Просто держи меня за руку (гет)

And I know that this is why

We can reach the sky

There's no limit in my mind

Amaranthe

Your love is so quiet

That I am feeling my heart beating just between us

The Hardkiss**

Беннет Маккирби стоял перед картой Британии, занимавшей добрую половину стены в кабинете, который он делил с двумя коллегами. Покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, он изучал светящуюся сеть энергетических каналов, бледным золотистым маревом подрагивавшую в дюйме над поверхностью карты. В местах пересечения самых длинных линий проступали пульсирующие круги — точки наиболее сильных выбросов. Одна такая точка, особенно яркая, мерцала в северной части, у самой кромки озера Лох-Шил. Хогварц. Невыразимец впился в нее глазами, не моргая.

Чертова девчонка.

Каслригг занимал все его мысли с той самой ночи в феврале, когда карта, обычно излучавшая слабый равномерный свет, вдруг вспыхнула так ярко, словно в кабинете взорвалась сверхновая. Сигнальные устройства взвыли так, будто настал конец света, а один из измерителей, фиксировавших состояние магического фона по стране, вообще сгорел. Внезапный выброс в Каслригге, который много столетий был неактивен, и вторая мощная вспышка в Хогварце переполошили все их подразделение, занимавшееся изучением источников энергии на территории Британских островов. Когда они ринулись туда, напрочь забыв уведомить начальника отдела, то не смогли даже приблизиться к каменному кругу, чтобы измерить фон — кристаллы в измерителях буквально рассыпались в пыль. Каково придется живущим в округе магглам, даже представить было страшно — излучение было до того сильным, что перегрузило маггловские трансформаторы в ближайшем городке, оставив его без света. И Мерлин знает что еще натворило. Накрыв камни магглорепеллентными чарами, чтобы сюда не вздумали соваться маггловские исследователи, которые тоже наверняка что-то засекли, невыразимцы носились вдоль пробудившейся лей-линии, прослеживая направление потока, пока не наткнулись на невесть откуда взявшееся новое заграждение вокруг Хогварца. В то время как его коллеги строили теории, как такое могло получиться, Маккирби понял сразу — линию кто-то активировал и замкнул ее на школу, подпитывая оборонную систему. Но кто? И как ему это удалось? Он никогда раньше не слышал, чтобы спящую лей-линию можно было пробудить. Использовать энергию, находясь непосредственно на ней — да, при надлежащей тренировке и овладении некоторыми ментальными техниками. Но чтобы так?!

Поскольку в замок было не попасть, он вернулся в министерство и провел остаток ночи возле карты, отслеживая новые вспышки. А наутро стало известно, что в школе был бой между Орденом Феникса и Вольдемортом — и министерство встало на уши в полном составе. Сама идея того, что с Темным Лордом в итоге расправились какие-то школьники, казалась абсурдной донельзя. Но вот поди ж ты...

Кто?

Как?

Если вторая часть загадки оставалась неразрешимой, то первая открылась довольно быстро, стоило лишь понаблюдать за картой несколько дней. Пульсирующее световое пятно перемещалось между замком, больницей Св. Мунго и площадью Гриммо в Лондоне. Выделить из студентов Хогварца нужного оказалось труднее — как невыразимцы ни пытались подобраться поближе, чтобы произвести замеры, у них ничего не получалось. Замок по-прежнему не пропускал никого, кроме учеников, а дом на площади Гриммо оказался собственностью самого Гарри Поттера. Через пару дней после боя кто-то установил вокруг него столько защитных чар, что никто чужой туда проникнуть не мог, и сотрудникам Отдела Тайн никак не удавалось найти лазейку. Молодежь аппарировала прямо к дверям, тут же исчезала внутри, и отловить кого-нибудь для расспросов и тестов оказалось нереально. Помимо этого, дом сторожил домовой эльф, защищавший фамильное имущество Блэков не хуже цербера. Подобное умение эльфам в принципе не полагалось, но Мальчик-Который-Выжил-И-Победил-Темного-Лорда, очевидно, умел вдохновлять на невозможное даже эльфов. Невыразимцы плюнули и перебрались в Мунго. И странности посыпались как из ведра. Лишившийся магии директор Хогварца, впавший в кому и едва не истекший кровью в закрытой палате на пятом этаже. Внезапно появившийся из ниоткуда феникс Альбуса Дамблдора, хотя такая птица, оставшись без хозяина, бесследно исчезала. Целая компания студентов, преподавателей и орденцев, временно утратившая способность колдовать, включая и нынешнего почти министра Кингсли Шеклболта. Гарри Поттер с явной энергетической «дырой» в голове, которая, впрочем, никак не мешала ему шататься по коридорам и с подозрением зыркать на людей, благоговейно таращившихся на него со всех сторон. И Гермиона Грейнджер, которая брала пациентов за руки — и им становилось легче. Последние сомнения у Маккирби исчезли, когда измеритель магического излучения попросту сгорел при прикосновении к девчонке. Это было невероятно — и вместе с тем досадно до чертиков.

Не окончившая школу магглорожденная студентка. Полгода назад Долорес Амбридж, организовавшая охоту на грязнокровок, выдала на Грейнджер особую разнарядку — за ее голову, как и за голову Поттера, была назначена немалая награда. Чем девчонка так насолила младшей заместительнице министра, Маккирби интересоваться поначалу не стал, но потом к нему в руки попало ее досье, и Грейнджер превратилась в навязчивую идею. То, что у девчонки без роду без племени оказались такие выдающиеся способности к магии, наверняка ужасно бесило всех ее чистокровных однокурсников. Но одно дело первой осваивать все заклинания в школе и сдавать экзамены на «превосходно», и совсем другое — пробудить спящую лей-линию, хотя это никому и никогда не удавалось, да еще и стать мобильной точкой выброса!

Есть от чего спятить.

Ее подозрительные визиты в Мунго каждый день почти в одно и то же время. Улучшавшиеся показатели у тех пациентов, которых она навещала. Когда стало ясно, что она ходит именно к Северусу Снейпу, а остальные служат скорей прикрытием, Маккирби всерьез обеспокоился. Это уже попахивало каким-то темномагическим ритуалом, в ходе которого вполне могла быть принесена жертва. А что жертвой стал Пожиратель Смерти и шпион Ордена Феникса — можно было уже не сомневаться, судя по его состоянию. Вероятно, девчонка либо не просчитала все возможные последствия, либо ей просто стало жаль профессора, и теперь она пыталась компенсировать ему потерю магии — об этом говорили его собственные показатели, тоже улучшавшиеся после каждого ее визита и снова падавшие в течение следующих суток.

Все это не давало ему покоя. Он читал и перечитывал протоколы допросов, пытаясь воссоздать картину событий той ночи, но все равно ничего не понимал, и это неимоверно раздражало. Как будто силишься вспомнить что-то, что точно знаешь, но память упорно не желает работать как надо. Либо никто из присутствовавших в школе и впрямь ничего не знает, либо все в курсе и стараются скрыть случившееся. В Отдел Тайн шли работать по многим причинам, но Беннет Маккирби пришел сюда прежде всего потому, что любил загадки. Как сделать невозможное возможным. Для тех, кто понимал глубинные процессы колдовства и взаимодействия с энергиями, магия переставала быть чудом и становилась всего лишь данностью, рутиной. Однако Маккирби до сих пор впадал в благоговейный трепет, когда проникал в суть очередного загадочного явления и осознавал, что ни один человек, будь он волшебник или маггл, никогда не постигнет самую главную тайну — откуда берется магия. В семьях чистокровных магов рождались сквибы, а среди магглов внезапно появлялись волшебники. Одни едва могли колдовать и всю жизнь прозябали на обочине колдовского мира, а другие получали огромную силу и сворачивали горы. Можно было вывести закономерности применения магии, но найти ее первозданный источник — никак. Сотни лет светила магических наук бились над этой загадкой, строили теории, проводили исследования и эксперименты. Безрезультатно.

И вот прямо у него перед носом девочка, родившаяся у магглов и обладавшая пусть и незаурядными, но не неслыханными способностями, каким-то образом получила доступ к безграничному источнику энергии. В то, что она активировала лей-линию случайно или неосознанно, Маккирби не верил. Ну ни капельки. Он уже корил себя за то, что так необдуманно повел себя с ней во время допроса в аврорате. Теперь она будет от него шарахаться, если он не придумает, чем ее заинтересовать. Для любознательной заучки-интеллектуалки сам Отдел Тайн должен быть более чем привлекательным, ведь о том, что здесь изучается, в книгах не пишут. Но Грейнджер теперь боится его и даже близко не подойдет к министерству. На простом любопытстве здесь не сыграть. Если она в самом деле провела какой-то темномагический ритуал — она никогда в этом не признается и наверняка готова к любой попытке вытащить из нее этот секрет силой.

Значит, надо искать крючок и подходящую наживку.

Черт, как же бесит это бездействие!

Маккирби вернулся за свой стол и в сотый раз пробежал глазами список мест, в которых бывала Грейнджер, и людей, с которыми она контактировала. Ему не хотелось прибегать к шантажу или силовым методам, хотя так было бы проще всего — оглушить, обездвижить, спрятать и допросить как следует. Любая попытка применить веритасерум, наложить Imperio или Obliviate неизвестно чем может обернуться; влезать в голову ментального мага — себе дороже, а девчонка явно «ментальщица», раз подчинила себе лей-линию. Провоцировать выброс на эмоциях тоже так себе вариант. Вдобавок, новоиспеченная героиня войны и подруга Гарри Поттера — это не какая-нибудь серая мышка, которой никто не хватится в случае чего. Она неприкосновенна. Даже Шеклболт наотрез отказался говорить ей о необходимости каких-то исследований, по крайней мере, до тех пор, пока она не получит диплом, но до этого еще месяц. Если бы дело касалось только очередной загадки, Маккирби мог бы и потерпеть, но если его наблюдения и расчеты верны, поток усиливается. А это уже опасно. Любой неконтролируемый выброс силы с такого источника, как Каслригг, может нарушить и без того хрупкий баланс, привлечь внимание маггловских ученых — и прощай Статут Секретности. Не говоря уж о том, что кому-нибудь в голову может прийти идея вырастить из Грейнджер нового Темного Лорда. Она хоть и кажется принципиальной, но ключик можно подобрать к любому.

Слабые места есть абсолютно у всех. Осталось только найти его у Грейнджер. Эту бомбу замедленного действия необходимо как можно скорее взять под контроль.

Маккирби выдохнул. Поднял глаза на карту. Точка выброса снова удалилась от лей-линии, но оставалась такой же яркой. Мысль о том, что восемнадцатилетней девушке удалось то, что не удавалось опытным магам, невероятно раздражала. Если лей-линию действительно можно привязать к себе, это может послужить толчком к новой волне открытий. И, возможно, даже прояснит вопрос, откуда у людей берется магия, и можно ли эту магию дать тому, у кого ее нет.

Или забрать у того, у кого она есть.

* * *

— Грейнджер, вы ополоумели там все, что ли? — Драко негодующе пихнул Гермионе в руки коробку с грудой писем и свертков. — Мне что, делать больше нечего, перевалочным пунктом для вашей почты работать? С тем же успехом все могли бы писать лично тебе!

— Ну извини, — она приняла коробку, с любопытством заглядывая внутрь. Когда за завтраком в Большой Зал ворвалась стая сов и принялась осаждать слизеринский стол, все Дома и даже преподаватели заинтригованно уставились на Малфоя, которому и предназначалась вся эта лавина писем, свертков и открыток. Пару минут все молча наблюдали, как он, чертыхаясь, сгребает почту в наспех трансфигурированную из салфетки коробку и шугает толкавшихся на столе птиц. Очевидно, Нарцисса все же передала слова Снейпа кому следовало, и теперь все, кто хотел связаться с профессором, но не мог, завалили письмами Драко. Одновременно. Макгонагалл привстала было со своего места — вдруг почта окажется проклятой и понадобится помощь, но Панси, сделав непроницаемое лицо, уже помогала Малфою собирать письма в коробку.

— Эй, Малфой, никак, любовные записочки от поклонниц? — схохмил кто-то. — Смотри, а то какое-нибудь чудище пришлет тебе Амортенцию — и привет!

За гриффиндорским столом от души заржали. Слизеринцы даже головы не повернули. Драко, утрамбовывая свертки в коробку, как бы между делом продемонстрировал гриффиндорцам неприличный жест. Вопиллеров среди посланий не оказалось — и то хорошо. Едва завтрак закончился, слизеринец отправился с коробкой в туалет Плаксы Миртл, по пути бросив на Гермиону весьма выразительный взгляд, и та, выдержав паузу, последовала за ним. Вся эта конспирация начала ее утомлять: вряд ли кто-то в Хогварце еще не знал, что гриффиндорская «принцесса» общается с Малфоем-младшим, и что у нее роман с бывшим Главой Слизерина. Пока Снейп лежал в Мунго, многие видели ее в его палате, видели, как она держала его за руку, знали, что по ее зову откуда-то прилетел феникс Дамблдора, и что она не оставила профессора даже теперь, когда стало известно, что он лишился магии. А Флитвик, между прочим, еще и видел, как она целовалась с ним перед тем, как отправиться в Каслригг.

Ну что тут еще можно было подумать? И так все ясно.

В любое другое время такая новость вызвала бы целый шквал кривотолков и пересудов, но после того, как выяснилось, что директор Снейп все это время шпионил для Ордена Феникса и ограждал школу и учеников от худшего, привычных нелицеприятных комментариев в его адрес как-то поубавилось, и Мастер зелий из сальноволосого ублюдка внезапно превратился не только в «своего», но и в весьма завидную партию. Гермиона краем уха слышала, как перешептываются девушки, и замечала, что парни, раньше не обращавшие на нее никакого внимания, начали провожать ее заинтересованными взглядами, но приставать к ней с расспросами никто не отваживался. То ли знали, что она все равно не ответит, следовательно, сотрясать воздух бесполезно, то ли боялись, что она может пожаловаться Гарри, и тот, упаси Мерлин, примет меры. Герой, разорвавший Темного Лорда без палочки, внушал вполне понятное... уважение. С таким лучше не ссориться.

Однако вид неформального лидера Слизерина, отплевывавшегося от летевших со всех сторон совиных перьев, был умилителен донельзя. Такое количество писем получал разве что Гарри, правда, он редко их открывал — почти вся корреспонденция была от журналистов с осточертевшими просьбами прокомментировать ту или иную «новость», дать интервью, сняться для пары-тройки изданий, включая так ненавидимый им «Ведьмополитен». Были письма от девушек, жаждавших познакомиться с победителем Вольдеморта поближе (такие очень веселили Джинни), а также некоторое количество сладостей, пропитанных любовными зельями. Гарри к ним, естественно, не притрагивался даже руками, сразу уничтожал.

— Скажи Снейпу, чтоб завел себе сову, — буркнул Драко, счищая с рукавов мусор, который на него натрясли совы, пока он отвязывал от их лапок почту.

— Да сова не проблема, — отмахнулась Гермиона, пристраивая коробку на край умывальника, чтобы уложить письма поаккуратней. В каком-то из свертков звякнуло стекло. — Я, кажется, что-то напутала с защитными чарами вокруг дома, и совы не могут сквозь них пролететь.

— Так исправь. Ты волшебница или кто?

— Я даже не знаю, что исправлять. Я ставила по схемам, которые он мне рисовал, явно сам же их и придумал. Может, он и не хотел, чтоб его находила совиная почта.

— Ну, в любом случае, я не собираюсь работать вашим почтальоном, так что разберись с этим. Или дай мне адрес, на выходных зайду, посмотрю, что там, почему совы дом не находят.

— Вряд ли ему понравится, если я начну раздавать его адрес всем, кто попросит. Скажи спасибо, что он хотя бы мне разрешил туда приходить.

Драко задрал бровь:

— Что, настроение все еще так себе? А позавчера им с моим отцом, по-моему, было очень даже весело.

— Ты видел? — встрепенулась Гермиона. — Он мне сказал, что они выпили и поговорили. Отношения выясняли. Я еще удивилась, что столько предосторожностей…

— Выпили — мягко сказано, — оскалился Драко. — Скорей, нажрались до зеленых пикси.

— Да? — удивилась она. — Он вроде нормальный вернулся… правда, спиртным разило и глаза красные, а так ничего.

— Это мама ему отрезвляющее влила. Ну, отца я таким видел, а вот Снейпа не доводилось.

— Ты же говорил, что у вас в Мэноре… э-э… бывали пьянки.

— Бывали, но когда меня стали допускать на эти их посиделки, он там от силы бокал вина выпивал. Остальные да, могли надраться. А чтоб они вдвоем вот так виски накачались, еще и без закуски… Нет, точно впервые. Знаю, что в Первой войне было всякое, но лично не наблюдал.

Гермиона придвинулась чуть ближе, поедая его глазами:

— А ты случайно не слышал, о чем они говорили?

— Не уверен, что это можно назвать разговором. Они скорей ругались. Пили, ругались, отец жаловался, как с ним несправедливо обошлись, а Снейп отвечал… ну, ты знаешь, как он может ответить. Я просто заглянул убедиться, что они друг друга не придушили без магии, мама предупреждала, что позовет его в гости. Сама знаешь, Снейп с моим отцом… не очень хорошо расстались. Мало ли…

— Хм… Ну ладно. Кстати, — она стряхнула с запястья сумочку, махнула над ней палочкой, поймала вылетевшую оттуда книгу и больно ткнула ею парню в грудь. — Забери это. Я как чувствовала, что надо было тебе по носу врезать за такие… предложения.

— А что такое? — удивился Драко, принимая книгу и пряча ее во внутренний карман мантии. — Не пригодилось или что?

— «Я Снейпа знаю получше твоего», — передразнила она, скривившись. — Нашелся… знаток. А я еще тебя, придурка, послушала…

Драко пристально всмотрелся в ее лицо. Нервно облизал губы:

— Значит… э-э-э… у вас… ну… все нормально? В смысле… он… ничего такого тебе не сделал?

— Какого — такого? — прищурилась Гермиона. — И с чего вообще ты решил, что мне это надо? Думал, что со мной мама не успела поговорить о пестиках и тычинках?

— Да я не в этом смысле, — стушевался Драко, внезапно порозовев и отводя глаза. — Я просто… черт, Грейнджер, я просто не хотел, чтобы он тебя напугал.

— И чем же это он мог меня напугать? Ты сам убеждал меня, что Снейп только прикидывается злобным ужасом подземелий, тебя послушать, так он вам прямо как мать родная был.

— Ну, нам и был как мать родная. Но с другими-то не церемонился, с гриффиндорцами особенно… Короче, я решил, что лучше перестраховаться. И книга все равно полезная, разве нет? Я тебе серьезно говорю, у нас ее все читают, чтоб знать, что и как. Не со всеми дома ведут беседы на эти темы. И, насколько мне известно, в других Домах таких книг нет.

— Какая потеря! — фыркнула Гермиона. — Пусть у нас нет подобного… кхм… наследия, но это же не значит, что мы думаем, будто детей в капусте находят.

Драко с интересом поднял брови:

— В капусте? Ха. Никогда не слышал такую версию.

— Потому что это маггловская поговорка. Так с чего вдруг…

— Ладно, — проворчал он, понижая голос и глядя куда-то мимо ее плеча, — я понял, вы всё знаете про секс, и вас просвещать не надо, а я дурак. Забудь.

— Ты мне совсем другое плел, — не сдавалась Гермиона. — Так что говори.

— А то что? Скажешь «фас» Поттеру и Уизли, чтоб они из меня правду выбили?

— Не искушай. Ты реально вел себя как придурок. И до сих пор ведешь. Ты же нормальный человек, с чего тебя клинит на ровном месте? Или это очередная игра?

— Я уже сказал, я просто… — он запнулся, обвел глазами туалет, проверяя, не торчит ли где Миртл, и заговорил еще тише. — Просто когда отец услышал, что ты и Снейп… он расхохотался и сказал… Гадость сказал, в общем.

— Что конкретно?

— Он сказал: «Ну все, грязнокровке конец! Из его постели прямая дорога в Мунго!» — Драко упорно смотрел мимо нее, и вид у него был сконфуженный донельзя. — Мне очень не понравилось, как это прозвучало. И я решил, что… ну… что лучше тебе знать все, что он… мог бы сделать. А поскольку я не знал, как тебе сказать, то… Вспомнил, что у нас книжка есть, а там всякого полно. Я когда сам ее читал, половины даже вообразить не мог. Но они-то взрослые… и опыта у них…

Гермиона шумно выдохнула и хлопнула себя руками по бедрам:

— Фу, блин… И ты из-за этой чепухи устроил такой спектакль?

— Спектакль или нет, но ты не бывала в штабе, — проговорил он едва слышно и, наконец, посмотрел ей в глаза. — Они хвастались такими вещами, что любого бы наизнанку вывернуло.

— И ты решил, что он тоже такой? Хорошего же ты мнения о человеке, который тебя защищал. Тебе не кажется, что это как-то уж слишком притянуто за уши?

— Да я сам обалдел, Грейнджер, — Драко поджал губы. Ей почему-то стало его жалко. Он не считал Снейпа ангелом во плоти, но и исчадием ада не считал тоже, подобное откровение наверняка и его шокировало, поскольку он совершенно не знал своего Главу Дома с этой стороны. — Я не поверил, конечно. Но потом задумался, вспомнил кое-какие истории, которые слышал в прошлом году, пока они все торчали в Мэноре… ну, и засомневался. Отец, опять же…

— Он тебе лапшу на уши вешал, а ты повелся, — отрезала Гермиона, стараясь говорить уверенно, поскольку некстати вспомнила, что видела в воспоминаниях Снейпа что-то про афродизиак. — Я спрашивала. Северус меня еще и высмеял за то, что мы обсуждаем такие глупости, и сказал, что мы слишком демонизируем Пожирателей и их злодейские развлечения.

— Ну не знаю, — пробормотал Драко не слишком уверенно, — я слышал...

— Мало ли что ты слышал. В любом случае, он меня не обижает. Я понимаю, вы там все в Слизерине опытные ловеласы и думаете, что…

— Да никто ничего не думает, — перебил ее Драко, явно обескураженный ее реакцией. — С чего вообще все решили, что в Слизерине одни извращенцы?

— Я, кажется, употребила совсем другое слово.

— Но вы же правда так думаете!

— Ну, а как еще думать? — удивилась Гермиона. — В книге этой такие вещи были, которые ни одному нормальному человеку в голову не придут, и Северус со мной согласен. А ты так точно ловелас. Я с четвертого курса наблюдаю, как ты то с одной, то с другой. Панси, бедная, еле успевала вклиниваться.

— Сказала девушка, которая зажималась по углам с мировой звездой квиддича, а потом с Маклаггеном под омелой стояла, — парировал Драко, осклабившись.

— Два! Два парня за три года! И то, с Маклаггеном я ходила только на вечеринку к Слагхорну. А ты…

— А что я? Чтоб ты знала, Грейнджер, у меня вообще было всего один раз, и то…

Он жутко покраснел и отвернулся, одергивая мантию:

— В общем, все, я рад, что у тебя все хорошо, и тебя ничего не шокировало. А если скажешь кому-то, я…

— Да кому я скажу, — протянула Гермиона, весьма озадаченная услышанным. Что это слизеринцев потянуло на откровения по весне? Или это как раз потому, что весна? — Слушай… ты серьезно, что ли? Ты же в Слизерине звезда. Да и у вас там столько возможностей.

— Каких еще возможностей? В слизеринских подземельях Снейп столько чар наставил, чтобы следить, кто чем занят, что не уединишься, а дома родители над душой висят постоянно. И так было всегда.

— В замке же полно других мест, — возразила Гермиона, в которой моментально проснулся интерес, какие такие чары наставлены в подземельях. — Если очень захотеть…

— Может, я не хочу вот так, — буркнул он под нос, не поворачиваясь к ней. — Я хочу, чтоб как положено. И чтоб красиво. А не в кустах по-быстрому. Наслушаешься таких россказней — и мерзко становится. Не хочу как они, — он потер метку на левой руке. На его лице было написано отвращение.

Ну надо же, какой эстет! Строит из себя циника, а внутри-то — романтик. Кто бы мог подумать? Гермиона вспомнила день, когда они с Северусом пришли в Паучий тупик после Мунго и как их не смутила даже грязь в доме и пыльные покрывала на кровати. Нет, она тоже хотела, чтоб было красиво и романтично, но чтобы Малфой… Парням вроде бы вообще без разницы, где и как, главное, чтоб было с кем.

— Зачем тогда с девчонками по коридорам под ручку ходишь? Луна вон тоже твою подружку изображала, пока вы тут с Пожирателями воевали, и никто даже не удивился.

— Репутацию поддерживаю. Я же Малфой. Любая должна обо мне мечтать.

— А тебе нужна такая репутация? — осведомилась она, глянув на часы, не слишком ли долго они оба отсутствуют.

— Ты просто не в курсе, как в мужской компании издеваются над неудачниками и девственниками.

— Так ты же и не девственник, с чего они будут над тобой издеваться?

— Психология такая, Грейнджер, — он повернулся к ней и потер щеки ладонями. — Что, Поттер и Уизли тебе ничего не рассказывают?

— Да не особо… Они как-то сами решают свои проблемы, ко мне приходят разве что за разъяснениями, почему девушки себя ведут так или иначе.

— Ну так вот, если парень не меняет подружек почаще или хотя бы не окрутил самую популярную девчонку в школе, он уже становится объектом для насмешек, а мне это триста лет не надо, мне и других проблем хватает. Поэтому у меня много подружек, по мне все сохнут, шлют мне записочки и все такое.

— М-да, — подытожила она, поднимая коробку обеими руками, — трудно быть Малфоем.

— Ты даже не представляешь, насколько. И я серьезно, Грейнджер — если ты хоть кому-нибудь…

— Да не скажу я, зачем мне это надо? Мне вообще все равно, сколько и чего у тебя было. Мы же… как ты там сказал в прошлый раз?

— Напарники? — он растянул губы в кривоватой, но уже вполне добродушной усмешке. За акромантулами они ходили уже раз пять, и каждый раз все успешнее. Гермиона кивнула, улыбаясь в ответ:

— Ага. Придешь на Гриммо на выходных? Гарри опять что-то задумал, но сказал, что расскажет на месте, когда все соберутся.

— А меня приглашали?

— Конечно. Сбор в субботу в одиннадцать утра.

— Ладно. Приносить с собой?

— Без спиртного. Сливочное пиво и пожевать чего-нибудь.

— Так и будете соблюдать школьные ограничения? Ну смешно же. Раз вам позволяется отлучаться на выходные, и за вами там никто не следит…

— А что, без алкоголя не может быть весело? Можно подумать, вы там в Слизерине только и делаете, что пьете.

— Не пьем мы, — хмуро буркнул он. — Говорю же — в подземельях кругом следилки стоят, где, кто, что и с кем. И на выходных если кто из старших и отлучается, то только домой. Родители волнуются.

У Гермионы болезненно сжалось сердце. Как бы и ей хотелось, чтобы родители были рядом… Увы, она не была уверена, что рискнет отыскать их и снять заклятие забвения. Неизвестно, что они скажут, когда все поймут и вспомнят. И захотят ли снова видеть дочь, которая насильно стерла им память и выслала из страны, пусть и ради безопасности. Не будь у нее сейчас Северуса, она бы уже волком выла. Собственно, она бы с радостью проводила с ним все выходные с утра до ночи, но он, узнав, что Поттер и компания собираются в доме Блэков, посоветовал ей не пренебрегать друзьями.

— Приходи, в общем, — сказала она Драко, поудобней перехватывая коробку. Ей уже не терпелось посмотреть, от кого письма. И надо проверить магией каждое, чтоб не было сюрпризов. Северус ведь сам не сможет. Еще схватит руками какую-то дрянь, мало ли кто и что мог прислать.

— Увидимся, — кивнул он. И, уже выходя за дверь, напомнил: — А сову заведите! Если мне завтра опять на голову посыплются совы — я вас прокляну, обоих!

У Гермионы после завтрака в расписании стояло окно, поэтому она отнесла коробку к себе в комнату, вывалила все на пол и принялась за проверку, не вскрывая сами послания. Среди отправителей значились семьи почти всех слизеринцев-старшекурсников. Остальных она просто не знала. Отложив в сторону несколько свертков, которые показались ей подозрительными даже после проверки, девушка начала укладывать конверты и свитки обратно в коробку, пока ей не попался сверток, подписанный «Гермионе Грейнджер. Лично». Странно. Зачем надо было отправлять это Малфою, если можно было отправить напрямую ей? Заинтригованная, она проверила сверток на скрытые чары, следы темной магии, но ничего не обнаружила. И хотя даже после этого оставалась большая вероятность найти в посылке необнаружимый яд или что похуже, Гермиона все-таки рискнула. Распаковав посылку с помощью палочки, чтобы не касаться ее руками, она обнаружила внутри небольшой плоский деревянный футляр. Несмотря на отсутствие каких-либо украшений, выглядел он богато — лакированное темное дерево, изящный серебряный замочек. Сверху лежала свернутая вдвое записка. Гермиона подняла ее в воздух левитирующими чарами и раскрыла.

Гермиона,

мы не были друзьями по множеству причин. Признаюсь, мне очень трудно перебороть все то, что мне с детства внушали дома в отношении таких, как ты — среди чистокровных волшебников немало снобов, как я теперь поняла, но я стараюсь как могу и надеюсь, что когда-нибудь мы сможем общаться без предрассудков. Мы хотели бы выразить тебе благодарность за то, что ты, невзирая на многолетнюю вражду наших Домов, никогда не выступала против нас первой, а также за то, что ты спасла жизнь профессору Снейпу, которого мы все очень ценим и ждем его возвращения в Хогварц.

Мы долго совещались, что приложить к письму. Я знаю, с нашей стороны за эти годы звучало немало насмешек, и ты наверняка это помнишь, но, пожалуйста, прими этот подарок, мы выбирали все вместе, скидывались мастеру, который его изготовил, и искренне надеемся, что он тебе понравится. Девочки знают, сколько времени порой приходится тратить на уход за волосами, а у лучшей ученицы на курсе наверняка хватает других забот.

П. Паркинсон

Гермиона перечитала письмо дважды. Панси?! Панси прислала ей это письмо и какой-то подарок? Салазар Слизерин, небось, в гробу перевернулся. И неоднократно. Еще и волосы упомянула. Вот же… Шесть лет обзывали ее нечесанным бобром, а теперь подарки шлют? Может, это такая издевка, чтобы всласть посмеяться над ней в очередной раз? Или попытка подлизаться? С них станется…

«Грейнджер, ты что? — тут же укорила она себя. — Может, они действительно хотят сделать тебе приятное, а ты сразу со своей паранойей. Они в самом деле очень любят своего Главу Дома, Драко же рассказывал, как Северус с ними возился, хоть и не обязан был…»

Любопытство одержало верх. Гермиона осторожно коснулась палочкой серебряного замочка и подцепила крышку футляра, по-прежнему не решаясь взяться за него руками. Память о буботуберовом гное, присланном ей разъяренной поклонницей Гарри на четвертом курсе, была еще свежа. В футляре лежал красивый костяной гребень, украшенный резьбой и монограммой, и набор серебряных шпилек. Изнутри к крышке футляра была прикреплена карточка с кратким описанием изделия и авторской печатью какого-то мастера — очевидно, известного, но Гермионе его имя ни о чем не говорило. Гребень прочесывал любое воронье гнездо всего за несколько взмахов, попутно придавая волосам блеск, а шпильки удерживали любую прическу независимо от объема и погодных условий. Гермиона залюбовалась гребнем, но на всякий случай проверила подарок еще несколькими заклинаниями, прежде чем рискнула взять его в руки. Вроде бы все в порядке. Повернувшись к зеркалу, она несколько раз провела гребнем по волосам и потрясенно уставилась на результат. Обычно ей приходилось использовать множество различных средств, чтобы волосы не топорщились во все стороны как наэлектризованные, но гребень мгновенно их пригладил.

Ну надо же! Она даже не знала, что такие вещи существуют.

«На то они и чистокровные, Грейнджер. Семьи с историей и традициями, даже в бытовых мелочах. Наверняка у всех богатых барышень из древних родов есть такие штуки. А остальные будут рыться в книжках, искать заклинания, зелья и пользоваться маггловскими шампунями».

На миг ей стало немного досадно, что она, рожденная в семье магглов, лишена всего этого. В подобных ситуациях она чувствовала себя в мире магов чужой. Но ведь родителей не выбирают. А Гермиона очень любила своих родителей, хоть они и не были волшебниками.

В Большой Зал к обеду она вышла с аккуратно собранными и закрученными в узел волосами, которые — о, чудо из чудес! — в самом деле не рассыпались, удерживаемые всего лишь несколькими шпильками. Раньше ей такой фокус удавался только после трехчасового пыхтения перед зеркалом и целого литра снадобья «Простоблеск». Бросив взгляд на слизеринский стол, она встретилась глазами с Паркинсон. Та бегло осмотрела прическу и одобрительно кивнула, едва заметно улыбнувшись уголками губ. Гермиона, чуть склонив голову в ответ в знак признательности, уселась за гриффиндорский стол, где ее тут же принялись бомбардировать вопросами Джинни и Парвати.

Какая-то совершенно невозможная, волшебная весна.

Примечание к части

**Я знаю, вот способ,

как нам дотянуться до неба.

Для моего разума нет пределов

Amaranthe

Твоя любовь так тиха,

что я чувствую, как мое сердце бьется между нами

The Hardkiss