Просто держи меня за руку (гет)

Вопреки всем требованиям министра, выздоровление затянулось. Гермиона даже вообразить не могла, что окажется так надолго заперта в четырех стенах. Правда, у нее появилось новое интересное занятие, и палата очень скоро превратилась в мини-филиал библиотеки — Добби по ее просьбе притаскивал все новые и новые книги, целители ругались, что здесь больница, а не рабочий кабинет, и Гермионе требуется сначала выздороветь, а потом уже заниматься какой-либо работой. Чего она совершенно не ожидала, так это того, что Северус внезапно станет таким же стервецом, каким был в Хогварце. Если не хуже. Нет, она понимала, что здесь он ощущал себя как в клетке, плюс плохое самочувствие и необходимость работать над тем, что ему было совершенно неинтересно. Но ведь и ей тоже было тяжело — не в последнюю очередь физически, так как она все еще была слаба и восстанавливалась медленно. Поначалу даже книгу не могла удержать в руках. Бывало, что и плакала от собственной беспомощности. Пальцы не слушались, писать не получалось, мысли никак не собирались в кучу — какое там составить программу для обучения новоявленных волшебников!

— Я никогда отсюда не выйду, — всхлипывала она по ночам, и Северус утешал ее как мог. То есть, на первых порах утешал. Едва он заметил, что ей после этих слез и соплей становится хуже, все утешение свелось к раздраженному «Хватит ныть, все выйдут — и ты тоже!» Она сначала обиделась, потом решила, что, наверное, ныть и впрямь нет смысла, сочувствия все равно не дождешься. Однако то были еще цветочки.

Увлекшись работой, Гермиона почти постоянно бормотала себе под нос — то размышляла вслух, то проговаривала формулировки, прикидывая, будет ли это понятно человеку, ничего не знающему о магии. Северус пару раз пожаловался, что его это отвлекает, елейным тоном предложил приглушить поток сознания, а когда и это не помогло, демонстративно отодвинул свою койку в самый дальний угол. К этому моменту они уже выяснили, что связь действительно разорвана, необходимости в постоянном контакте нет, а для Кингсли Гермиона успешно сымитировала блок с помощью своего коронного окклюментного щита. На это, правда, ушел весь ее скудный запас сил, и повезло еще, что проверка длилась недолго. Министр не заметил разницы, так что в обозримом будущем никто не рискнет лезть к ней в голову, если она откажется отвечать на вопросы. К отодвинутой койке и насупленным бровям она отнеслась спокойно — в таком ограниченном пространстве ей тоже временами хотелось хоть какого-то уединения, — честно пыталась следить за собой и не создавать лишний шумовой фон, но получалось далеко не всегда.

Потом они, работая над базовой программой уже вдвоем, схлестнулись на тему того, сколько и чего давать по отдельным предметам на начальном уровне. Камнем преткновения стало, разумеется, зельеделие. Гермиона хотела впихнуть его в общий курс, Северус сопротивлялся.

— Ты смерти моей хочешь? — рычал он. — Если этот курс придется читать мне — а мне придется, — без практики это не имеет смысла. А подпускать к котлам людей, которые потом стопроцентно начнут практиковаться на маггловских кухнях — в Мунго коек не хватит.

— Почему без практики не имеет смысла? — возражала Гермиона. — Рассказать про классы ингредиентов, про особенности обработки различных компонентов, самые простые зелья…

— Чтобы кто-нибудь все же решил попробовать сварить «Перцуссин» дома и взорвал полквартала?

— В «Перцуссине» нет взрывоопасных ингредиентов.

— В зелье от прыщей их тоже не было, но Лонгботтом все равно ухитрился расплавить котел. Нет, нет и нет. Тебе мало остальных предметов? Хочешь возиться с неправильно сваренной Амортенцией, которую уже успели опробовать на соседях?

— Но детей же в Хогварце учат.

— Детей, — подчеркнул он. — У большинства в этом возрасте нет планов по завоеванию мира. А вот у взрослых — есть. И нечего подкидывать им идеи. Или ты до сих пор не поняла, насколько опасна сложившаяся ситуация — именно потому, что среди этих недомагов взрослые люди?

Об этом она, разумеется, не подумала. А ведь он прав. Конечно, рано или поздно все новички узнают и о темномагических зельях, и о запретных чарах, и о том, как все это можно применить, чтобы заполучить желаемое. Но сначала им нужно вдолбить, насколько важно соблюдать законы колдовского мира. В итоге они сошлись на том, что зельеделие нужно вынести отдельным курсом и только для тех, кто успешно закончит базовый. Северус еще и придумал дополнительный письменный тест, чтобы оценить адекватность будущих зельеваров, прежде чем допускать их к работе с волшебными компонентами. Отправляя образец теста в отдел магического образования, он даже не пытался сдержать гаденькую кривую ухмылочку. Гермиона только глаза закатывала. Что будет, когда они дойдут до защиты от темных сил, ей даже представлять не хотелось.

Северус выздоравливал гораздо быстрее нее и вполне предсказуемо бесился, что его не выпускают из палаты.

— Я не могу больше здесь валяться! — кипятился он во время утренних и вечерних обходов. — Мне надо работать!

— Так работайте, кто вам мешает? — неизменно отвечал целитель, записывая результаты диагностики. — Читать и писать вам никто не запрещал, при условии, что вы не будете вставать с постели.

— Тогда отселите меня в другую палату, здесь меня постоянно отвлекают.

— Свободных палат нет, мистер Снейп. Скажите спасибо, что к вам сюда не подселили еще кого-нибудь.

— Верните хотя бы палочку, чтобы я мог поставить звуконепроницаемый барьер. Мне нужна тишина, неужели не ясно?

— Палочка вам пока не положена, министр распорядился вернуть ее вам только при выписке.

— Да вы издеваетесь! Я нормально себя чувствую, почему я должен здесь торчать?

— Потому что еще неделю назад все внутренности у вас грозились расплыться в кисель, вот почему. И если вы не будете соблюдать режим, мне придется привязать вас к кровати.

Северус злился, укладывался обратно в койку и отворачивался лицом к стене. Гермиона, вспоминая его вспышки раздражительности в первый послевоенный год, в принципе понимала, что по-настоящему притираться они еще даже не начинали (а «притирка» при долговременном совместном пребывании под одной крышей неизбежна, об этом все говорили, даже Джинни, развлекавшая ее историями о собственных терках с Гарри). Ее куда больше удивило то, что Северус, обычно довольно снисходительно относившийся ко всем ее капризам (благо случались они крайне редко), теперь будто нарочно доводил ее до бешенства. Он нещадно критиковал все ее предложения, даже повадился читать ее черновики и черкал написанное красными чернилами вдоль и поперек, отпуская едкие комментарии — прямо как в школе. Гермиона терпела, пока не увидела полностью переписанную вступительную лекцию по трансфигурации. Наверное, Северусу очень повезло, что она еще не могла толком вставать с кровати, иначе кто-нибудь из них вылетел бы в окно. А так она в порыве злости расшвыряла все книги с тумбочки и разревелась, когда не сумела ни призвать их обратно без палочки, ни докричаться до Добби, как раз отлучившегося по какому-то поручению.

«Представляешь, он по ночам ест сэндвичи от Рона! — жаловалась она Джинни в письме. — Я тут давлюсь этой больничной бурдой, потому что мне ничего другого не разрешают, а он жрет сэндвичи с ветчиной! Я от одного только запаха чуть не умерла, и что, думаешь, он со мной поделился? Заявил, что мне не положено, а он больше не собирается сидеть на диете!..» Джинни в следующий визит сунула ей под подушку коробку шоколадных конфет и шепотом пообещала притащить все, что есть у Рона в меню, но только если целители скажут, что ей это не навредит. После этого Северус начал рычать, что посетители нарушают его покой своей глупой трескотней, и потребовал у персонала поставить посреди палаты ширму. Гермиона в ответ надулась и не разговаривала с ним целых два дня.

Мерлин великий, что он вытворяет? Был ведь вполне нормальный, когда они жили вдвоем в Тоттенхэме. Или она просто не видела его, так сказать, во всей красе, потому что они проводили вместе от силы вечера и выходные? Он бурчал буквально на все: на тупых колдомедиков, которые никак не реагировали на его требования выдавать на ночь снотворное, потому что сам он уснуть не может; на отсутствие нормальных туалета и ванной в палате, чтобы можно было самому помыться, а не терпеть «унизительную чистку магией»; на запрет выходить из палаты; на Гермиону, слишком громко шуршащую пергаментами и повсюду оставляющую чернильные пятна; на Гарри Поттера, министра и весь отдел образования в полном составе; и на безмозглых недоволшебников, которых ему вскоре придется учить (а что они все как один безмозглые, он даже не сомневался). Он так достал целителя, который их курировал, что тот в конце концов разрешил ему гулять по коридору под присмотром торчащей у двери охраны.

Гермиона порой так уставала от его бесконечного брюзжания, что тоже начинала психовать. Отдел образования, просмотрев черновой проект, прислал правки и дополнения в объемистом свитке, который она даже не смогла до конца развернуть. От замечаний и комментариев ей захотелось плакать. Северус предсказуемо скорчил кислую мину и настрочил ответ в цветистых эпитетах, который она, по счастью, не дала ему отправить, иначе был бы скандал. Они провели почти полдня в полном согласии, понося замшелых министерских маразматиков, понятия не имеющих, как живется в мире магглов и каковы могут быть последствия неправильной подачи учебного материала подобному контингенту. Гермиона даже решила было, что больше они ссориться не будут, но Северус, дочитав все дополнения до конца, ядовито заметил, что в некотором смысле министерские методисты правы, и нечего рассчитывать на то, что все новенькие окажутся такими же невыносимыми всезнайками, как она, так что курс надо сократить на треть. Гермиона огрызнулась, что это не она втиснула в программу целых три лекции о вреде безалаберности при колдовстве (да еще с триллионом жутких примеров, чтоб уж точно не махали палочками при каждом удобном случае) и экскурсию в Азкабан для устрашения. Северус возразил, что как раз это и является главной целью курса — внушить бестолочам-магглам, что нельзя махать палочкой как попало. Гермиона обиделась за бестолочей и напомнила, что ее родители тоже магглы. Северус съязвил, что она и сама, видать, невысокого мнения о родителях, раз вместо убеждений и разговоров просто стерла им память от греха подальше. Уязвленная донельзя Гермиона заявила, что он своего папашу-маггла с детства ни во что не ставил.

— Я этого никогда и не скрывал, заметь, — ответил Северус, кривя губы. — Ни от него, ни от себя. А вот в тебе лицемерия выше крыши, и эта история отлично тебя характеризует.

Крыть было нечем. Поэтому она просто швырнула в него чернильницей.

Северус поглядел на расплывающееся чернильное пятно на стене, ехидно изогнул бровь, закинул свиток с правками под кровать и хлопнул дверью. Гарри, заставший Гермиону едва ли не в истерике, сходил в кафе на шестом этаже, принес ей какое-то печенье и поспешно сбежал из палаты. Гермиона, утирая слезы, грызла печенье и с наслаждением слушала, как он орет на Снейпа в коридоре, и как тот шипит в ответ. Слушать, как Гарри за нее заступается, ей никогда не надоедало. В данный момент это было более чем кстати.

Нет, ну каков гад? Как ему удается каждый раз находить самое больное место?

В палату он вернулся лишь через пару часов — точнее, его привели, посеревшего и на грани потери сознания. Идиот. А еще выговаривал ей, что она слишком себя нагружает. Сам-то тоже еле ходит, хоть и делает вид, что у него сил хоть отбавляй. Гермиона за это время успела успокоиться (печенье тоже помогло), так что ничего не стала ни говорить, ни делать. В душе она понимала, что он прав, но разбираться с темой родителей была не готова — слишком больно. Раньше она сбегала на каникулах то в Нору, то на Гриммо, то обратно в Хогварц, но теперь, когда родители исчезли из ее жизни, ей их отчаянно не хватало. Да и что толку это обсуждать? Только станет больнее. Она ведь уже решила позволить им спокойно жить своей жизнью. Поэтому она молча поработала еще около часа, потом выпила вечерние зелья и улеглась отдыхать. И только тогда услышала, как он глухо произнес в темноте со своей койки:

— Не стоило мне этого говорить.

— Не стоило, — буркнула она в ответ, еле сдерживаясь, чтобы не пройтись на тему несдержанного языка. Как его только в шпионы взяли... — Мне уже заранее жаль твоих будущих учеников.

Он помолчал некоторое время. Вздохнул едва слышно:

— Может, мне сразу начать хамить, они на меня нажалуются, и Кингсли отправит преподавать кого-нибудь другого.

А-а, вот в чем дело.

Можно было бы еще пообижаться, но им как-то надо и дальше существовать в одном пространстве. Да еще и работа над проектом. Гермиона перевернулась лицом к нему, подложив локоть под голову:

— Ты поэтому говорил всем гадости на уроках? Чтобы тебя выгнали?

— Это было бы приятным бонусом.

— Оказаться без работы в той развалюхе в Кокворте? Приятный бонус, да.

Он усмехнулся:

— Я мог бы сейчас ответить, но, кажется, заслужил.

— Или тебе просто нравится, когда в тебя швыряют чернильницы.

— Скажи спасибо, что в ответ не швырнул, — проворчал он. — У меня с меткостью получше, чем у тебя.

Злюка. Впрочем, это не новость. Он же предупреждал еще в Хогварце, что с ним тяжело ужиться, так что ждать от него взрослой мудрости в отношениях, видимо, не стоит. Откуда бы ей взяться, в самом-то деле? Но и Гермионе уже надоело каждый раз делать первый шаг. Ему, выходит, можно ляпать что попало, а ей даже и обидеться нельзя?

— У меня есть шоколадка, — сказал он как бы между прочим. Она невольно улыбнулась, прикрыв рот рукой, чтобы он не видел. Как на первом курсе, честное слово.

— Это так ты собираешься каждый раз заглаживать свою грубость?

— Я бы… загладил по-другому, но пока нельзя.

В его голосе не было ни намека на игривость. Наверное, потому и прозвучало забавно — он не пытался флиртовать, а просто предлагал доступные ему варианты примирения.

— Давай шоколадку. Но заглаживать потом будешь все равно.

Северус снова вздохнул — теперь уже с явным облегчением. К его своеобразным попыткам извиниться она тоже вроде бы привыкла… по крайней мере, ей так казалось ровно до следующей ссоры.

— Я не против.

Она выползла из койки, забралась к нему под бок, они вдвоем съели по кусочку шоколада и уснули в обнимку. А на следующий день опять до хрипоты спорили над очередными правками к курсу.

Запрет на магию, наверное, все же пошел Северусу на пользу, так как к концу пребывания в Мунго он наловчился накладывать звуконепроницаемые чары без палочки. Гермиона злилась, поскольку и сама пробовала, но у нее ничего не получалось. И пока ее не переправили в Отдел Тайн для расширенной диагностики, она пребывала в полной уверенности, что теперь без палочки не сможет вообще ничего.

Маккирби не только развеял ее сомнения, но и пришел в страшное возбуждение, увидав ее новую схему.

— Это же… это феноменально! — воскликнул он, тыча палочкой в сияющую «сеть», окутывавшую Гермиону с головы до ног. — Теперь ты можешь проводить магию буквально всем телом.

— Так вроде и раньше можно было… Энергоканалы же не только в руках.

— Теоретически да, но на практике я знал только одного волшебника, который это умел. У тебя сейчас возможностей куда больше, и палочка не понадобится.

— Я уже пробовала, — капризно отозвалась она. — Ничего не получилось.

— Потренируешься и сможешь. Раньше ведь умела?

— Только самое простое. Но я не понимаю, — она неуверенно провела рукой в пространстве перед собой, прослеживая тонкие золотистые дорожки, — если у меня нет внутреннего источника и основных энергоканалов, то как я…

— Да вот же, вот! — Маккирби подпрыгнул на месте и взмахом палочки увеличил схему в десятки раз. — Я такого никогда не видел, но у тебя теперь… э-э… как будто миллиард крохотных источников, и они повсюду! Ты представляешь, что с этим можно сделать?

— Нет, если честно.

— Хм… Собственно, я тоже не представляю. Но мы это выясним.

Гермиона невольно улыбнулась:

— Запрешь меня в лаборатории и будешь препарировать?

— Напротив, — он нетерпеливо вытащил пергамент с записями из-под самописного пера и тоже расплылся в улыбке, поглядев на цифры. — Рискну предположить, что ты сможешь работать с той же мощностью, которая у тебя была при привязке к лей-линии. Рисунок энергопотоков совсем другой, ты как будто… захватываешь магию извне. А это значит, что…

— …я смогу делать все, что делала, если окажусь на любой лей-линии?

— Точно. А поскольку лей-линии есть практически везде…

Гермиона прикусила губу. Да, похоже, все совсем не так плохо, как она решила, когда ей озвучили диагноз в Мунго. Даже наоборот.

— Не говори Кингсли, — попросила она. — А то он с ума сойдет.

Маккирби хитро прищурился, полез в ящик стола и, воровато оглядевшись, словно их тут кто-нибудь мог увидеть, протянул Гермионе… ее палочку.

— Ты где ее нашел? — ахнула она, с жадностью хватаясь за рукоять, сразу налившуюся теплом, и ощупав пальцами увитый тонкой виноградной лозой стержень.

— Там, где ты ее и оставила.

— Но я… — Гермиона потерла лоб, пытаясь вспомнить. — Лоуэлл разоружил нас у входа в камеру под Каслриггом, и дальше я пользовалась запасной. Но Гарри сказал, что они там все облазили, и палочки не было…

— Потому что я побывал там до него. Надо же было посмотреть, насколько все плохо… и чтоб дознаватели не увидели лишнего.

Она нахмурилась:

— Тебя могли засечь.

— Ну не засекли же.

— Ты не обязан был…

Он подал ей руку, помогая сойти с платформы и сесть в кресло-каталку (ходила она все еще с трудом). Склонившись, взял ее за плечи:

— Гермиона, я перед тобой в неоплатном долгу. Так что это, — он кивком указал на палочку, — вообще пустяк.

— Значит, с Кейти все в порядке?

— Более чем, — он снова улыбнулся и выпустил ее. — Мы переехали. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Но для вас со Снейпом дверь всегда открыта.

— А с Лоуэллом что? Я спрашивала Гарри, но он почти ничего не знает.

— Его приводили сюда. Я его обследовал… еле удержался, чтоб не придушить, но… Ты бы его видела. Не думаю, что он долго протянет. Судить его не смогут, он абсолютно невменяем. Скорей всего, Азкабан ему не грозит. Запрут в Мунго.

— А легилименцией пытались? Веритасерумом?

— Все испробовали. Сознание полностью разрушено.

Гермиона помрачнела. Вот и снова наказывать некого.

— Уже известно, кого назначат руководителем Отдела?

— Только бы не меня, — усмехнулся Маккирби. — Хотя Шеклболт намекал, что если не найдется других кандидатов…

— А внизу что?

— Расчистили, облазили каждый закуток. Любопытно, что в камере под каменным кругом должен быть хотя бы остаточный темномагический фон, раз там жертвоприношения устраивали, но после взрыва аномалии все чисто. Как будто ничего и не было. Зафиксировали только минимальное излучение спящей лей-линии. Но я тебе этого не говорил. И вообще ничего не говорил. Больше туда лезть нельзя, так что опять все запечатали. Каслригг спит, можешь не беспокоиться. И, надеюсь, ты больше не станешь его «будить».

— Нетушки, — она мотнула головой, — с меня хватит.

Лоуэлла доставили в Мунго неделю спустя. Гермиона выглянула из палаты как раз когда его везли по коридору. В кресле сидело жуткого вида существо, напоминающее обтянутый полупрозрачной кожей скелет. Оно непрерывно раскачивалось взад-вперед и издавало нечленораздельные звуки. Однако когда кресло поравнялось с Гермионой, существо вдруг выпростало из-под серой робы клешню со скрюченными пальцами и попыталось вцепиться в край ее халата. Аврор среагировал мгновенно, оттолкнул кресло, заслонил Гермиону щитом, но Лоуэлл и не думал нападать. Он пялился на Гермиону мутными бесцветными глазами и хихикал, пуская слюни.

— Хорошо! — вдруг каркнул он и заскреб пальцами по собственным коленям. — Хорошо! Хорошо!

Сбежавшиеся на шум колдомедики недоуменно переглянулись — они-то знали, что пациент не сказал ни слова с того момента, как его извлекли из-под завалов. Впрочем, это было первое и последнее «выступление». Едва его водворили в закрытую палату, он перестал издавать какие-либо звуки. А еще через неделю его нашли мертвым.

— Жаль, что не я прикончил ублюдка, — сказал Гарри, услыхав новость. Ту же фразу она слышала и от Маккирби, и от Кингсли. Северус лишь неопределенно пожал плечами:

— Такого убивать разве что из милосердия.

Гермиона в принципе была с ним согласна, но ее неотступно преследовала крайне неприятная мысль о том, что Лоуэлл, вероятно, умер счастливым.

И она самолично исполнила его главное желание.

* * *

Снейп аппарировал на Диагон-аллею, задыхаясь, раздраженно рванул с шеи шарф и только спустя несколько мгновений заметил, что промахнулся с аппарацией. Вместо «Удивительных ультрафокусов Уизли» перед ним был «Борджин и Беркс». Ноги предательски дрожали, на спине выступила липкая испарина. Похоже, из больницы он сбежал рановато, но у него больше не было никаких моральных сил там находиться.

Его выводило из себя буквально все. Он почти не спал ночами, потому что стоило уснуть — и ему снились кошмары. Мысль о том, что он опять угодил в очередную кабалу (на этот раз — к министру) и неизвестно сколько будет отрабатывать на ненавистной работе, вгоняла его в депрессию, а Гермиона со своим участливым отношением только делала хуже. Он помнил, как ему было противно, когда он думал, что она осталась с ним из жалости, и проходить это снова не хотел, а как говорить с ней об этом — не представлял. Вдобавок, он не предполагал, что отсутствие связи так на него подействует. Раньше было как-то проще — он интуитивно ощущал мысли и настроение Гермионы, даже несмотря на ментальный блок. И вопреки ее опасениям, вовсе не чувствовал себя связанным по рукам и ногам, скорей наоборот — ему было приятно… принадлежать ей вот так, ведь она принадлежала ему точно так же. Теперь же, лишившись этого ощущения, он не находил себе места и срывался на ней, хоть и понимал, что ведет себя как последняя сволочь, и, по сути, ничего не поменялось. Всего-то и надо, что чаще разговаривать. А как разговаривать? Он помнил, что там, в пещере, Гермиона призналась ему в любви. Но он не успел ответить, а теперь не знал, как вернуться к этой теме. Почему-то казалось, что едва он произнесет эти несчастные три слова, как опять попадет в очередную зависимость, хотя эти слова на самом деле ничего не меняли. Кроме того, его преследовали параноидальные мысли о том, что Гермиона ждет этих слов, и если не дождется, то решит, что он просто позволяет себя любить.

Он понятия не имел, как говорить о любви. И как вести себя после того, как эти слова прозвучали. Собственные попытки в романтику и заботу казались ему донельзя жалкими и смешными. А он не хотел быть ни жалким, ни смешным.

В его день рождения Гермиона, слегка разочарованная тем, что не может устроить полноценный праздник, подарила ему новый планнер, явно сделанный на заказ (когда только успела?) — строгая, дорого выглядящая кожаная обложка с серебряными уголками, серебряная монограмма, качественная плотная бумага, внутри отдельный блок для новых идей. Почему-то этот блок расстроил Снейпа больше всего — какие теперь новые идеи… Неизвестно когда он вообще сможет заняться чем-то своим. Наверное, и от близнецов придется уходить. Гермиона, увидав выражение его лица, решила, что подарок ему не понравился, и тоже расстроилась. К концу дня они опять поругались из-за какого-то пустяка, а ночью Снейп долго сидел у ее койки и неотрывно смотрел на спящую девушку. Будто хотел насмотреться наперед, уже зная, что им вот-вот придется расстаться. Раньше их держала связь, и волей-неволей приходилось приспосабливаться, искать компромиссы, договариваться, переступать через себя, и каждый раз это давалось ему ценой неимоверных усилий, хотя результат, безусловно, того стоил. Значит ли это, что без связи у них уже не будет никакого стимула это делать? Северус прекрасно понимал, что в какой-то момент Гермионе попросту надоест обходить острые углы, искать эти самые компромиссы и делать вид, что его колкости ее не задевают. Иногда ему удавалось вовремя прикусить язык, но гораздо реже, чем надо.

Неужели их жизнь будет вот такой? Он будет вечно неудовлетворен тем, что делает, а она… что она? Гермиона, казалось, могла заниматься чем угодно, она и проектом вечерней колдовской школы занялась с энтузиазмом, тогда как он с трудом сдерживался, чтобы не начать орать и биться головой о стену. На самом деле, им просто нужно было выбраться из душной больничной атмосферы, успокоиться, поговорить…

И тут Гермиона взялась за Лонгботтомов.

Получилось это совершенно случайно. В тот день умер Фрэнк Лонгботтом, давно превратившийся в овощ. Невилл даже не плакал, просто молча сидел у койки отца, пока тело не забрали, чтобы подготовить к погребению. На Гермиону это, похоже, подействовало как ведро ледяной воды за шиворот. Она несколько часов провела, рисуя какие-то схемы на листке пергамента, потом попросила Паркинсон привести двух колдомедиков посовещаться. Снейп не хотел вмешиваться, полагая, что это не его дело, но она, переговорив с… коллегами?.. обратилась к нему:

— Ты, наверное, будешь ругаться, но у меня есть одна идея.

Когда она объяснила, что собралась делать, он вытаращился на нее как на полоумную.

— Ты с ума сошла? Я видел отчеты экспертов, там нечего спасать.

— У Фрэнка Лонгботтома — возможно. Но у миссис Лонгботтом состояние получше, чем было у него. Она явно что-то помнит, она пыталась общаться с Невиллом. Ее сознание просто заблокировано вследствие сильного болевого шока. Если мне удастся обратить это изнутри… заставить ее хоть на мгновение забыть о том, что она испытала...

— Это не сработает. Ты вообще соображаешь, что значит проникать в ее сознание твоим методом? Ты свихнешься на месте! Вдобавок, у тебя теперь нет никакой защиты, как нет и бесконечного источника магии. Ты не потянешь.

— Мне помогут. И у меня есть это, — она раскрыла ладонь, показывая энергокристалл. — Маккирби вынес их из отдела артефакторов, это самые мощные из тех, что я зарядила. И для меня они работают так же, как работали для тебя.

Гребаный Гриффиндор. Когда она прекратит спасать других за свой счет? И как ему смириться с тем, что однажды она выкупит чью-то жизнь ценой своей?

— И чего ты ждешь от меня? — нахмурился он, с трудом подавляя внутреннюю дрожь. — Ты будешь каждый раз прыгать из окна и надеяться, что я тебя спасу?

— Когда это я просила тебя спасать меня? — она сжала кристалл, и сквозь пальцы пробилось слабое свечение. — Я спрашиваю твоего мнения, потому что для меня это важно.

— Тебе не нужно мое мнение. Ты уже все решила. Ты едва стоишь на ногах и колдуешь вполсилы. Если ты рискнешь провести подобную… процедуру, то больше тебе колдовать не доведется.

— На самом деле, там не нужна такая уж большая мощность, — возразила Гермиона, придвигаясь ближе к нему, чтобы заглянуть в глаза. — Все дело в технике. Это даже не легилименция.

«Конечно, не легилименция. Это гораздо хуже. И как мне потом жить, если я позволю тебе это сделать, и что-то пойдет не так?..»

— Я отказываюсь смотреть, как ты опять роешь себе могилу, — решительно ответил Снейп.

— Северус…

— Нет. Что за безумная страсть вмешиваться в естественный ход событий?

— Но я действительно могу…

— Не можешь. Ты просто хочешь всенепременно прыгнуть выше головы. Чего ради?

В ее глазах мелькнула боль, и тут до него начало доходить. Родители. Ну конечно.

— Потому что у Невилла больше никого не осталось, — твердо произнесла она, подтвердив его догадку. — И если я могу хотя бы попытаться…

«И в итоге я тебя потеряю».

Драконье дерьмо, да когда же это кончится?

«А тебе бы понравилось, если бы она была занудной домохозяйкой, вяжущей шарфики и весь день простаивающей у плиты? Разве ты не любишь в ней в том числе и это — что она ищет способы сделать мир вокруг хоть немного светлее?»

Это невозможно было вынести. Ему казалось, что еще немного — и он задохнется.

Кликнув Добби, Снейп велел ему добыть палочку из кабинета главного целителя. Молча отправился в палату Лонгботтомов, молча наблюдал, как Гермиона быстро объяснила Невиллу, что именно собирается сделать и что потребуется лично от него. Как взяла Алису Лонгботтом за высохшую руку, в другой держа сразу несколько кристаллов, и как еще два колдомедика, мужчина и женщина, взялись помогать — один держал ладони на плечах Гермионы, другая тоже «включилась» в пациентку. В какой-то момент Невилл позвал мать и принялся что-то нашептывать ей на ухо. Гермиону вдруг скрутило, она забилась в судорогах словно под пыточным проклятием, и Снейп держал ее вместе с колдомедиком, испытывая дикое желание прикончить их всех, схватить Гермиону и бежать куда глаза глядят.

— Это стандартная побочка методики, — попытался объяснить ему целитель. — Не волнуйтесь, все под контролем.

Он не мог не волноваться. Никак. Особенно когда у Гермионы из носа закапала кровь.

Глупая девчонка.

Он не запомнил, сколько это длилось, хотя вряд ли долго. Когда кристаллы в руке Гермионы почернели, вторая целительница оторвала ее пальцы от запястья миссис Лонгботтом. Северус крепко обхватил ее за талию, чтобы она не сверзилась с койки на пол. Она смотрела на него стеклянными глазами, пока колдомедик работал уже с ней, «выводя» ее обратно.

Алиса шевелила губами, будто силясь что-то сказать. Ее мутный взгляд был прикован к лицу Невилла, по щекам текли слезы. А потом она протянула к нему трясущуюся руку.

— С-с-с… с-с-сын… н-н-н…

Невилл моргнул и вытер мокрое лицо.

— Она все помнит, — прошептала Гермиона. — Ей мешает память боли. Но ее пытали меньше. Я не знаю, станет ли она такой, как раньше, но она тебя помнит, Невилл. Она знает, кто ты.

— Сомневаюсь, что Сметвик одобрит подобный метод терапии, — пробормотал целитель, отпуская ее и убирая палочку. — Но мы попробуем, положительная динамика налицо. И пробовать мы будем без тебя, Грейнджер. Тебе больше нельзя. Если все получится — запатентуешь методику. Без тебя бы точно никто не рискнул.

Снейп отмахнулся от сбивчивых, суетливых попыток Невилла хоть как-то поблагодарить, помог вернуть Гермиону в палату, сам влил в нее релаксант — ее потряхивало, будто она опять попала под Crucio, и он понятия не имел, сколько еще ее будет трясти, и каковы последствия. Но по-настоящему он испугался, когда она уткнулась носом ему в грудь и начала взахлеб рыдать. Такой он ее еще не видел. И даже приблизительно не мог представить весь масштаб накрывших ее сейчас эмоций. Возможно, нечто похожее он ощущал, когда умерла мать.

Пришлось вызвать дежурного целителя. Тот, выяснив, в чем дело, наорал на Снейпа. Даже заявил, что если она после сегодняшнего окончательно сляжет, это будет целиком и полностью его вина, раз не сумел отговорить ее от этой затеи.

Это было уже выше его сил.

Он дождался, пока она успокоится и уснет, велел Добби принести ему из дома какую-нибудь одежду и сбежал из больницы.

И теперь стоял посреди Лютного как дурак, шатаясь и судорожно глотая холодный затхлый воздух.

Как разгрести эту кашу в голове? Поговорить с Дамблдором? Ну уж нет. Поттер, правда, оставил портрет в палате еще в первый день, но Северус, придя в себя, приказал Добби отнести его в дом Гермионы и поставить на каминной полке в гостиной. Эльф пару раз докладывал, что Дамблдор уговаривал его вернуть портрет в больницу, чтобы он мог пообщаться и с мисс Гермионой, и с мастером Северусом, но Снейп был непреклонен. Пойти к Нарциссе? Еще глупее. К Макгонагалл? Лучше прыгнуть в Темзу.

Нет, он не сомневался в своих чувствах к Гермионе. Не сомневался настолько, что сердце всякий раз сжималось в предчувствии боли, когда с ней что-то приключалось. Когда он видел ее без сознания, раненой, в крови.

Однажды он уже потерял единственное, что было ему настолько дорого. Второго раза он просто не переживет.

Что угодно, только бы хоть ненадолго переключиться, иначе он реально сойдет с ума.

В магазине Уизли, как обычно, было полно посетителей, но он поднял воротник повыше, закрыл лицо волосами и прошел в служебные помещения. Его почти сразу нагнал Фред… нет, Джордж.

— Ба, профессор, это вы или кто-то стащил у вас волосы для Оборотки? Вас разве уже выписали?

— Почти, — буркнул он, решив не тратить время на очередное «я вам не профессор». — Мне надо в лабораторию.

Джордж с сомнением оглядел его с головы до ног:

— А вы уверены, что вам уже можно? Вид у вас… кхм…

— Я поправлюсь гораздо быстрее, если буду заниматься делом, а не торчать в Мунго.

— И то правда. Но министр сказал, что…

— Что бы там ни говорил министр, а мы подписали контракт, разве нет?

Джордж просиял:

— А я уж думал, что вы под шумок решили от нас сбежать. Идемте, мы с Фредом придумали такую офигенную штуку… Вы как, надолго, или вам надо вернуться?

Он подумал о Гермионе, цеплявшейся за него даже во сне. Как бы паршиво ему ни было, но нельзя ее вот так бросать.

— До ночи можно поработать. Завтра утром приду снова.

Как ни удивительно, но от вида плюющихся разноцветными искрами котлов и запаха гари ему полегчало.

— Что вы тут опять намешали, чудовища? — привычно рыкнул он, скидывая мантию, закатывая рукава свитера и стараясь поменьше прихрамывать.

Позже. Он подумает обо всем этом позже. А сейчас — самое время поработать ножом.

* * *

Гермиона проснулась с такой дикой головной болью, что поначалу даже не могла открыть глаза. В лоб изнутри будто колотило дубинками стадо бешеных троллей. Глухо застонав, она зарылась лицом в подушку. На затылок тут же опустилась прохладная рука и приятно помассировала голову.

— Кажется, я говорил, чтоб ты этого не делала, — сказал Северус, звякая склянками. В его голосе не было обычного укора или язвительности — только усталость. На мгновение она почувствовала себя виноватой — он явно не хотел опять возиться с ней после очередной «операции по спасению», а она, как обычно, не оставила ему выбора. Но разве могла она поступить иначе? И разве он сам не поступил бы так же, окажись он на ее месте?

— Выпей, полегчает, — он вложил ей в руку стакан, и Гермиона безропотно проглотила горьковатую вязкую субстанцию, сильно пахнущую мятой, даже не уточняя, что это такое. В голове постепенно перестало стучать. Что он туда намешал? Больничные зелья были не настолько эффективны. Открыв, наконец, глаза, она перевернулась и села. И увидела, что Северус одет вовсе не в больничную одежду.

— Тебя что, выписывают? — удивилась она.

— Нет.

— А это откуда? — она посмотрела на пустой стакан и сдвинула брови. — Ты был в лаборатории?

— В некотором роде. Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду. Долго я спала?

— Вечерний обход пропустила, а до утреннего еще два часа. Вытяни руки.

— Решил сам меня лечить? — она едва не хихикнула, но просьбу выполнила. Северус осмотрел ее пальцы, отметил легкий тремор и кивнул на тумбочку, где стояли еще несколько баночек и флаконов:

— Разберешься, где что? Я на этикетках написал дозировку.

Она подняла брови:

— А ты что, куда-то собрался?

— Я ухожу.

— Куда? Домой?

— Еще не знаю, — он потер виски и низко опустил голову. — Нет, не... не в твой дом. Наверное, я должен сказать об этом как-то иначе, но не могу придумать, как, поэтому скажу как есть.

У Гермионы затряслись руки. Нет, не может быть.

— Если я сейчас не уберусь отсюда, я сойду с ума и наговорю тебе гадостей, о которых непременно пожалею. Или случится еще что похуже.

— Я не понимаю…

— Мне нужен тайм-аут, Гермиона. Думаю, нам обоим он пойдет на пользу.

— Почему? — нижняя губа предательски дрогнула, глаза защипало. — Что случилось? Я что-то не так сделала?

— Дело не в тебе.

— Знаешь, так обычно говорят, когда расходятся.

Он мотнул головой, по-прежнему избегая смотреть ей в лицо:

— Нет, это… Это не то.

— А что тогда? — она потянулась к нему, чтобы взять за руку, но он отодвинулся и сложил руки на коленях. Это испугало ее еще больше. — Северус…

— Не надо. Мне просто нужно время. И хоть немного пространства.

А. Ну хоть что-то проясняется. Но внутри все равно возникла противная мелкая дрожь.

— Это из-за того, что мы три недели живем друг у друга на голове?

— Я не знаю. Возможно. И другого способа проверить не вижу.

— По-твоему, самое лучшее — расстаться?

— Я понимаю, как это выглядит со стороны, — терпеливо произнес он, упорно глядя в пол.

— Наверное, не понимаешь, — ей не хотелось, чтобы это прозвучало так обиженно, но она ничего не могла с собой поделать. — Куда на этот раз? В Перу ты вроде уже все разведал.

— Я никуда не собираюсь уезжать. У меня контракт с Уизли, я буду работать в лаборатории… пока министерство не запустит курсы. Но мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Наверняка и тебе тоже.

— Мне? Для меня все было и остается предельно ясным, — отрезала она, сцепляя руки на коленях с такой силой, что побелели костяшки. — Если тебя что-то не устраивает, ты мог просто сказать мне об этом, сам же просил меня говорить, если что-то не так. Почему ты не можешь сделать то же самое?

— Потому что я понятия не имею, в чем проблема и как это обсуждать.

— Это из-за вчерашнего? Из-за Лонгботтомов?

— Нет. Но вчера я понял, что могу так и прожить всю оставшуюся жизнь… бесплатным приложением.

Гермиона едва не задохнулась от возмущения. Драный Мордред, да сколько можно?!

Она сделала несколько медленных, глубоких вдохов. Досчитала до десяти. И только потом спросила:

— Почему ты решил, что ты бесплатное приложение?

— А ты не видишь?

— Это из-за вечерней школы? Я знаю, ты терпеть не можешь преподавать, но я уверена, это ненадолго, из отдела образования наверняка пришлют кого-нибудь еще. И если ты только из-за этого…

— Не только. Но я не готов сейчас это обсуждать. Просто дай мне время.

— Северус, я не понимаю, — перед глазами все поплыло, по щекам потекли слезы, хотя она совершенно не собиралась плакать сейчас.

— Хочешь сказать, тебе понравилось, как мы общались последние пару недель?

— Да мы просто здесь засиделись! Я понимаю, ты устал здесь торчать, я тоже устала, здесь и впрямь паршиво, но…

— Мне не нравится, в кого я превращаюсь, Гермиона. Я запутался. И чтобы понять, действительно ли мы нужны друг другу…

Она непроизвольно вцепилась обеими руками в одеяло:

— Ты же… Я столько раз спрашивала тебя. И ты говорил, что ты здесь по своему желанию. Что изменилось?

— Я не знаю. Но пока мы увязли в этом болоте, мы не разберемся.

— В болоте?.. Значит, наши отношения для тебя — болото? — ахнула она. Северус болезненно поморщился:

— Не передергивай. Ты знаешь, что я имел в виду.

— Похоже, профессорское красноречие тебя подводит.

На его виске запульсировала жилка. Он явно хотел ответить, но вместо этого плотнее сжал губы, поднялся со стула и приманил со своей койки теплую мантию. Гермиона в панике смотрела, как он набрасывает ее на плечи.

— Северус… Пожалуйста, давай просто поговорим. Хорошо, я поняла, ты не знаешь, как. Просто расскажи мне… как получится…

— Я не могу! — прошипел он с такой неожиданной яростью, что она вздрогнула и вжалась в спинку кровати. — Я не могу постоянно выворачиваться перед тобой наизнанку! Я и так отдал тебе почти все! От меня уже ничего не осталось! Мне нужно пространство, где я могу быть собой, а не твоим якорем или карманным спасателем! Я вообще уже не знаю, кто я, черт подери, такой!

Он в бешенстве смахнул с тумбочки все книги. В палате будто стало темнее и запахло грозой. Гермиона беспомощно нащупала под подушкой свою палочку. Хватит ли ей сил, чтобы остановить его, если он надумает…

Северус смял края мантии в кулаках, пнул ножку койки и метнулся к окну. Распахнув его настежь, часто задышал, навалившись на подоконник. Его тело казалось сжатой пружиной, готовой в любой момент выстрелить. Такое у них уже случалось, и Гермиона обычно давала ему остыть, прежде чем снова заговаривать с ним. Она выждала несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Сглотнув, облизала пересохшие губы, жалея, что на окклуменцию сейчас не хватит сил.

— Может, ты и прав. Мы поторопились. Это… это слишком быстро. На нас слишком много всего свалилось, и… Ты не бесплатное приложение, Северус. Ты же знаешь, я никогда так к тебе не относилась.

— В самом деле? — глухо спросил он, не поворачиваясь. — Все это время мы занимались только тем, что нужно тебе.

Вот же идиот конченный. Интересно, это все мужчины такие дураки, или только ей так повезло?

— Ты хоть раз озвучил мне свои желания? Или я должна была просто догадаться? Ты не возражал, потому я и думала, что ты… что тебя все устраивает.

— И когда же я должен был возражать? — едко поинтересовался он. — Когда ты полезла в Отдел Тайн? Или когда чуть не умерла у меня на руках? Я бы просто умер вместе с тобой, не успев ничего изменить.

— Так проблема в этом? Ты боялся возразить, чтобы тебя не убила связь?..

Он зарычал и впился пальцами в край подоконника:

— Это бесполезно. Мы оба сейчас говорим чушь. И лучше прекратить, пока не наговорили еще больше.

Гермиона рискнула отбросить одеяло и встать с кровати. Сразу закружилась голова, поэтому она некоторое время стояла без движения, несмотря на ледяной пол, обжигавший босые ноги. Почувствовав, что обморок ей не грозит, она осторожно шагнула вперед:

— Северус…

— Не прикасайся ко мне.

Она замерла. Сердце больно било под ребра, с каждым ударом словно поднимаясь вверх, к горлу.

— За что ты так со мной? — тихо спросила она. — Если все так плохо, ты мог бы просто… Ты мог бы сказать сразу. Но ты заставил меня поверить, что…

Голос сорвался. Она не могла это произнести. Даже мысленно.

Он вытер глаза рукавом и наконец повернулся. Лицо было каменным. А Гермиона так надеялась увидеть хоть какие-то эмоции. Хоть что-нибудь, что прояснило бы его состояние.

— Вернись в кровать, простудишься.

«Какая разница!» — хотелось ответить ей, но она прикусила язык. Это уже прозвучало бы как манипуляция. Может, она слишком давила на него? Слишком много требовала? Но они уже это проходили в самом начале, когда она винила себя в том, что вообще втянула его в эту историю с Каслриггом.

Гермиона присела обратно на койку, поджав под себя ноги. Северус закрыл окно и опустился на стул. Снова сложил руки на коленях. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно, но она все равно слышала напряжение. Будто он прилагал неимоверные усилия, чтобы выдавить каждое слово.

— Я почти обрадовался, когда услышал, что ты осталась без магии. Если бы так и было, ты была бы только моей. Будь это так, никто уже не смог бы забрать тебя у меня. Но оставаясь волшебницей, да еще такой необычной, ты будешь вечно рваться спасать мир. И у меня есть только один вариант — спасать его вместе с тобой. Я не уверен, что готов к… такому уровню самоотречения. И к тому, что всякий раз, как ты будешь это делать, я буду… бояться не успеть. Я слишком многое потерял, чтобы все время так рисковать. Я ненавижу себя за то, что сейчас говорю и делаю, потому что ты — лучшее, что со мной случалось. Я… — он запнулся, потер глаза, потом шею. — Мне нужно подумать.

— Выходит, кроме связи тебя и впрямь ничего не держало, — произнесла Гермиона чуть слышно, и тут он наконец-то посмотрел на нее. Его лицо исказилось, но она все равно продолжила. — У меня нет сомнений. То, что я сказала в пещере… Ничего не изменилось. Но я не буду удерживать тебя против воли, если это действительно то, чего ты хочешь.

Он замер. Кажется, даже перестал дышать. Гермиона низко опустила голову, чтобы не вытирать глаза у него на виду. Слезы закапали на колени как горячий воск.

— Гермиона…

Уйди. Просто уйди.

— Мне надо закончить проект. Я отправлю правки в магазин к близнецам, раз ты еще не знаешь, где остановишься. И лучше никому не говорить… об этом разговоре. Пусть все думают, что… Так будет проще. Спокойнее.

— Гермиона…

— Не надо больше. А то и впрямь наговорим лишнего. Я понимаю. Это… это пойдет нам обоим на пользу.

— Я загляну завтра.

— Не стоит. Нам лучше не видеться в ближайшее время. Зелья у меня есть, — она неопределенно махнула рукой в сторону тумбочки со склянками. — Спасибо.

Он поднялся со стула. Она слушала, как шуршит мантия, когда он неуверенно приблизился к койке. Его пальцы скользнули по ее волосам, тронули белую прядь у виска. Ей хотелось прижаться щекой к его руке, но она знала, что если сделает это, опять начнет рыдать. А через мгновение он развернулся и обошел койку. Тихо скрипнула открывшаяся и закрывшаяся дверь.

Гермиона вытерла щеки обеими руками, взяла палочку и собрала разбросанные по полу книги. Открыв черновик, уставилась на красные пометки на полях, сделанные мелким убористым почерком. Но прошло еще немало времени, прежде чем она смогла взять перо и продолжить работу.

* * *

Дела у Снейпа откровенно не ладились. Оставив Гермиону в больнице, он забрал из ее дома свой рюкзак с вещами, наведался на старую квартиру в надежде, что хозяйка не заметила его отсутствия, но она, вероятно, решила, что постоялец попросту сбежал, чтобы не платить, и успела сдать квартиру новым жильцам. Хорошо, что ничего там не забыл. Машина дожидалась на стоянке неподалеку. Он перегнал ее поближе к центру, хоть и сам не очень понимал, для чего. Голову он выключил сразу же, как за ним закрылись двери Мунго, иначе, наверное, не протянул бы и часа. Действовал на автопилоте, только бы не думать и не анализировать этот сумбурный разговор. Близнецы, разумеется, заметили, что он не в себе, но сразу загрузили работой по уши, так что рефлексировать было некогда. Ближе к обеду в магазин явился страшно злой Шеклболт и самолично нацепил на него браслет-следилку. Никаких моралей, правда, не читал, только рычал, что сначала надо было долечиться, а потом уже рваться на работу, но раз ему не жаль своего здоровья, то и он, Кингсли, жалеть не станет. Снейп выслушал все это почти равнодушно. До ночи простоял над котлами, пока не понял, что опять задыхается, и несколько часов бесцельно шатался по улицам, не обращая внимания ни на мокрый снег, сыпавший без остановки, ни на месиво под ногами. Промок, продрог, вернулся в лабораторию, поработал еще немного и устроился спать прямо там, трансфигурировав несколько стульев в кушетку.

На второй день стало хуже. То ли он и впрямь слишком рано отказался от лечения, то ли связь ушла не до конца, но он ощутил упадок сил, и его неудержимо потянуло обратно к Гермионе. Это разозлило его еще больше. В самом-то деле, он теперь что, и шагу ступить не сможет без нее?

На третий день он появился на Диагон-аллее без маскировки.

Эффект был предсказуем до тошноты. Люди, увидев его, спотыкались, роняли все, что было в руках, налетали на столбы, углы и друг друга. Недавние бывшие ученики, в основной массе знавшие лишь то, что писали в «Пророке», глядели в благоговейном ужасе. Краем уха он услышал что-то про инфери, Оборотное зелье, призраков и даже некромантию. Невесело улыбнулся сам себе — ну да, кому как не Ужасу Подземелий вдруг взять и воскреснуть, может, научился фокусам у Темного Лорда. В «Пророке» буквально на следующий же день напечатали опровержение — он с удовлетворением отметил, что имя Скитер больше нигде не фигурировало, просто заметка на первой полосе, сухой редакторский тон, извинения перед читателями за публикацию ложных сведений. Могло быть и хуже. В «Придире», к примеру, вышла статья с кучей туманных намеков на сверхсекретную спецоперацию, заодно проехались по некомпетентным журналистам, не умеющим проверять информацию. Даже фотографию его напечатали на целую страницу — свежую, между прочим. Где только подловили? Хотя он и не особо прятался.

На саму Скитер, видимо, отпущенную из-под домашнего ареста, он наткнулся во «Флориш и Блоттс». Она, увидав его, хищно оскалилась и даже имела наглость предложить дать интервью. Он оскалился в ответ:

— Хотите написать еще одну биографию без единого слова правды?

— Все будет в точности записано с ваших слов, мистер Снейп, — она сверкнула глазами из-под украшенных безвкусными стразами очков и рискнула придвинуться ближе. — Читатели «Пророка», несомненно, жаждут узнать о ваших… героических подвигах из первых рук.

— Из «Пророка» вас уволили, насколько мне известно. А информация о моих героических подвигах является государственной тайной, — сообщил он ей скучающим тоном. — Но если будете хорошо себя вести и не станете писать гадостей о мисс Грейнджер, возможно, мне удастся уговорить ее на двойное интервью… лет этак через сто.

— Ага, — обрадовалась эта стервятница, вцепившись в застежку сумочки, где, как он знал, обитало неизменное Прытко-Пишущее-Перо. — Хотите отстоять честь дамы? Несомненно, такой образ очень понравится аудитории «Ведьмополитена»…

— …из которого вас тоже немедленно уволят, если вы хотя бы глянете в сторону мисс Грейнджер, — процедил он. — Я понятно выразился?

— Ну-ну, мистер Снейп, объявлять войну свободной журналистике с вашей стороны мелковато, вам не кажется? Уж с вашим-то послужным списком…

— Хорошо, что вы сами вспомнили о моем послужном списке, — он нарочито небрежно провел пальцами по левому предплечью, словно смахивая невидимую соринку. — Если вдруг однажды проснетесь в анимагической форме и не сможете перекинуться обратно — уж не взыщите.

Услышанное ей явно не понравилось. Она клацнула открытой было сумочкой и поспешно испарилась из магазина. Снейп только фыркнул. Опуститься до жалких угроз расправы над какой-то газетной писакой… Такого он сам от себя не ожидал. Как будто не в Слизерине учился, позорище.

Гермиона прислала правки, как и обещала. Он рассчитывал, что она черкнет хоть пару строчек, хоть какую-то записку, но записки не было.

«А чего ты ждал, придурок?»

К концу недели на Диагон-аллее стало невозможно появляться, и Снейп опять прибегнул к маскировке. К нему, конечно же, никто не пытался пристать с болтовней, но шепотки вокруг раздражали. Черт, как Поттер это выдерживает? Судя по тому, что он видел на балу в министерстве, Золотой мальчик более чем популярен, в особенности среди женщин. Когда Снейпу вдруг улыбнулась девица в аптеке, где он покупал ингредиенты для собственных проектов, он сначала не понял. Когда это стало повторяться в других местах, он решил, что всему виной дурацкая статья в «Придире» — дамы падки на всяких таинственных личностей. Он даже получил некоторое количество надушенных писем и открыток, которые сразу же бросал в огонь. Впрочем, стоило дней пять не помыть голову — и улыбаться ему перестали. Он так и не решил, нравится ему это или нет.

А затем он увидел на Диагон-аллее Гермиону.

Несмотря на ее… предложение? Пожелание?.. пока не встречаться, он все равно ежедневно справлялся в Мунго о ее состоянии и самодовольно отметил, что сваренные им снадобья в считанные дни проделали всю нужную работу. Лицо еще было осунувшимся, и ступала она не очень уверенно, но ее с двух сторон поддерживали Поттер и Джиневра, и она с нескрываемым удовольствием разглядывала витрины. Они зашли к Фортескью, и Снейп, не в силах устоять, пошел следом, просто посмотреть. Там их уже ждала вся компания — Малфой, Паркинсон, Лавгуд, Лонгботтом, трое Уизли, Браун… И Гермиона смеялась вместе с ними, пила глинтвейн и вообще выглядела вполне довольной жизнью.

Он вернулся в лабораторию, до конца не понимая, что же чувствует.

«А ты думал, она будет опять по тебе убиваться? Два года отплакала — мало? Не сумел нормально объяснить ей, в чем проблема — мучайся теперь в одиночку».

Она, конечно, могла и притворяться, просто ему назло. С нее станется... Но причин винить ее в этом у него не было. Если бы он увидел, что она несчастна, то просто сгорел бы от чувства вины. Может... может, так даже лучше? Может, она что-то поняла гораздо быстрее него?

Почему же ему так паршиво, что хочется утопиться в ближайшей луже?

Еще через пару дней он сдался и снял номер в отеле, поскольку ночевать в лаборатории становилось так же некомфортно, как в больнице. Провел ревизию своего сейфа в Гринготтсе, прикинул, не распродать ли остатки яда акромантула. Вместо этого отправился в Запретный лес, выманил из логова жирного паука и искромсал в лохмотья. Полегчало, но ненадолго. По ночам ему по-прежнему плохо спалось. Он засыпал на час-другой, просыпался будто от толчка, шарил руками по кровати и только потом вспоминал, что Гермиона спит у себя дома под охраной Добби и рыжего мехового клубка. Иногда ему не снилось ничего — просто жуткая, густая, дышащая темнота, словно его накрыло плащом дементора. Иногда снился Малфой Мэнор, Белла с ножом в руке и лужа крови на полу. Иногда — пещера под каменным кругом и невыносимый жар внутри, грозивший расплавить кости. А иногда — Гермиона, одетая в одну только его рубашку и томно вытянувшаяся на постели. И он не знал, какой из этих снов хуже.

В лаборатории Снейп проводил по четырнадцать часов в сутки, будто пытался «надышаться» перед тем, как его опять загонят в класс. Доводил до ума изобретения близнецов, усовершенствовал собственные рецепты, сам не зная, зачем. В Мунго бы, конечно, все это оторвали с руками, но он сейчас не особо нуждался в деньгах и понятия не имел, для чего вообще их зарабатывает. Заглянувший к нему Драко укоризненно заметил, что Снейп куда круче выглядел в маггловских шмотках, чем в этой замызганной лабораторной робе, «и как вас Гермиона вообще пускает на порог?» Из этой реплики Снейп сделал вывод, что она ничего не рассказала друзьям, и они думают, что он живет с ней на Грейсиз-роуд. Но замечание по поводу одежды все же учел и в первый же выходной отправился обновить гардероб. Приведя себя в порядок, приодевшись и пообедав в приличном ресторане вместо очередного сэндвича у Уизли, он почувствовал себя лучше. Но потом снова увидел Гермиону, непринужденно пившую кофе с Поттером и еще каким-то мужчиной. Тот демонстрировал им новенькую палочку от Олливандера, вертя ее в пальцах и приноравливаясь к рукоятке. Видать, один из этих… новеньких. Внешность показалась Снейпу смутно знакомой. Он напряг память и вспомнил: тот самый констебль, который допрашивал его в полицейском участке, когда ему хватило дурости напиться и подраться в маггловском баре. Похоже, они с Поттером напарники. Но то, как этот блюститель порядка поглядывал на Гермиону, ему совершенно не понравилось.

Суточные бдения над котлами и бумагами сменялись беспорядочными шатаниями по городу. Когда уставали ноги, он садился за руль «лендровера» и бесцельно колесил по пригородным районам. Снова водить это черное чудовище оказалось весьма приятно. Ему даже казалось, что в салоне теплело, едва он усаживался на сиденье, хотя обогрев был выключен. В первую поездку машина немного артачилась — наверное, обижалась, что он так надолго бросил ее на стоянке, но потом сменила гнев на милость. В такие моменты ему вспоминались дни до поездки в Перу. А ведь он был тогда вполне счастлив, пусть и без магии. И квартира в Тоттенхэме была не так уж плоха. Почему-то особенно ярко вспоминалось, как он варил по утрам чертов капучино и взбивал пенку, и как Гермиона сонно улыбалась ему, высунув нос из-под одеяла, когда он приносил ей чашку.

Возможно ли все это вернуть? И не умирать при этом от страха, что однажды она не вернется домой?

В одну из таких поездок его занесло в Эдмонтон. А ведь перед Рождеством собирался отправить отцу что-нибудь, хоть открытку. Остановило только то, что он так и не придумал, что в ней написать, а потом отвлекся на подготовку операции в Отделе Тайн, и все прочее вылетело из головы.

Зайти, что ли?

«Совсем дурак? Перед ней, значит, наизнанку выворачиваться больше не можешь, а перед отцом — запросто? Самому-то не смешно?»

Не смешно.

Он пошарил на заднем сиденье, куда сваливал вещи, которые не хотел оставлять в отеле или в лаборатории. Под грудой книг откопал бутылку огденского, купленную пару дней назад. В отель специально не понес, боясь, что надерется в хлам и выкинет еще какой-нибудь номер, хотя покупал именно для этих целей.

«Что за хрень происходит у меня в голове?»

Открыв бутылку, Снейп отпил прямо из горлышка. Виски обжег горло и огненной струйкой протек в пустой желудок — надо было хоть поесть сперва. Он отодвинул сиденье назад, насколько позволяла конструкция, откинулся на спинку и попытался вытянуть ноги, но места все равно было мало, а перебираться назад ему было откровенно лень. В доме Тобиаса горел свет, но наружу никто не выходил. Ужинают, наверное. Он почувствовал легкий укол зависти. Живут же люди…

Ты тоже можешь.

«Не могу, — возразил он невидимому собеседнику. — Всякий раз, как я пытаюсь, все рушится».

Ой, разнылся тут. Не может он. А она — может! Видал, как она с друзьями гуляет? И все у нее прекрасно, хотя она пережила никак не меньше твоего.

«Она моложе. В ее жизни было куда меньше потерь».

Ну конечно. А ты тут самый травмированный.

За этим внутренним диалогом его и застал Тобиас, резко постучавший в окно. Снейп вздрогнул и чуть не выронил бутылку. Опустив стекло, он с вызовом уставился на отца. Тобиас глянул на его помятое пальто, неопрятные волосы и бутылку и нахмурился:

— Добаловался, придурок. Уже пьешь у меня под окнами. Совсем хреново, значит, да?

— Хочешь, и тебе налью, — не слишком дружелюбно буркнул Снейп, доставая палочку и сотворяя из воздуха чистый стакан. Тобиас вытаращился на него, приоткрыв рот, но затем махнул рукой:

— А, черт с тобой, наливай.

Обойдя машину, открыл дверцу и грузно опустился на пассажирское сиденье. Снейп протянул ему стакан:

— Не держи во рту, сразу глотай.

Тобиас покачал стакан в руке, посмотрел жидкость на свет, понюхал. Сделав осторожный глоток, крякнул и с шумом выдохнул:

— Ох ты ж нихрена ж себе-е… Это что за отрава такая?

— Не нравится?

— Что-то не очень, — Тобиас опустил стакан и зажмурился. — А хотя… Пожалуй, неплохо. Только жжется, зараза. Это ваше, что ли?

— Наше, — Снейп сотворил второй стакан и налил себе, чтоб не хлебать из горла перед родителем. Тобиас сложил руки на коленях, грея стакан в ладонях и разглядывая приборную панель:

— Ну, и чего у тебя опять стряслось?

— Ничего.

— Ага. И поэтому ты решил тут выпить. Другого ж места не нашлось во всем Лондоне.

— Что, мне уже и выпить нельзя?

— Можно. Только ты ко мне просто так не приходишь. Опять сбежать надумал?

— Куда я побегу, — вздохнул Снейп, отставляя бутылку. — От себя хрен убежишь.

— А-а, — Тобиас тоже откинулся на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее. — Понятно. Ты вроде говорил, что у тебя это… магии больше нет. А это тогда как? — он постучал пальцем по стакану. — Или ты мне сбрехал опять?

Ну да, сам же память подтер в прошлый раз.

— Вернулась.

— Странно у вас все устроено. То есть, то нету. Прямо как болезнь какая.

Северус усмехнулся и сделал еще глоток:

— Может, и впрямь болезнь. Сколько уже исследовали — так и не поняли, откуда это берется. Почему у волшебников рождаются обычные люди, а у обычных — волшебники.

— Ну и чего тогда психуешь? Ты ж небось хотел, чтоб было как раньше.

— А так всегда бывает, — он отсалютовал отцу стаканом. — Когда хочешь чего-нибудь больше жизни, из кожи вон лезешь, а когда получаешь — не знаешь, что с этим дальше делать.

— Ну, всякое бывает, — протянул Тобиас. — Но я тебе так скажу: с жиру вы беситесь, вот что. Есть свой дом, есть семья, работа — чего еще надо? Живи себе спокойно. Или у вас там очередная война приключилась? — он наклонился к Снейпу, всматриваясь. — Снова влип?

— У меня по-другому не бывает, — усмехнулся Северус. — Ничего, жить буду.

— А видок у тебя такой, будто из могилы недавно достали.

— Вроде того. Недели три в больнице провалялся. Но уже все нормально.

Тобиас всплеснул руками, забыв, что в стакане у него еще оставался виски:

— Ну вот что за жизнь, а? Может, тебе уехать?

— Уезжал уже. Не помогло.

— А эта твоя… как бишь ее… не запомнил имя, мудреное больно.

— Не все ли равно?

— Видать, не все равно, раз ты тут сидишь, а не дома. Не поделили чего?

Внезапно до Снейпа дошло, что они с отцом похожи куда сильнее, чем ему хотелось. От этой мысли сделалось совсем тошно.

— Ты хоть любил маму? — спросил он горько, силой воли удерживая руки на коленях, чтоб не потянуться за бутылкой.

— Мы об этом говорили уже. Маловато ее было, видать, любви этой, — пробурчал Тобиас, отряхивая штаны от пролитого алкоголя. — Кабы я любил ее сильнее, может, мне было бы на все остальное плевать. Да только не мог я, понимаешь? Как будто гложет внутри. Голос такой мерзкий, все бубнит и бубнит — не ровня ты ей.

Знакомо. Даже слишком.

— Значит, она сильней тебя, да? — продолжал Тобиас, глядя на него исподлобья и хмуря поседевшие брови. — Потому и дергаешься?

— Нет. — «Уже нет». — Но она… думает, что может изменить мир. Она не терпит… несправедливости.

— А кто б терпел? Это нормально. А мир изменить, — Тобиас почесал в затылке, — это по молодости да по глупости все. Сколько ей там, девятнадцать?

— Двадцать один.

— Пф-ф… Детский сад, — отец неодобрительно цокнул языком. — Говорил же, не связывайся с малолеткой. Ни черта в голове нет, ветер один. Я вот только сейчас… разницу понял. Поживешь с мое — тоже поймешь.

— Вот начни еще возрастом кичиться, — фыркнул Северус. — Я такое видал, что тебе и не снилось.

— Ну так ты на войне видал и всякое такое. А я тебе про жизнь. Вы, палочники, жизни не знаете. Закрылись, поди, в своем этом мирке игрушечном. Министерство свое организовали, школу. Что вы вообще знаете о том, как люди живут?

— Да сколько раз повторять? — рассердился он. — Мы такие же! Просто умеем чуть больше.

— Ну так если вы с ней одинаковые теперь, что ж вы не можете договориться-то? Мы с твоей матерью хоть понятно почему.

— В ее возрасте я тоже мечтал изменить мир, — глухо пробормотал Снейп. — Не вышло. Я не смог защитить тех, кто мне дорог. Двадцать лет расхлебывал. А теперь она…

— А-а, — понимающе протянул Тобиас. — Так бы сразу и сказал. Боишься, что не успеешь поймать, когда она падать будет.

— Боюсь, — одними губами произнес Снейп — и застыл от ужаса. Это все виски. На трезвую голову он бы никогда не завел с отцом подобный разговор. Не настолько они близки (и вряд ли когда-нибудь станут) для подобных откровений. Уж лучше бы с портретом поговорил.

Тобиас сам взял бутылку и плеснул еще по глотку в оба стакана:

— Помню, я заболел однажды. Так-то я редко… Мать твоя уж что умела, так это отвары делать всякие, я потом часто вспоминал, когда мы все болели… А тут, как назло, дома ни гроша, мне зарплату задержали, Лиз тогда не работала, с прежней работы ушла, а на новую еще не устроилась. Думал — все, помру. Врача не вызвать, лекарств не купить. Так она всю ночь сидела и держала меня за руку. Ну, компрессы какие-то, еще что-то… Плохо помню, горячка была сильная. А вот что за руку держала — запомнил.

— И к чему ты мне это рассказал?

— А к тому, что иногда и этого хватает. Просто за руку держать. Тогда не так страшно. Самое страшное — это когда рядом совсем никого.

— Ее-то как раз есть кому держать, — Снейп залпом опрокинул стакан, решив, что хуже уже не будет. — Ее будут всем миром тащить, если что.

— Это хорошо, что есть кому. Но вряд ли ей нужен весь мир. Ты б ее видел, когда она приходила с тем очкастым. Одни глаза. И если с тех пор ничего не поменялось…

«Она так и сказала — ничего не изменилось. Это я конченый…»

— А если мне сил не хватит? — только и спросил он.

— Тебе-то? — хмыкнул Тобиас. — Кабы у тебя мало сил было, ты бы не в одной, так в другой войне окочурился. Но живой же? Палкой махать можешь. Машина вот, — он обвел рукой салон. — Она у тебя кто? Тоже воевала?

— Воевала… Со мной бок о бок. Теперь на врача учится.

«И не будь ее, я бы здесь сейчас не сидел».

— Во, — информация, похоже, Тобиаса впечатлила, и его отношение к Гермионе потеплело. — Значит, чего-то стоит, раз бок о бок… И на врача учится, это же хорошо? У нас врачи уважаемые люди. И зарабатывают. А если боишься потерять — значит, любишь. Ну так и чего тебе еще надо? Сидит тут… Домой езжай. Хотя, — он забрал у Снейпа из рук стакан, — это уже лишнее, за рулем-то.

— У меня отрезвин есть, — хмуро буркнул Северус, закрывая бутылку и взмахом палочки испаряя оба стакана. Отец смерил его оценивающим взглядом:

— С твоим дурным характером никакой отрезвин не поможет — со злости впилишься куда-нибудь. Или с моста выкинешься.

— Я не злюсь.

— А то я не вижу. Пошли, поужинаем, я Лиз не говорил про тебя, но скажу, если хочешь. Так-то она знает, что у меня… семья была раньше. Ну покричит немного… потом. Она хорошая. Понимает.

— Не стоит. Я лучше поеду.

— Отрезвин свой выпей. При мне, чтоб я видел.

— Не поздновато ли проявлять беспокойство? — съязвил Снейп, но отец и ухом не повел, смотрел в упор, выжидающе. — Я не пьян. Прочитать алфавит наоборот? Или по линейке пройти?

— Ладно. Опять пропадешь на полгода?

— А ты скучаешь, что ли?

Тобиас сокрушенно покачал головой:

— Вот весь в меня. И нет бы что хорошее… Надумаешь приехать, бери ее с собой. Погляжу хоть. А то с одного раза и не разглядел толком.

— Семейный пикник устроим?

— Если ты и с ней так разговариваешь, как она только тебя терпит…

«С трудом, наверное».

Тобиас чуть склонился и, помедлив, опустил тяжелую ладонь Снейпу на локоть:

— Не бесись. В жизни чего только не бывает, сам ведь уже знаешь. Но если есть кому за руку держать — оно легче. А остальное… Ты это… Не будь как я.

Ишь, наставник выискался.

«Но ты ведь сюда для этого и приехал».

— Ты сам говорил, что птица с рыбой не уживутся, — проворчал он, но руку сбрасывать не стал.

— Так то птица с рыбой, — ничуть не смутился Тобиас. — А вы же оба… Раз одинаковые, то договориться сможете.

Может, отец и прав.

Разобраться бы еще со всем дерьмом, которое он упорно тащил из прошлой жизни.

Снейп вернулся в лабораторию и допил-таки бутылку. О чем наутро очень сильно пожалел. У близнецов было все что угодно, кроме простейших ингредиентов для антипохмельного зелья.

Фред, сунув голову в дверь, демонстративно скривился и помахал рукой перед носом:

— Вы что, пытались усовершенствовать рецепт Старого Огдена, профессор? А нас позвать не могли? Мы бы тоже продегустировали.

Гаденыш. Прибить бы, да рука не поднимается. Талантливые, черти. И ему нравилось здесь работать.

Вслед за Фредом явился Джордж и церемонно протянул Снейпу конверт с министерской печатью:

— Из отдела образования прислали.

Морщась от головной боли, он вскрыл конверт и едва не застонал. Внутри лежало расписание лекций.

И начинались они через четыре дня.

Всего четыре дня, чтобы просмотреть окончательный текст первой лекции и подготовиться.

Близнецы понимающе переглянулись. Фред без единого слова сходил в подсобку, пошебуршал там и вернулся, принеся стакан, остро пахнущий лимонником. С участливым видом вручил его Снейпу и на всякий случай отошел подальше:

— Так быстро? Не думал, что можно запустить такие курсы за месяц.

— Тексты лекций будут дописывать в процессе, — пояснил Джордж. — Гермиона же говорила позавчера. Это только первое пробное занятие. Сэр, а как же теперь? Вы ведь не сможете здесь работать, раз вам надо…

— Это вечерняя школа, мистер Уизли, — проговорил Снейп, потирая переносицу. — Мой рабочий день здесь сократится до восьми часов, только и всего.

— А спать вы когда собираетесь?

Да какое им вообще дело?

Он заглянул в расписание еще раз. Пока вроде не так и плохо — ему предстояло читать один и тот же текст в течение недели для разных групп, по три часа каждый вечер. Если вводную лекцию не сильно покромсали, то он ее и так прочтет — столько раз переписывал, что давно запомнил. В письме его просили зайти в отдел образования за списками учеников и более подробными инструкциями. На кой черт ему эти списки? Можно подумать, он будет проверять, кто пришел, а кто нет — группы наверняка человек по сто.

Внутри что-то шевельнулось. Снейп прислушался к себе и с удивлением понял, что испытывает вовсе не отвращение и не безысходность. И даже не страх, как когда-то перед самым первым уроком зельеделия в Хогварце.

Любопытство.