашкой в библиотеке. Момент был подходящий, если учесть, что перед Гермионой лежало три раскрытых учебника: один по трансфигурации, которую Гарриет тоже делала, а два других — по предметам, которые Гермиона предположительно не могла посещать, потому что они оба шли одновременно с прорицаниями.

— Да, Гарри? — отозвалась Гермиона, не отрывая глаз от пергамента, на котором она лихорадочно строчила про магглов и электричество. — Это очень важно? А то мне надо это все доделать к понедельнику…

«Ну и ладно: не придется ходить вокруг да около».

— Как ты попадаешь на все свои уроки? — спросила она прямо.

Перо Гермионы остановилось, но потом она продолжила писать еще быстрее, чем прежде.

— Мы уже об этом разговаривали. Я тогда объяснила… Если ты тогда не поняла, не представляю, что изменится теперь, а мне действительно надо…

— Ты тогда ничего не объяснила, — возразила Гарриет. — Ты сказала, что уладила все с профессором Макгонагалл, но не сказала, как. Как ты можешь быть в трех местах одновременно? Ты ни разу не пропустила ни прорицания, ни уход за магическими существами, ни древние руны, ни…

— Ну в самом деле, Гарри, я знаю свое расписание, — Гермиона так резко выдернула перо из чернильницы, что забрызгала учебник. — Какая разница, как я попадаю на уроки? Я все равно…

Вопрос был справедливый, и Гарриет это знала. И все равно она не могла понять, почему Гермиона отказывается рассказать, что происходит. То, что у Гермионы была тайна и что она даже не признавалась в том, что это тайна, было обидно. Она никогда не предполагала, что именно у Гермионы будут от нее секреты.

— Для меня есть разница, потому что ты от меня что-то скрываешь, — упрекнула она негромко. — Я знаю, что скрываешь. Только не знаю, почему.

Гермионино перо споткнулось. Ее взгляд, взметнувшись, на мгновение встретился со взглядом Гарриет и вновь опустился к листу.

— Я пообещала профессору Макгонагалл, — тихо сказала она и начала писать опять, но теперь медленнее. — Я никому не скажу.

— Я твоя лучшая подруга, — возразила Гарриет. — Не кто-нибудь.

Гермиона еще ниже склонилась над пергаментом, так что теперь Гарриет была видна только ее макушка.

— Я обещала, Гарриет.

— Ладно, — Гарриет закрыла книги и сложила их в сумку.

— Ты куда? — спросила Гермиона, словно растерялась.

— В гостиную, — бросила Гарриет, закидывая сумку на плечо. — Потому что ты со мной разговаривать не собираешься.

— Гарриет, — удивленно и расстроенно окликнула ее Гермиона. Но Гарриет ушла, не оглянувшись, и Гермиона не попыталась ее остановить. Чем дальше она уходила, тем хуже ей становилось, но она знала, что даже если вернется и сядет за стол, то лучше ей не станет.

Так что пошла дальше по коридорам, которые с приближением зимы становились все холоднее, и с каждым шагом становилась все несчастнее.

* * *

На следующее утро у Гарриет не нашлось возможности поговорить (или уклониться от разговора) с Гермионой, потому что она заставила себя выйти на очень, очень раннюю тренировку по квиддичу. Оливер Вуд, раззадоренный выигранным в прошлом году кубком (и у кого — у Слизерина, который побеждал семь лет подряд!), с приближением конца его карьеры в Хогвартсе лишь отчаяннее жаждал еще раз победить. Все были уверены, что любой иной исход, кроме сокрушительной победы, его просто убьет.

— Нам нельзя упускать из рук кубок, — так он приветствовал их в это бессовестно раннее субботнее утро. Над влажной травой поднимался серебряно-голубой туман, а глаза Вуда сияли решимостью (или, возможно, безумием).

— Он не у нас в руках, — сказал Фред, устало моргая.

— Он у Макгонагалл в кабинете, — Джордж закрыл глаза и, привалившись к боку Гарриет, прикинулся спящим.

— На нем наши имена, — заявил Оливер. Глаза у него пылали до того жгуче, что Гарриет испугалась, что он подожжет под ней метлу. — И наши имена на нем останутся. Это наш год!

— Ко-о-онечно, Оливер, — зевнула Анджелина.

Он вытащил их на поле и погнал на разминку. Гарриет оставалась в полусне всю дорогу от постели вниз по лестницам до раздевалок и через луг (от холода она как будто даже стала еще более сонной), но, когда оттолкнулась от земли и вокруг засвистел ледяной воздух, взлетая, она ощутила, как понемногу отпускает усталость. Поднявшись до уровня колец, откуда было видно все поле, она окончательно проснулась.

Она взглянула на ворота, высматривая дементоров. Гермиона говорила, что они почувствовали их, проезжая по дороге на каретах — волну холода, затопившего, как река, и как в ее голове ожили жуткие вещи, словно над ней сомкнулась черная вода, из которой нельзя выбраться.

Гарриет не рассказывала ей, что слышала свою маму. Она никому не рассказывала, она даже до сих пор не знала наверняка, кто именно это был — не было доказательств… но где-то глубоко внутри она была уверена, откуда взялось это воспоминание. Чувствовала сердцем, безо всяких подтверждений.

Иногда по ночам в спальне, в темноте и тишине, нарушаемой только царапанием Живоглота, она мысленно видела все это: как входит в комнату Волдеморт, как мама, держа ее на руках, кричит — без слов, просто крик, вопль ужаса. И вспышку зеленого света…

Гарриет дернулась: мимо лица со свистом пронесся бладжер.

— Очнись, малютка Поттер! — окликнул Фред, устремляясь следом за мячом. — Не спи, с метлы свалишься!

Гарриет трясло, но не из-за бладжера. Зеленый свет… она сто тысяч раз видела сны про зеленый свет, но она еще никогда до этого мига не задумывалась, что это могло было быть заклинание…

— Гарри! — заорал со стороны колец Вуд. — Давай ищи снитч!

Джордж шутки ради еще раз зарядил в нее бладжером, заставив поднырнуть, и со всеми этими бладжерами близнецов и криками Оливера ей некогда стало думать о том, что мешало спать ночами.

Но когда тренировка закончилась и остальные направились к замку, она приотстала. Гермиона, наверное, делает домашку, притворяясь, что все нормально. Рон почти окончательно перешел на Сторону Мальчиков, а у Джинни теперь, когда в ней не сидит призрак Тома Риддла, собственная компания. Это был первый год, когда Гарриет поняла, что она, хоть и знаменита, совсем не популярна.

Если бы не начались сложности с Гермионой и если бы Рон теперь не был слишком взрослым для дружбы с девочками, она, наверное, так бы этого и не заметила.

Может, ей пора сходить навестить Хагрида? Ему теперь не помешает поддержка (типа Гарриет, сворачивающей шею Малфою).

Не забыв о постоянной угрозе Сириуса Блэка, она снова залезла на метлу и полетела футах в трех над землей. Хотя было уже десять утра, туман все еще стоял так высоко, что она задевала его носками ботинок.

Когда в сумраке что-то шевельнулось, она чуть не упала с метлы. Она рванула вверх, все выше и выше, пока не оказалась на расстоянии, которое сочла безопасным, и не посмотрела вниз.

Это была собака — тот самый мохнатый зомби-пес, которого она видела перед началом учебного года. Он смотрел на нее, помахивая хвостом, и, заскулив, порысил из тени деревьев.

Она осторожно направила метлу обратно к земле и слезла с нее, так как из-за деревьев не полетели заклинания.

— Эй, парень, — она протянула руку, и он облизнул ее, вильнув хвостом. — Не похоже, чтобы тебе стало получше. Никто тебя не кормит?

Он заскулил, снова махнув хвостом. Она задумчиво почесала его за все такими же грязными ушами. Она могла бы попросить еды у Хагрида… Он, конечно, не нажалуется никому, что она присматривает за дворнягой, после того как сам дракона выводил.

— Идем, — сказала она, закидывая метлу на плечо. — Посмотрим, может, у Хагрида что-нибудь для тебя найдется…

Но собака гавкнула и попятилась, мотая головой.

— Ты не хочешь есть? — в замешательстве спросила Гарриет.

Пес посмотрел на нее и коротко фыркнул.

— Не хочешь к Хагриду?

Он, тявкнув, опустил голову к ее бедру.

— Полагаю, это значит да, — она снова почесала его между ушей, хоть и сомневалась, что он хоть что-то ощутит через корку грязи. — Значит, мне надо как-то по-другому добыть тебе еды.

Пес вильнул хвостом.

* * *

— Как прошла тренировка? — робко спросила за обедом Гермиона.

— Нормально, — ответила Гарриет, почти не слушая и уставившись на курицу, по-царски развалившуюся на перине из петрушки. Курица была неподалеку от Симуса и Рона, так что вряд ли она долго продержится. Гарриет дотянулась и оторвала ей и ножки, и крылья, сложив их себе на тарелку.

— Хочешь… хочешь потом вместе позанимаемся? — спросила Гермиона еще нерешительней.

Гарриет взглянула на нее. Она впервые заметила темные круги у Гермионы под глазами. Та выглядела тревожной и грустной, словно тоскливое чувство, которое вчера вечером можно было заметить на ее лице и в голосе, так и осталось висеть над ней тенью.

Гарриет почувствовала себя сволочью до того резко и внезапно, словно Фред все-таки попал по ней бладжером.

— Да, наверное, — сказала она, не потому, что ей этого хотелось, а потому, что не могла искренне отказать. — А может, еще чем-нибудь займемся?

— У меня слишком много домашней работы, — Гермиона погрустнела еще больше.

До Гарриет дошло, что происходит что-то странное — еще одно что-то странное. Гермиона не могла огорчаться из-за домашки. Она обычно бывала от нее в восторге. Она даже сама для себя работу придумывала.

— Что случилось? — спросила Гарриет.

Гермиона мельком взглянула через стол, на Рона, но тут же снова уставившись в свою запеканку.

— Ничего, — сказала она.

— Об этом профессор Макгонагалл тоже сказала не рассказывать, да? — вырвалось у Гарриет.

Глаза Гермионы наполнились слезами, заставив Гарриет разозлиться на саму себя.

— Черт, — сказала она. — Извини. Я такая засранка.

— Гарри, когда это ты начала так разговаривать? — Гермиона вытерла глаза.

Гарриет пожала плечами. Она и сама не знала, когда и почему, просто ей нравилось, как это звучит.

— Рон что-то не то сделал?

— Он… ой, это так глупо, — Гермиона принялась ломать корочку запеканки, но есть так и не стала. — Живоглот этим утром напал на Коросту. Рон решил, что это из-за него Короста такой больной, но это не так. Когда мы встретились на Косой аллее, он покупал крысиный тоник для Коросты, потому что он состарился или в Египте что-то подцепил, кто его знает, прямо в том магазине, где я купила Живоглота, так что Короста заболел раньше. А Рон думает, что это я как-то виновата в том, что Живоглот охотится за Коростой, но ведь все кошки гоняют крыс! Это у них в природе, Живоглот не знает, что так не надо делать…

Она проговорила все это негромким быстрым голосом, по-прежнему разминая запеканку, не поднимая лица — потому что вот-вот должна была расплакаться, Гарриет поняла это по ее голосу. Было не похоже на Гермиону плакать из-за ссоры с Роном. Они ссорились постоянно.

— Что он сказал? — спросила Гарриет. — Я найду тот летучемышиный сглаз, о котором вечно Джинни говорит, если он не бросит дурить…

— Ой, да ничего такого он не сказал на самом деле, просто разозлился… — Гермиона попыталась незаметно вытереть глаза. — Он со мной теперь не разговаривает. Я спросила его, как себя чувствует Короста, а он сказал, что он теперь прячется под кроватью и дрожит, и убежал сердитый…

Злость Гарриет была горячей и яростной — ее подпитывало чувство вины от того, что точно то же самое она сама вчера сделала с Гермионой.

— Да, гад он, — произнесла она. — Все кошки гоняются за крысами, ты правильно сказала.

Но какой-то тихий голос внутри спросил: «Почему же тогда кошки никогда не тревожили Коросту раньше?» В Гриффиндорской башне было полно кошек, и у мальчиков, и у девочек, но Гарриет не могла припомнить, чтобы хоть у кого-то пострадал из-за них питомец или были хоть какие-то проблемы…

Гермиона постаралась потихоньку высморкаться.

— Ну… я лучше пойду дальше учиться… До скорого?

— Ага, думаю, я схожу погулять. Когда доем, — добавила она, когда глаза Гермионы замерли на ее полной нетронутой курятины тарелке.

Гермиона встала из-за стола. Рон старательно изобразил, что не смотрит, как она уходит, но, как только она скрылась, принялся точно так же давить картошку.

Гарриет завернула курицу в салфетку и вышла из зала. Никто не попытался ее остановить.

* * *

— Смотри не объешься, — предупредила она пса, когда он вгрызся в первую брошенную ему куриную ножку. Гарриет и моргнуть не успела, как от ножки остались одна кость.

Он, заскулив, обнюхал салфетку у нее в руках. Только тут до нее дошло, как хорошо он выдрессирован — если так подумать, ей повезло, что он просто не набросился на нее и не попытался отгрызть руку.

— Только не выблюй это все, — сказала она и бросила ему еще ножку. — Я не знаю, как попасть на кухню и достать тебе еще. Но поспорить могу, что Фред с Джорджем знают…

Она задумалась над этим, пока он грыз вторую ножку, а потом он так жалостливо на нее поглядел, что она отдала ему и крылья, хоть и подозревала, что теперь его точно стошнит.

— Надо придумать тебе имя… Нюхач — как тебе? — предложила она псу, который как раз обнюхивал кости, выгрызая остатки.

Он взглянул на нее, словно говоря: «Ну если на лучшее ты не способна».

После чего его тут же стошнило на траву. Гарриет вздохнула.

Она еще немного задержалась, поборолась с собакой развлечения ради. Тетя Петуния ненавидела собак; Гарриет видела поблизости только тех жутких злобных бульдогов, которых приводила тетя Мардж. Гарриет решила, что ей собаки нравятся. В Нюхаче оказалось неожиданно много энергии, чего нельзя было предположить по его отощавшему виду.

— Может, станешь моим сторожевым псом, — сказала она. — Будешь защищать меня от Сириуса Блэка.

Нюхач посмотрел на нее грустным, долгим взглядом и лизнул ей руку.

— Не-а, — Гарриет потрепала его по ушам. — Слишком опасно, пожалуй. Он, наверное, нас обоих взорвет. Не хочу, чтобы он тебя обидел.

Нюхач грустно и протяжно заскулил. Гарриет никогда бы не подумала, что собаки могут издавать такие тоскливые звуки, от которых обливается кровью сердце.