О пользе старых законов (джен)

Наконец, все гости разошлись, и Теодор снял мантию и расстегнул верхние пуговицы рубашки. После сцены между Драко и Генри он боялся, что праздник обернется катастрофой, но все более-менее обошлось. Поначалу оставалась неловкость, но постепенно все стали вести себя, как привыкли. Им даже удалось сыграть в квиддич.

В целом день прошел неплохо.

Он взглянул на отца и Темного Лорда — они разговаривали у камина, проводив последних гостей. Когда Темный Лорд ушел наверх, к спальням, Теодор глубоко вздохнул и приблизился к отцу. Ему надо было узнать, не будет ли у Генри неприятностей.

Генри гостил у них всего несколько дней, но уже начинал Теодору нравиться. Нравилось, каким открытым он становился, как только начинал говорить, и бесстрашие, с которым он язвил о Темном Лорде, хоть ему и хватало здравого смысла делать это, пока тот не слышит. Теодор был почти уверен, что со временем они с Генри подружатся. Ну, по крайней мере, он на это надеялся.

— Отец?

Бенджамин обернулся.

— Тео! — сказал он с улыбкой. — Как тебе вечеринка?

Тео улыбнулся в ответ, но слабо.

— Что не так, сын?

— Мне кажется, не надо было приглашать Генри.

Бенджамин вдруг понял, что тревожит его сына, и он, положив ему на плечо руку, отвел его к гостиному уголку, где усадил на темно-синюю кушетку.

— Если бы ты его не пригласил, Марволо все равно настоял бы на его присутствии, — заверил он.

— Но это же был кошмар! — Теодор посмотрел на отца, нахмурившись.

— В контролируемой среде. — Теодор нахмурился сильнее. — Однажды ему пришлось бы столкнуться с твоими друзьями и их родителями. Сделать это на твоей вечеринке было относительно безопасно. Там были только люди, верные Темному Лорду. То, что там произошло, не уйдет дальше этих стен, — мягко объяснил Бенджамин сыну.

Теодор опустил взгляд и задумался. Ему не понравилась логика Темного Лорда, да и отцовская, наверное, тоже. Бенджамин, понаблюдав за ним, продолжил:

— Как тебе известно, скоро будет праздник у Малфоев. Лорд Слизерин будет приглашен вместе с сыном, а еще там будет министр и еще несколько не совсем дружественных чиновников и аристократов. Для Генри лучше было впервые пообщаться с твоими одноклассниками именно здесь. — В голосе Бенджамина появилось беспокойство: — Это же не испортило тебе праздник? Я бы не хотел, чтобы ты пострадал от мелочной политики.

Тео улыбнулся веселее и успокоительно погладил отца по руке.

— Все нормально, отец, — он покачал головой. — Жаль, что глаже не вышло, но все равно было весело.

С явным облегчением во взгляде Бенджамин встал и хлопнул сына по плечу.

— Иди-ка спать. И не волнуйся, проблем у Генри не будет.

Тео не был в этом до конца убежден, но кивнул и встал, коротко обнял отца одной рукой и скрылся на лестнице. Он не поверит, что Темный Лорд не собирался причинять вред своему приемному сыну, пока сам не увидит Генри на завтраке. Предупреждение отца, сделанное перед прибытием к ним Темного Лорда, все еще звучало у него в ушах.

* * *

Марволо стоял перед дверью в комнату Генри и слушал доносящееся изнутри шипение. Кажется, его сын рассказывал о том, как побывал в зоопарке и впервые заговорил со змеей. Он глубоко вздохнул, в последний раз мысленно проверил план разговора и окклюментные щиты — следовало сохранять спокойствие. Было бы нехорошо сорваться и напугать сына.

Сделав последний шаг, он постучал — достаточно уверенно, чтобы стук был услышан и не показался робким, но не слишком громко, чтобы не выглядеть агрессивным.

— Войдите, — услышал он изнутри голос Генри. Этот голос был окрашен множеством эмоций — злостью, подозрением, упрямством. Марволо нельзя было допускать ошибок: он понимал, что этот момент станет в их отношениях с приемным сыном поворотным. Именно теперь решится, сможет ли между ними установиться доверие.

Он открыл дверь и вошел. Его взгляд упал на Генри и Нагини, уютно устроившихся на кровати. Стоило ему шагнуть внутрь, как Генри попытался встать, но Нагини удержала его, навалившись на ноги.

— Не уходи! Вечера летом холодные, мне нравится рядом с твоим теплом.

Марволо рассмеялся. Нагини была неповторима — ему не попадались змеи настойчивей и остроумней.

— Не вставай, Генри. Это же все-таки твоя комната.

Мальчик с недоверием подчинился, а Марволо развернул стул, стоявший у стола, и со вздохом сел лицом к кровати. После целого дня на ногах было приятно отдохнуть. Он покрутил уставшими ступнями, прежде чем поставить их как следует.

— Мне сказали, тебе стало нехорошо. Сейчас уже лучше?

— Что этот гад наговорил? — прорычали с постели. И уже после: — Сэр?

Марволо пришлось прятать улыбку. Вон он, показался снова: мальчишка, противостоявший чудовищу, убившему его родителей. Хорошо, что Генри снова ощутил себя уверенней. Хотя бы настолько, чтобы спорить со своим опекуном.

— Драко Малфой не сказал мне ничего. Теодор сказал, что тебе стало нехорошо, а наследница Гринграсс — что в разговоре упомянули гибель твоих родителей. Логичное объяснение, почему тебе ни с того ни с сего стало плохо. Они не уточнили, что именно произошло. Но я могу предположить, что младший Малфой сказал что-то, что тебя расстроило.

Если бы взглядом можно было убивать, ему уже пришлось бы искать себе новое тело.

— Что тебе хотелось сделать после того, как он сказал… то, что сказал? — Марволо выразился немного неловко, но суть передать смог.

— Ударить его хотелось. Сильно. В нос, — мальчик уже заметно злился. Если бы его не держала навалившаяся на ноги Нагини, он, наверное, уже бы вскочил.

— И что ты сделал вместо этого? — он старался говорить спокойно, хотя сдерживать веселье становилось все сложнее, и следил за малейшими намеками, что надо сменить подход. Этот разговор не был поводом для смеха. Слишком многое стояло на кону, нельзя было забывать об этом. Пусть даже очень забавно видеть, что пятнадцатилетний мальчик, придавленный к постели огромной змеей, не показывает никаких следов страха — в отличие от множества взрослых волшебников, которых Марволо доводилось встречать.

— Ушел, — прошипел в ответ Генри.

Одобрительно кивнув, Марволо с гордостью улыбнулся:

— И поступить разумнее было нельзя. Молодец, Генри.

Мальчик разинул рот и уставился на него круглыми глазами, не понимая, что только что услышал. Марволо добавил тем же голосом, сдержанным и гордым:

— Прежде чем мы пойдем на следующую вечеринку, нам нужно обсудить темы, которые, скорее всего, будут там подняты, и способы переводить разговор, если тебе не захочется что-то обсуждать. Но, если возникнут сомнения, уйти — всегда лучше, чем атаковать. — Раздраженный внезапно нахлынувшим недоумением, он перешел к следующей теме. Нельзя ждать, пока Генри соберется с мыслями. Так Марволо рисковал быть втянутым в скандал, в котором у него не было никакого желания участвовать. Плюс не хотелось опять пугать мальчика, ведя себя, как Волдеморт.

— Пока мы не начали беседу о прошлом, хочу сообщить, что получил сегодня письмо из министерства.

Генри, приободрившись, осторожно сдвинул с себя Нагини.

— Нет, на твоих ногах так тепло… — сонно запротестовала она.

Генри слегка улыбнулся.

— Я их уже почти не чувствую, — ответил он. — Надо встать и походить немного.

— Мне ноги не нужны, — заявила Нагини. — Тебе, по-моему, тоже.

Марволо снова засмеялся.

— Дай ему встать, милая. Волшебники по земле не ползают.

Нагини неохотно подвинулась, выпуская Генри. Тот встал — медленно, боясь слишком резко нагружать затекшие ноги.

— Суд над твоим крестным отцом будет в понедельник. Мадам Боунс попросила меня прийти как свидетеля. Думаю, она просто не хотела, чтобы я участвовал в голосовании. Но я не совсем понял, почему ее это не устраивает.

Мальчик слушал с напряженным вниманием. Он был жаден до любой информации, но сомневался, что может ей верить. Вынув из кармана письмо, Марволо левитировал его сыну. Тот так и стоял у кровати, в брюках и рубашке. Мантию он уже где-то сбросил.

— Хочешь пойти? — не надо ничего предполагать, пусть мальчик сам принимает решения, когда только можно. У него никогда не было власти над собственной жизнью. Марволо до сих пор по себе помнил, каково это — Диппет и Дамблдор каждое лето заставляли его возвращаться в приют. При первой же возможности он начал распоряжался своей жизнью сам. Лучше разрешить то же сыну, чем дожидаться, пока тот сделает это силой.

— Разумеется, хочу! — возмутился Генри. — Как вы можете спрашивать, сэр!

— Я не предполагал, что ты не захочешь пойти. Но и обратного не предполагал тоже, — Марволо пожал плечами. — Решать тебе. Но я рад, что ты хочешь сходить. Думаю, тебе следует занять место Поттеров. Понаблюдать, как работает Визенгамот.

Мальчик неуверенно кивнул, побродил немного, остановился у окна, выходящего в сад. Марволо ненадолго опустил взгляд, поднял снова.

— Прежде чем я объясню, почему в прошлом я сделал то, что сделал, я прошу тебя ответить на вопрос: как ты думаешь, зачем я тебя усыновил?

Генри посмотрел на него с недоумением и присел на подоконник.

— Вам нужен был наследник, чтобы получить титул лорда Слизерин, а титул нужен был, чтобы достичь ваших целей, — он помрачнел, — о которых я ничего не знаю, — с каждым словом его голос становился все взволнованней, и под конец Генри спрыгнул с подоконника и заходил по украшенному цветочным узором ковру. — Так что я нужен вам живым, здоровым и, ну, может, даже счастливым. Но если вы женитесь, заведете собственных детей? Я заменим. Важен только на время, не насовсем, — он, тяжело дыша, уставился на Марволо. Зеленые глаза сверкали.

Марволо медленно кивнул и спокойно встретил его взгляд.

— Я подумываю жениться, — он поднял ладонь, пока Генри не закричал. — Но даже если я найду женщину, которую смогу убедить за меня выйти. Даже если у нас получится родить ребенка. Если ребенок окажется мальчиком и змееустом. Даже если все это произойдет, ты, — он показал на Генри пальцем, — все равно останешься моим старшим сыном и наследником.

Генри только фыркнул, явно не поверив ни слову.

— Если нужно, я поклянусь в этом, чтобы ты мне поверил, — и он действительно был на это готов. Марволо не думал, что найдет кого-либо более подходящего на роль наследника, чем стоящий перед ним мальчик. Дерзкий, расчетливый, упорный. Осталось лишь хоть немного завоевать его доверие. Планы Марволо куда легче было бы выполнить, будь на его стороне герой магического мира.

Мальчик смахнул с подоконника подушку, на другую оперся спиной. Он посмотрел на Марволо, прищурив глаза, и сменил направление разговора:

— Вы хотели не о будущем поговорить, а о прошлом.

— Ты прав. — Марволо снова вздохнул. Разговор предстоял непростой. — Когда я был молод, немногим старше тебя, я начал читать… дополнительную литературу. Меня интересовала любая магия, не только то, что давали на уроках. — Он знал, что мальчик пристально за ним наблюдает. Нагини тихонько посапывала, безразличная к повисшему в комнате напряжению. — Я обыскал запретную секцию и нашел немало книг, которые позже оттуда изъяли. — Следующая часть ему сильно не нравилась, но нужно было отвечать за свои ошибки и слабости. Если он не сможет рассказать об этом своему сыну ради того, чтобы завоевать его доверие, обо всех планах на будущее можно забыть.

— Я нашел ритуалы и старые заклинания, дающие могущество и бессмертие. И в юношеской заносчивости воспользовался ими, не думая о последствиях. — Он глубоко вздохнул и, закрыв глаза, откинулся на спинку. — Это, возможно, моя величайшая ошибка. По крайней мере, одна из пяти таковых. Она стоила мне большой части моей личности. Я утратил разум, способность понимать последствия действий, следовать заданной цели. — Марволо открыл глаза и встретил взгляд сына — пристальный, выискивающий ложь.

— Министру я сказал, что столкнулся с проклятым объектом и попал под его влияние. И в это следует верить всем за пределами этой комнаты, — он со значением посмотрел на мальчика. Тот казался удивленным. — Но именно моя собственная глупость привела к моим самым жестоким и бессмысленным поступкам.

Он сделал небольшую паузу, сотворив себе стакан воды — от долгих разговоров у него пересохло во рту, — и не стал обращать внимание, как его сын чуть вздрогнул, когда Марволо доставал палочку.

— Я был на пике могущества, если судить по моему влиянию и числу людей, которые меня боялись. Но если оценивать мою способность мыслить и планировать, силу моей магии — это был упадок. Тогда я этого не сознавал, но за последние недели понял, как дорого мне стоили мои действия.

Он наклонился вперед, облокотившись о колени и глядя в пол, стараясь четко показать, что он ничего не скрывает, что он откровенен, насколько это возможно.

— Тогда было сделано пророчество. Один из моих пожирателей смерти успел услышать его начало, прежде чем его заметили и выставили вон. Он хотел заслужить мое одобрение, отчаянно искал признания — в школе над ним издевались, многим он был безразличен, а в семье с ним обращались плохо. И он предстал передо мной: хоть он и не верил в предсказания, но не сомневался, что я захочу об этом узнать, и рассказал мне то немногое, что слышал. — Марволо обеими руками взлохматил волосы. — Может быть, это стало моей величайшей ошибкой, и уж точно одной из пяти. Я принялся действовать, исходя из недослушанного пророчества. — Это оказалось куда сложнее, чем он думал. Спектакль в министерстве был детской забавой по сравнению с откровенным разговором с сыном. — Видишь ли, в пророчестве говорилось об угрозе для меня, а я в своем тогдашнем состоянии подобное игнорировать не мог.

Генри, не в силах больше сдерживаться, громко его перебил:

— А я-то тут при чем?!

— «Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда… рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца…» — ответил Марволо, выразительно посмотрев на мальчика. — Вот что мне рассказали. И я немедленно начал искать единственную угрозу, способную мне помешать. Я решил выждать, так как далеко не одна пара трижды бросала мне вызов. Я даже не знал наверняка, должно ли было быть случаев ровно три и в какой именно форме они… — он сбился, огорченно хмыкнув. — Прорицания и пророчества в лучшем случае двусмысленны. Но я тогда уже был сумасшедшим параноиком. И когда в августе сообщили о том, что в конце июля родилось два мальчика, я решил выбрать одного из них.

— Меня, вы пытались убить меня, — в зеленых глазах был ужас.

Марволо кивнул и продолжил, пока мальчик снова не начал злиться.

— Да, я выбрал тебя. Теперь я знаю, что из-за того, что я решил преследовать Поттеров и сообщил об этом своим последователям, я лишился одного из своих шпионов, подтолкнув его к Дамблдору. Он предупредил директора и твоих родителей, и твоя семья спряталась. — Он снял с брюк воображаемую пылинку. — Я был крайне расстроен, когда не смог тебя найти, и возликовал, когда пришел Петтигрю и, гордый собой, сообщил, что может выдать мне Поттеров, — он закрыл глаза и устало покачал головой.

Теперь пора использовать промахи Дамблдора. Перенаправить злость, хотя бы частично.

— Значит, директор не сказал тебе о пророчестве? — спросил он с искренним интересом. Он не понимал, зачем старик оставил столько открытых дорог, что можно было просто прийти и похитить у него мальчика.

— Нет, не сказал, — Генри смотрел куда-то в пространство, и голос его звучал, как будто издалека. — Но я его спрашивал. Спрашивал, почему на нас напал Волдеморт, убил моих родителей, пытался убить меня. Он сказал, что мне еще рано знать, что со временем он скажет.

Марволо неожиданно ощутил ярость. И тут же растерялся. Это не было его чувство. Но ему некогда было осмыслить эту странность, потому что Генри встал и ударил кулаком стену. Раздался неприятный хруст. Встревоженно вскочив, Марволо хотел подбежать к нему, оценить ущерб, но остался на месте, не зная, как отреагирует мальчик на его приближение.

Резко обернувшись к Марволо, Генри прижал руку к груди и посмотрел полным бешенства взглядом.

— Почему? Почему?! — это была обобщенная форма вечного вопроса: «Почему я? Почему они?» — адресованного вселенной, и на этот вопрос Марволо ответить не мог. Но он все равно попытался.

— Я знаю, что никакими словами прошлое не изменить. Но когда ты уничтожил мой дневник, ты отменил часть ритуалов, стоивших мне разума. Ты вернул мне то, что я в своей надменности и страхе отбросил. Я уже не тот, кто пришел в твой дом в ночь Хэллоуина. Это ничего не меняет, знаю. Но ты вправе знать и решать самостоятельно, опираясь на факты, а не на ложь, догадки и предположения.

С озлобленным воплем Генри снова начал бить стену, и Марволо преодолел последнее разделявшее их расстояние, боясь, что тот всерьез навредит себе. Он развернул мальчика лицом к себе, подставившись под удары. И пока маленькие твердые кулаки молотили ему по груди, он с ужасом осознал, что беспредельная ярость, которую он чувствовал, действительно принадлежала не ему, а мальчику у него в руках. Временно не в состоянии об этом думать, он сосредоточился на том, чтобы помешать Генри вредить себе.

Через несколько минут ярость перегорела, уступив место беззвучным усталым слезам. Марволо осторожно отвел мальчика к кровати, усадил и опустился перед ним на колени, чтобы осмотреть руку, скорее всего, сломанную. Он думал, что Генри будет сопротивляться, выдернет руку, ударит снова или хотя бы оттолкнет. Он не ожидал раздавшегося вопроса и того, что он ответит на него искренне. Даже его иногда заставали врасплох.

— Зачем рассказал мне? — хрипло спросил мальчик.

— Я думаю, тебе надо это знать. И хотя мне кажется, что следует, вероятно, забыть о пророчестве и действовать, не принимая его в расчет, ты можешь решить иначе. Мне известно, как тяжело игнорировать то, что знаешь. Но понимать, что есть нечто важное, и не знать, что именно, не легче.

— Можно узнать целиком?

Он кивнул, осторожно осматривая руку.

— Да. Можешь снова спросить директора. Он присутствовал, когда пророчество было сделано. Или можем сходить в министерство. Все копии хранятся в Зале пророчеств.

— Какие у тебя цели? Так и не сказал.

Мальчик был прав, Марволо этого не сказал, и даже теперь надо было дать только основы. Сразу углубляться незачем.

— Я хочу, чтобы ни с одним магическим ребенком не обошлись, как со мной, с тобой, с Северусом. Маглы не должны нам вредить. И хочу, чтобы нас стало больше, нам нельзя вымереть. Мы и так в меньшинстве… — Да, рука сломана. Надо позвать целителя.

Следующий вопрос мальчика на миг лишил Марволо дара речи.

— Зачем ты сказал моей маме отойти?

— Откуда ты знаешь? — спросил в ответ Марволо.

— Я это слышу, когда рядом дементоры.

Решив не уточнять, когда тот столкнулся с дементорами, Марволо немного подумал и решил, что лучше будет сказать правду.

— Северус просил меня ее пощадить. Даже умолял. Я был доволен его работой, и потому попытался. Полагаю, они дружили в школе.

Смех поначалу был слабым и почти неслышным. Но скоро он стал громче, истеричнее, стал перемежаться со всхлипами. Генри ссутулился, заливаясь слезами и содрогаясь от рыданий.

Марволо растерялся. Ему еще не приходилось иметь дело с истерикой с такой стороны. Он не раз ее наблюдал — у жертв пыток, пострадавших от его руки или его последователей. Но еще никогда ему не доводилось никого утешать, никто не ждал от него подобного. Что же делать?

Но потом он почувствовал, как истерика нарастает в нем самом. Но этого не могло быть: он был сбит с толку, немного рассержен, но ничего более. Осознание ударило, словно бладжер. Он позвал Топпи, попросил успокоительное. И снова повернулся к плачущему сыну. Он чувствовал его эмоции. Его страх, огорчение, а теперь еще и это. Между ними была связь, и Марволо мог предположить лишь один способ, как такая связь могла сформироваться. И, если он был прав, перед ним вставала новая трудность.

Знал ли Дамблдор? Генри наверняка рассказывал о дневнике. И директор был уверен, что Марволо мертв не до конца. Значит, должен был подозревать, чем он пользовался, чтобы достичь бессмертия. Предполагал ли директор, что это за связь? Знал ли вообще о ее существовании?

От размышлений его отвлекла Топпи. Он взял пузырек, кивнул в знак благодарности и обратился к сыну:

— Генри, сынок, давай. Надо выпить зелье. Тебе надо успокоиться, ты же себе вредишь.

Пусть не сразу, но ему удалось — ласковыми словами, тщательно сдержанными интонациями — успокоить мальчика достаточно, чтобы тот выпил зелье и лег.

— Я тебя ненавижу. — В словах не было огня, не было чувства. Но это была правда. В этом Марволо не сомневался.

— Знаю. И понимаю. — Он осторожно снял с мальчика туфли, поставил у кровати; укрыл сына пледом. — Но я надеюсь, что однажды нам удастся действовать заодно ради взаимной выгоды. — Ответа на это не было, но Генри продолжал следить за ним взглядом, так что, вероятно, можно было задать вопрос: — У тебя в последнее время не было странных эмоций? Не соответствующих ситуации и тому, что ты чувствовал непосредственно перед этим?

Марволо задумался, как лучше выразить это словами, но его остановил изумленный взгляд зеленых глаз:

— Так это в обе стороны работает?

— Ты знал о связи между нашими сознаниями? — этого он не предвидел. Раз знал Генри, то будет чудом, если не знает Дамблдор.

— Конечно. Шрам всегда реагировал, когда мы рядом. В прошлом году мне снились места, где я никогда не был. — Генри немного оживился. — Что это за связь? Ты знаешь?

— Нет. Пока нет. Есть подозрения, но не хочу говорить о них, не убедившись.

Мальчик кивнул, соглашаясь.

— Я пошлю за целителем Гринграссом, пусть посмотрит твою руку. Думаю, ты ее сломал.

Когда Марволо встал, подняла голову Нагини.

— Что я пропустила? Ты почему так пахнешь? Как кролик на бегу.

Марволо покачал головой и прошипел заспанной растерянной змее:

— Побудь с моим детенышем. Его пока не надо оставлять одного, — и он, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты, чтобы вызвать целителя через камин. Лучше воспользоваться более традиционным способом связи, чтобы у Бенджамина посреди дома не объявился пожиратель смерти в полном облачении.

Теперь у него было решение проблемы с неустойчивыми эмоциями. Но вместе с ним пришли и новые тревоги. Дамблдор узнал о хоркруксах? Не грозит ли им опасность? Не ищет ли он их? Знал ли он, что один из них — Мальчик-Который-Выжил? А если знал, то что собирался предпринять? Насколько Марволо было известно, был лишь один способ уничтожить хоркрукс — для тех, кто не являлся его создателем: уничтожить носитель. Если удастся доказать, что Дамблдор все знал и планировал Генри убить, это будет последним аргументом, чтобы окончательно отвоевать мальчика.

* * *

Северус сидел в своей заполненной книгами гостиной у единственного окна. Легкий ветерок касался свежевымытых волос. После занятия с сыном Лили и короткого разговора с лордом он вернулся в тупик Прядильщиков (он не собирался звать это место домом), унося с собой записи по двум новым проектам.

Он испытывал огромное облегчение. От того, что все еще жив, что Темный Лорд допускает его в свои дела, что мальчик в безопасности. И он был рад, что больше не надо ждать, когда истечет срок ультиматума, прежде чем обрести мир.

Записи, которые ему дали — переводы, сделанные собственноручно Темным Лордом, — содержали информацию о двух сложных зельях, насколько он успел понять, еще находящихся на стадии разработки. Ему приказано было их закончить. Ему нравилось, когда работа была вызовом, и эти два состава явно удовлетворяли такому требованию.

Первое приглушало воспоминания, почти лишая их эмоциональной окраски. Ему не сообщили, зачем оно потребовалось Темному Лорду. Но он мог предположить, что его можно использовать для лечения психических травм, когда не помогают другие средства.

С другим зельем было проще. Судя по заметкам, его Салазар Слизерин пытался создать для своего сына и его возлюбленного, чтобы у них могли быть общие дети. Ему удалось сочетать наследственный материал обоих мужчин, но окончательного результата он так и не достиг. Беременность наступала лишь в половине случаев, а единственный родившийся ребенок вскоре умер.

Зелье определенно следовало доработать. Зная об открытиях, сделанных магловскими учеными в области репродукции человека, Северус уже видел несколько усовершенствований, которые могли способствовать успеху. Например, прием зелья следовало точнее рассчитать по времени, связав с менструальным циклом суррогатной матери. Кроме того, лучше было использовать другой носитель наследственной информации. Салазар Слизерин брал у сына и его партнера кровь и волосы. Северус сделал пометку, что стоило попробовать другие телесные жидкости. По крайней мере, для двух мужчин это должно было сработать. И вряд ли пероральный прием зелья был лучшим вариантом.

Северус с удовольствием записывал идеи, немелодично напевая себе под нос.

Оставалось придумать, как сбить со следа директора, и жизнь станет лучше, чем была долгие годы. Спасибо тому, что вернуло Темному Лорду разум, чем бы оно ни было.

* * *

Гарри застывшим взглядом смотрел на дверь своей комнаты, вполуха слушая пояснения целителя Гринграсса о том, как надо лечить его руку.

Он размышлял. В разговоре с Волдемортом всплыло несколько интересных моментов. И он совершенно не представлял, как к ним отнестись.

Значит, было пророчество, и директор о нем знал. Можно было понять, почему он не рассказал об этом после истории с философским камнем. В концe концов, Гарри тогда было всего одиннадцать. Но почему он не рассказал о сути пророчества, о том, что Гарри, может быть, единственный, кто может убить Волдеморта, когда тот уже вернулся? Он в свои четырнадцать уже мог понять, что стал из-за этого главной целью и что эта информация может быть использована ему во вред. Он знал о своем любопытстве и стремлении разбираться во всем до конца. И, как он думал, Дамблдору тоже все это было известно.

Если бы директор хотя бы намекнул на существование пророчества, Гарри уже был бы счастливее. Он, конечно, хотел бы узнать текст целиком, но вообще не подозревать о его существовании… так нельзя.

От того, что рассказал об этом именно Волдеморт, было еще обиднее. Гарри сознавал, что Волдеморт пользуется его жаждой знаний и склонностью Дамблдора хранить секреты, чтобы переманить его на свою сторону. И хотя он не сомневался, что тот говорил правду, он не забывал о том, что Волдеморт пользуется ситуацией в свою пользу.

Было пророчество. Волдеморт знал его первую половину и действовал, исходя, по крайней мере отчасти, из этого знания, когда пошел Гарри убивать. Было очевидно, что он уже совсем не такой, как тот, что вылез из котла на кладбище. Уйти от него Гарри не получится, потому что их связывает кровь. И не только та кровь, которую украл Хвост после третьего тура.

Почти не чувствуя, как покалывает руку от заклинания, которым целитель сращивал кости, Гарри заметил, как открылась дверь. Вошел Волдеморт, внимательно посмотрел на Гарри, определяя, в каком он состоянии. Если бы Гарри мог, он бы покраснел. Его окончательно добило, когда после пророчества он услышал еще и про то, что его мама со Снейпом дружили. Дружили! Он до сих пор с трудом мог это осознать. Мало кто рассказывал ему о его матери. Тетя Петуния даже имени ее не называла. И вот, уже много лет зная профессора Снейпа, он выяснил, что тот в школе был близким другом его матери.

Это было просто чересчур. Если бы не успокоительное, которое дал Волдеморт, Гарри, наверное, до сих пор бы психовал. Подумать только: он его, Волдеморта, бил, и все еще сидит себе на кровати, а не корчится на полу под каким-нибудь болезненным проклятием.

Целитель Гринграсс разговаривал с Волдемортом о том, что стало с рукой после контакта со вполне твердой стеной, а Гарри решал, что делать дальше. Волдеморт был щедр на информацию и вел себя прилично. Приходилось признать, что он вел себя приличнее, чем Дурсли. Дамблдор, похоже, информацию утаивал: от положения Гарри в магическом мире как наследника Поттеров с определенными обязанностями и до существования пророчества.

Если бы можно было обращать внимание только на это и забыть обо всем, что Волдеморт творил до утраты тела! Правда, все равно оставалось кое-что, что простить нельзя было: убийство единорогов и смерть Седрика. Но когда Волдеморт перестал быть бесплотным духом, он вел себя почти нормально… насколько Гарри было известно.

Все это было очень непросто. Гарри все еще хотелось Волдеморта ненавидеть — объявить голодовку, скандалить, ссориться, хандрить. В то же время хотелось пользоваться открывшимися возможностями: он мог учиться, о нем заботились, спрашивали об успехах в учебе, нанимали репетиторов, предоставляли одежду, регулярное питание и медицинский уход.

Почему именно он оказался в этом положении, когда непонятно, что решить, и спросить не у кого, даже с друзьями не обсудить?

Целитель Гринграсс ушел. Гарри так и не услышал, что он сказал. Он продолжал смотреть в стену. Щелкнула, закрываясь, дверь, и Волдеморт опять взял стул и сел лицом к постели Гарри. Он о чем-то размышлял, наверное, решал, с чего начать, но Гарри не стал ждать, пока тот начнет разговор.

— Я хочу встретиться с друзьями, — голос прозвучал бесцветно, без той уверенности, которую хотел придать ему Гарри. Успокоительное все еще сильно на него влияло.

Волдеморт взглянул на него задумчиво и кивнул.

— Думаю, мы можем включить твою встречу с ними в мои завтрашние планы. — Он еще раз кивнул. — Утром я думал посетить дома, чтобы ты выбрал, где хотел бы жить. Потом у меня на Косой аллее запланировано несколько собеседований. Я же не могу приглашать всех домой к своему другу. Можешь сопроводить меня завтра и встретиться с друзьями в кафе-мороженом?

Гарри невольно кивнул и слегка нахмурился. Ему честно хотелось ни в чем не соглашаться с Волдемортом, но это было ужасно трудно, когда тот говорил так логично.

— Ага, я не против.

— Я отправлю письма, когда мы закончим. Кого ты хотел бы пригласить?

Гарри задумался. Кого бы он хотел видеть? По Рону и Гермионе он скучал сильнее всего. Так что он хотел их увидеть. Но можно ли приглашать Гермиону? Не будет ли это для нее опасно?

— А что насчет маглорожденных? — спросил Гарри, не объясняя, зачем ему это понадобилось.

Но Волдеморт совсем не удивился, и объяснения ему, похоже, были не нужны.

— Так называемым маглорожденным от меня ничего не грозит. Как показал твой тест, представления об их происхождении неверны. А так как нас настолько мало, я хочу не убивать их, а поощрять окончательно стать частью нашего мира.

Гарри пришло в голову, что неплохо бы чем-то подтвердить это заявление, клятвой, например, но он сомневался, что стоит поднимать эту тему. И он помнил, в чем клялся Волдеморт, когда становился лордом Слизерином. Про благосостояние магического общества. Жаль, что это такое размытое понятие. Может быть, у них с Волдемортом разные мнения насчет того, что полезно обществу. Но все-таки — Косая аллея. Что он там сделает, при стольких-то свидетелях?

— Я хочу пригласить Гермиону… Грейнджер… и Уизли. — Он вспомнил, что лучше быть вежливым, и чуть позже добавил: — Сэр.

— Хорошо, завтра в это же время мы с ними встретимся. — Рассеянно поглаживая Нагини, подползшую к нему за время беседы, он полувопросительно сказал: — Ты говорил, что шрам реагирует на мое присутствие. Как именно? И как он себя проявляет с тех пор, как я тебя усыновил?

Гарри потер упомянутый шрам только что вылеченной рукой и попытался стряхнуть дурман зелья.

— Его покалывало или жгло. В последние дни я чувствовал в основном счастье. — Он уже чувствовал себя совсем усталым.

— Я хочу проверить свою теорию об этой связи завтра вечером. Чем раньше мы узнаем наверняка, что это, тем быстрее выработаем способ ее заблокировать или разорвать.

Кивнув, Гарри зевнул и спросил, медленно моргая, чтобы прояснить расплывающееся зрение:

— А как это проверить? — и, еще раз зевнув: — Сэр?

— Для этого есть ритуал. Это единственный способ, — добавил он, так как Гарри напрягся. — И он не включает ни крови, ни боли, ни еще чего-либо темного по мнению министерства. — Улыбнувшись, Волдеморт предложил: — Тебе лучше поспать, детали мы можем обсудить завтра. Я напишу приглашения и разошлю их с эльфом. Добрых снов, Генри.

Вскоре он ушел, а Гарри поплелся в ванную готовиться ко сну. Он надеялся, что, встретившись с друзьями без наблюдения Волдеморта, сможет снова научиться его ненавидеть.

* * *

Люциус сидел у себя в кабинете со стаканом огневиски, потирая висок. Судя по всему, глупость Драко не имела границ. За один день он сумел сорвать своему отцу все труды по продвижению в главные советники Темного Лорда. Если не получится исправить нанесенный ущерб, можно очутиться где-нибудь на уровне Хвоста. При этой мысли Люциуса передернуло.

По возвращению домой он от души отчитал Драко. И задал написать эссе о том, что именно тот сказал, насколько это было неразумно, что следовало сказать вместо этого и как он намерен исправлять причиненный вред во время пикника, который через несколько дней должен был состояться в усадьбе Малфоев.

Если это не поможет, придется доставать из чулана отцовскую розгу. Он спрятал ее туда вскоре после рождения сына, не желая поддерживать традицию. Но если тот продолжит упорно провоцировать Темного Лорда, порка, может быть, еще спасет Драко жизнь.

От этих мыслей его отвлек эльф, сообщив о прибытии Темного Лорда, и Люциус встал, гадая, что привело его сюда так поздно вечером.

Он поклонился: в кабинет вошел повелитель, все в той же одежде, что на празднике у Теодора Нотта.

— Мне нужно воспользоваться твоей ритуальной комнатой, Люциус. Проследи, чтобы к завтрашнему вечеру она был готова.

Озадаченный неожиданной просьбой, Люциус кивнул.

— Мне приготовить ее к чему-то определенному?

— Не надо, я все принесу с собой.