О пользе старых законов (джен)

Четверг, 25 января

Первым, что увидел Марволо на накрытом к ужину столе (если не считать ожидающих его восхитительно пахнущих вафель), были два письма у его тарелки. Обычно письма доставляли в кабинет. Значит, Флимм счел их достаточно важными, раз принес сюда вместе с вечерней газетой.

Подойдя к своему месту и сев, он посмотрел на письма, левитируя чай в чашку одной лишь мыслью. От кого они, он понял по первому же взгляду на свое имя, написанное на конвертах. Почерк Генри — несколько улучшившийся, но все еще неопытный — он узнал бы где угодно, а колючие строки, вышедшие из-под руки мастера зелий, не оставляли никаких сомнений в личности отправителя.

Вынув палочку, он использовал выявляющие чары. Проверять, не проклял ли кто-то письма, давно стало второй натурой. Он привык полагаться на Флимма и доверять ему, но все равно оставался чрезмерно осторожен. Пусть он и недолюбливал Грозного Глаза Грюма, в его возгласах о «постоянной бдительности» был резон.

Отпив чаю (не добавить ли еще ложку сахара?), Марволо попытался вообразить сценарий, при котором его сын мог прислать письмо одновременно с деканом. Будь это что-то серьезное, Северус не посмел бы тянуть и сообщил немедленно, патронусом или иным срочным способом, а Генри возможность связи, которая была намного быстрее совиной почты, давало зеркало.

Значит, что-то официальное, но не срочное?

Он решил начать с письма Северуса, так как был почти уверен, что тот изложил все кратко и полно. Подростки бывают излишне эмоциональны и многословны, по крайней мере, если судить по его прошлому опыту, который после усыновления Генри только подтвердился.

Быстрым и слабым режущим заклинанием он вскрыл конверт без палочки и, привычно встряхнув кистью, развернул письмо.

Марволо пробежал красными глазами письмо и постепенно расслабился. Действительно, ничего серьезного. Письмо было отправлено утром, сразу по окончании завтрака, перед началом уроков. Северус счел, что это подходящее время, чтобы уведомить Марволо (которому он, судя по обращению, писал как декан его сына) о небольшом столкновении, произошедшем прошлым вечером в слизеринской гостиной. Судя по всему, Генри показал себя очень хорошо. Может быть, и не придется принимать меры, чтобы напомнить родителям этих неосторожных учеников, на что Марволо готов ради защиты своего сына.

Но, пожалуй, можно устроить светское мероприятие — ужин, к примеру, — и сделать пару намеков на произошедшее. Как-никак, в обществе нормально относятся — даже поощряют — тех, кто хвастает успехами своих детей.

Он вообразил, какое это произведет на них впечатление, и на его лице появилась легкая усмешка. Они, разумеется, запаникуют, но попытаются это скрыть. Это будет прелестно. Надо будет проконсультироваться с Барти и подобрать дату для ужина.

После короткого отчета Северуса, по сути, не требовавшего от Марволо никаких действий, от письма Генри он ожидал более пространного пересказа тех же событий. Но оно оказалась на совсем другую тему и написано было скользящими, почти текучими линиями змеиного языка.

«Дорогой Марволо,

хотя мы много раз обсуждали повседневные события нашей жизни, некоторых тем мы очень успешно избегаем.

Знаю, что это очень неслизеринский подход, но, как мне кажется, не существует по-настоящему хорошего способа уклончиво, но однозначно сказать о том, о чем мне бы хотелось.

Скоро к нашей семье присоединится Маркус, и я чувствую, что пора прояснить кое-что насчет нашего общего прошлого, настоящего, которое предъявляет нам свои требования и ожидания, и будущего, каким мы его хотели бы видеть.

Учитывая, какие будут подняты темы, могут разгореться эмоции, так что, по-моему, лучше будет, если миссис Гойл будет так добра и согласится стать нашим посредником и переводчиком. Мне она всегда помогала понять, что я чувствую и откуда это могло взяться. Надеюсь, что-то подобное она сумеет сделать и для нас обоих.

Может показаться странным, что ради этого я пишу письмо, но эти вопросы уже довольно давно крутятся у меня в голове и, несмотря на наши ежедневные разговоры, я так и не набрался смелости их задать. У письма есть преимущества, которых не хватает разговору лицом к лицу.

С нетерпением жду ответа,

Генри

PS: Пожалуйста, передай привет от меня Нагини»

Марволо медленно отложил письмо. Странно, но больше всего его внимание привлек тот факт, что Генри ни словом не упомянул о конфликте в гостиной.

Разумеется, он не мог отрицать, что они с Генри о многом не заговаривали. Например, о поимке, пытках и последующем заключении Каркарова, хотя Генри технически присутствовал, когда Кэрроу того принесли. И недавнюю смерть предателя тоже не упоминали.

Марволо не пытался скрыть от сына того, что пожиратели смерти до сих пор существуют: он принимал его вызовы посреди собраний, так что Генри, конечно же, знал, что происходит. Но они никогда об этом не разговаривали. Разумеется, он сказал Генри, с какими семьями у него особенно прочная связь (то есть фактически перечислил фамилии тех, у кого была метка), чтобы сын знал, к кому при необходимости обращаться за помощью.

И Генри неоднократно видел, как пожиратели смерти приветствовали Марволо, когда он вызывал их с помощью измененной метки.

Но, в конце концов, все наблюдения, которые Марволо позволял делать Генри, не могли заменить разговор и не давали Генри возможности задавать вопросы.

Было ли разумно допустить этот разговор, если тот имел все шансы перейти в столкновение? Этого Марволо не знал. Могла всплыть тема побега пожирателей из Азкабана. Если Генри задаст правильные вопросы, будет упомянута смерть Беллатрикс… и решение ею пожертвовать. Или то, что братья Лестрейнджи на самом деле живы.

С другой стороны, эти вопросы Марволо может обернуть себе на пользу. Зачем тогда игнорировать явную потребность Генри обсудить эти вещи?

Такую тактику использовал Дамблдор, и она с треском провалилась. Потому следовало сказать ей решительное нет. Он не мог закрыть глаза на вежливую просьбу о беседе.

Но прежде чем вернуться в кабинет и написать письмо (казалось уместным использовать тот же способ связи), Марволо решил все-таки поужинать. Не пропадать же хорошей еде. При этом он мысленно составлял письмо мадам Гойл — надо было сообщить ей о желании Генри прийти на сеанс вместе с Марволо и обсудить некоторые касающиеся их обоих вопросы. Не перечесть ли договор о секретности, который он с ней заключил? Лучше перестраховаться, чтобы ничто предосудительное из их разговора не достигло авроров.

На тщательное составление писем и изучение документов нужно много времени. Марволо лег поздно, выпив немного снотворного; чтобы выделить место на постели, пришлось подвинуть недовольно бурчащую Нагини. Та обвилась вокруг Марволо, и он, вздохнув, погрузился в спокойный сон.

* * *

В комнате наверху, где они жили с двумя другими девочками, Ноэль заплетала Эноре волосы — осторожно и терпеливо, точь-в-точь, как учила их бабушка. Обычно косички держались больше недели, но они все равно переплетали их чаще.

Это успокаивало.

Энора держала письмо от матери и молчаливо обдумывала то, о чем там было написано. В комнате было тихо, только потрескивал огонь да звякали бусины; другие девочки еще не пришли. Наверное, они все еще в общей купальне — наслаждаются баней или бассейном с пеной.

— Как по-твоему, как пройдет встреча? — вдруг спросила Энора. Она продолжала теребить письмо, так что ясно было, о чем речь.

— Так как я не знаю про этого волшебника ничего, — в смысле, кроме слухов, — мне сказать, по сути, нечего, — ответила Ноэль, пожав одним плечом, хоть ее сестре этого и не было видно. — Но мама наверняка задаст много вопросов. И потребует ответить.

Энора только ответила «м-м-м», соглашаясь.

Обеим, сколько они себя помнили, всегда было интересно, кто их отец. Их любимым занятием по вечерам, когда спать еще не хотелось, было гадать, почему мама не сумела его найти, чем он занимается. Лежа в постелях, они часами придумывали фантастические истории, что их отец супергерой, принц или король, волшебник, а может, даже шпион, как Джеймс Бонд.

Теперь письмо матери дало им факты, но история все равно была фантастическая. Казалось, будто она появилась из их любимых сказок. Молодой человек не ладит с семьей; его несправедливо обвиняют в предательстве друзей и на долгое время отправляют в тюрьму. Он сбегает, его признают невиновным, и, наконец, он начинает искать своих дочерей. При желании из этого можно было создать сюжет для трагедии или любовного романа.

Но трудно было поверить в то, что это действительно правда.

Завершив еще одну косичку большой бусиной, Ноэль постаралась сформулировать, что было у нее на уме:

— Помню, те, кто в прошлом году ездил в Хогвартс, рассказывали тамошние истории. Что Блэки объединились с тем их Темным Лордом. Что раз Сириус Блэк тоже из них, то только естественно, что он предал так называемых друзей… — Она какое-то время подбирала слова. — Боюсь, англичане могут подумать, что мы такие же, как полагается быть ведьмам из Блэков. Обреченные на безумие.

— Не надо так! — потребовала Энора. — Ты не хуже меня знаешь, как преувеличивали эти слухи. Они же нужны были, только чтобы удивить посильнее, как и рассказы про задания. Драконы, русалки, акромантулы… Сфинкс! Не переживай раньше времени. Вот встретимся с ним, там и посмотрим.

— Так ты хочешь с ним встретиться? — у Ноэль такой уверенности не было. Ей, без сомнений, было интересно. Но в то же время она боялась того, что могла узнать о человеке, оказавшемся их отцом.

Вдруг он захочет их использовать, чтобы у него были наследники?

Ей всегда хотелось, чтобы у нее был отец, который хотел бы ее понимать, проводить с ней время. Поэтому ей всегда больше нравились те истории, где ему приходилось с чем-то бороться, сражаться изо всех сил, чтобы их сберечь, чем те, где он был могучим героем. Потому что если он мог быть с ними, то почему не пришел?

— Я хочу с ним встретиться. А то лет через, ну, я не знаю, десять ужасно было бы оглядываться в прошлое и спрашивать себя: «Что, если?» И все еще надо сделать тест на отцовство. Пока у нас только слово незнакомого волшебника, что где-то есть старинный гобелен и на нем мы дочери лорда Сириуса Ориона Блэка, — как всегда терпеливо объяснила Энора. Из них двоих она была более спокойной.

Теперь уже Ноэль ответила задумчивым звуком, принимаясь за следующую косичку. Сперва они дождутся, когда мать расскажет о человеке, заявившем, что он их отец. А там видно будет.

* * *

Пятница, 26 января

— Любезно с твоей стороны меня навестить, Элфиас, — поприветствовал Альбус нового гостя. Он как мог старался выглядеть выздоравливающим, хотя даже дорога от двери до гостиной была для его тела трудновата. Он работал над тем, чтобы немного восстановить выносливость, но дело шло медленно.

— Почему бы мне не навестить старого друга? — отозвался Элфиас, с наигранной обидой прижимая руку к груди напротив сердца. — И я надеялся немного поговорить о сплетнях, которые сейчас ходят в министерстве.

Он со вздохом осел в выцветшее кресло. Альбус никогда не понимал, почему его брат упорно поддерживал в своем доме такую однообразную цветовую гамму — в основном оттенки коричневого. Кожа, дерево, и все коричневое.

— Слухи? — поинтересовался Альбус, пытаясь не выдавать жадного любопытства. Сколько ни положи времени на чтение свежих газет и изданий, ничто не заменит тех вещей, о которых люди говорят вполголоса и за закрытыми дверями.

— Да. Как-то так получается, что никто на самом деле не виноват в тех некомпетентных изменениях в процедуре усыновления, что произошли уже после того, как Долорес Амбридж приговорили к поцелую. Кое-кто поговаривает, что из-за ее жажды мести сформировался мстительный призрак и саботирует все своей темной энергией.

Мстительный призрак? Альбус насмешливо фыркнул. Дементоры поглощали души полностью, после поцелуя от Долорес Амбридж никакого призрака не осталось бы.

— Так все сошлись, что это она одна виновата? В самом деле? Это легкий выход для тех, кто просто согласился с изменениями, не подумав о последствиях.

Альбус, разумеется, понимал, что те, кто участвовал в организации этого беспорядка, согласились только ради того, чтобы у них в долгу были более влиятельные персоны или потому что настолько наивны, что их смогли обмануть. Но, так или иначе, прятаться за покойницей было трусливо.

— Ты знаешь, как это бывает, Альбус, — отмахнулся Элфиас. — Легко сказать, что ничего не знал, а то и действительно ничего не узнавать, просто плыть по течению нынешней министерской бюрократии.

Кивнув (так все и было), Альбус умело сменил тему на то, что его больше интересовало. Они выпили целый чайник чая и съели тарелку выпечки, потом распрощались, и Альбус вновь остался один.

Итак, первый толчок к изменениям в усыновлении дала Долорес Амбридж, воспользовавшись в качестве инструмента наивностью мисс Саммерс. Но, насколько Альбусу было известно, молодой маглорожденной неоткуда было взять влияние, необходимое, чтобы эти изменения реализовать.

Элфиас сказал, что за прошедшее время об этом столько говорили, так много предположили разнообразных идей, кто, что и почему сделал, что уже невозможно стало хоть что-то разобрать в создавшейся путанице.

Альбус не был так в этом уверен и, вынув лист пергамента и перо, начал составлять письмо министру. Может быть, он сумеет докопаться до корня загадки, обратившись к наиболее заинтересованному лицу. Раз министр ничего не знал (а Альбус достаточно хорошо знал Корнелиуса, чтобы предположить, что тот не сумеет правдоподобно изобразить неведение), это могло дурно отразиться на его отношениях с другими чиновниками министерства и, возможно, поставить под угрозу его положение.

Альбус надеялся, что сумеет узнать, кто и почему мутил воду и будет ли тот (в зависимости от его мотивов) полезен или опасен.

* * *

Быстрыми широкими шагами Сириус спешил по холодному Парижу к месту, которое Оливьен выбрала для их встречи.

Чувствовал он себя так себе; вообще говоря, он определенно нервничал. Во-первых, он был в костюме — официальной магловской одежде, которую любил не больше, чем парадные мантии волшебников. Кроме того, он не смог заранее посетить место предстоящей встречи, так как получил письмо с ее решением практически в последний момент. С его стороны это должен был быть жест доброй воли, но похоже, что Оливьен решила воспользоваться возможностью выбора места, чтобы выбить его из колеи.

На его вкус, это была слишком уж слизеринская тактика.

Так или иначе, размышления об этом заставляли его переживать только больше, так что лучше было сосредоточиться на том, чего он надеялся этой встречей добиться. Еще немного сведений о своих дочерях и их матери, а также разрешение встретиться и поговорить с девочками.

Волнения добавляло то, что Сириус не знал, чего от встречи хочет Оливьен.

Может быть, надо было согласиться на предложение Лунатика и взять его с собой. Все-таки союзник поблизости — хороший способ успокоить нервы.

Наконец Сириус остановился перед кафе, адрес которого ему дали. Кафе выглядело довольно уютным местечком. Собравшись с духом, он подошел к двери, открыл ее и вошел, расстегивая пуговицы пальто. Внутри было намного теплее, чем снаружи, где погоду портила вялая морось.

Быстро осмотревшись, Сириус понял, что первое впечатление было верным. Тут было уютно. А в углу, откуда было видно всю комнату, сидела женщина, соответствующая данному Сэмом описанию Оливьен Моро, и помешивала какой-то горячий напиток в большой кружке.

Итак, игра началась. Второго шанса произвести первое впечатление не будет, а Сириус очень хотел произвести хорошее впечатление, раз обстоятельства так значительно изменились. В конце концов, они уже когда-то встречались, и то, что Сириус ничегошеньки не помнил, наводило на мысль, что, вероятно, тогда он точно хорошего впечатления не оставил.

Набрав воздуха, Сириус подошел к сидящей женщине, улыбнулся (хотелось бы верить, что вежливо) и слегка поклонился:

— Оливьен Моро?

— Oui, — ответила она, смерив его оценивающим взглядом темных глаз, от которого ему захотелось поежиться, словно это профессор Макгонагалл собиралась отчитывать его за розыгрыш. — Полагаю, вы Сириус Блэк?

Даже ее голос внушал ту же жуть, которую умела наводить преподавательница трансфигурации. Хотя Сириус, конечно, никогда этого не показывал.

— Это я, — он еще раз коротко поклонился. Голос у него был твердым, но он был почти уверен, что то, что он уже дважды поклонился, выдавало его нервозность.

Узкая изящная рука махнула на лавку напротив той, где сидела Оливьен, и неприкрытый приказ был подкреплен требованием:

— Пожалуйста, сядьте.

Повесив пальто на крючок на стене поблизости, Сириус расстегнул пиджак и устроился на лавке. Некоторое время они с Оливьен молча глядели друг на друга. Как и говорил Сэм, эта женщина оказалась впечатляющей личностью и, вероятно, могла бы вынудить отступить любого мужчину, который дерзнул бы заступить ей дорогу. Если она была такой же властной при их первой встрече в том клубе… Сириус легко мог представить, чем именно она в ту ночь привлекла его внимание.

— Как дорога? Хорошо долетели? — ее явно не смущало молчание, в отличие от многих ведьм, которые его добивались. Они молчание не переносили и начинали о чем-нибудь говорить, если он просто стоял и молчал. А теперь уже он не смог промолчать.

— Нормально. Но перепад температур, как всегда, шокирует. В январе в Европе всегда такая неприятная погода, — ответила Оливьен, и они затеяли пустой разговор о трудностях дальних путешествий, дурной погоде и Париже, пока официант принимал у Сириуса заказ и нес его кофе с молоком и предложенный десерт.

— Можете что-нибудь сделать от подслушивания? — спросила Оливьен и неопределенно взмахнула рукой, намекая на магию.

— Разумеется, — кивнул Сириус. Он вынул палочку, оглянулся, не смотрит ли кто, и применил заклинание, которое на их седьмом курсе распространилось среди студентов Хогвартса. — Теперь то, что мы скажем, не будет услышано другими.

Он даже не знал, как к ней обращаться! У них общие дети, казалось бы, можно даже перейти на «ты», но он не хотел выглядеть слишком поспешным. Очень неловко.

— После того, как домой к моей матери пришел ваш сыщик, я поспрашивала по знакомым о вашей семье, — заговорила она, и у Сириуса внутри что-то оборвалось.

С таким началом для него все могло закончиться плохо. Зачем нормальному человеку встречаться с бывшим, пусть и несправедливо, заключенным, сыном такого известного темного семейства, как Блэки? Если же она хорошо относится к такому прошлому, то он, может быть, сам не захочет делать одну из близняшек наследницей.

— Мне обрисовали довольно… пеструю картину. И я решила, что лучше узнаю вашу биографию непосредственно от вас, — она снова смерила его взглядом. — У меня было впечатление, что вы — мужчина, стремящийся брать от жизни все. Теперь, узнав, что в то время в Британии гремела война, я, пожалуй, могу понять, почему вы могли таким стать. Но мне нужно выяснить, кто вы сейчас. Так что, прошу, объясните, почему вы считаете, что мне следует позволить вам быть частью жизни моей дочери.

Так она еще более хороший человек, чем он смел надеяться. Отпив кофе, Сириус обдумал, с чего начать и о чем сказать. История была слишком длинной, чтобы давать ее полностью. Придется пройтись по основным вехам.

Стараясь держать себя в руках, он начал:

— Думаю, большая часть того, что вам сказали о Блэках, недалека от истины. Последние десятилетия оттуда выгоняли всех более-менее приличных людей. Одну из моих кузин вышвырнули за то, что она влюбилась в маглорожденного волшебника и вышла за него замуж, а не согласилась на устроенный для нее брак. У них очаровательная дочь, она сейчас работает аврором. — Сириус не дал себе погрузиться в перечисление всех, кого выгнали из семьи, и понадеялся, что одного примера достаточно, чтобы показать, что в семье больше разнообразия, чем гласит официальная версия. — Я сбежал от требований подчиниться роду, так как был наследником, и поддерживать чистокровную бре… пропаганду, как только достиг возраста, в котором можно как следует начинаешь сознавать последствия. Тот факт, что ни моя мать, ни отец не получили бы премию «Родитель года», особенно после того как мое распределение пошло вразрез с семейными традициями, только усиливал желание оказаться где-нибудь подальше. Оглядываясь назад, я сожалею лишь о том, что бросил своего младшего брата. Судя по тому, что я узнал, вернувшись, он не был настолько безнадежно пропащим, как мне тогда казалось.

Короткий, знакомый укол боли напомнил Сириусу о его вине. Может быть, если бы он остался, Регулус не присоединился бы к пожирателям смерти и не был позже убит при попытке скинуть лорда Волдеморта.

Еще один глоток замечательного кофе дал сил перейти к следующей части:

— Я присоединился к группе сопротивления, сражавшейся против террористической организации, известной как пожиратели смерти, так как чувствовал, что моя должность аврора поможет им, а само министерство слишком поддалось коррупции, чтобы что-то суметь предпринять, — Сириус вздохнул. — Туда же вошли многие из моих ближайших школьных друзей. И вскоре стало ясно, что наши шансы в лучшем случае призрачны. Люди исчезали, их находили мертвыми, убитыми какими-нибудь жуткими способами… По-моему, вы правильно догадались, что подтолкнуло меня искать компании в клубах. Смерть действительно могла настигнуть в любой момент.

Это было напряженное время. Полное тревог, битв, чувства, что делаешь то, что должно, что сражаешься за правое дело.

Сириус покачал головой:

— Та же безоглядная дерзость, из-за которой я сбежал из дома, стал аврором и вступил в сопротивление, привела к тому, что меня арестовали и посадили в тюрьму. В камере у меня было много времени подумать. И с тех пор, как я был освобожден благодаря действиям лорда Слизерина… я продолжаю работать над тем, чтобы повзрослеть.

Он осмелился посмотреть на Оливьен, только сейчас осознав, что, рассказывая о прошлом, избегал ее взгляда. Лицо ее было так непроницаемо, что она с легкостью смогла бы участвовать в любом министерском мероприятии или заседании Визенгамота. На нем не было ничего, кроме вежливого интереса.

— Тот факт, что я по-прежнему имел право стать лордом Блэк и получить все связанное с этим богатство и влияние, стал для меня сюрпризом. Но так как моего крестника — Гарри Поттера, вы, возможно, знаете его под прозвищем Мальчик-который-выжил, — усыновил лорд Слизерин и я столкнулся с необходимостью чем-то ему помочь, я все-таки принял ответственность, от которой когда-то уклонился. — Сириус снова вздохнул. Оливьен ни за что не разрешит ему встретиться с близняшками. — Пытаюсь использовать свое влияние на благо. Я хочу улучшить законы, охраняющие права детей и тех, кто заражен ликантропией, исправить ошибки прошлого. Не уверен, что получается, но я пытаюсь.

Сириус замолчал и, немного помедлив, принялся за десерт, потому что иначе встал бы и начал ходить туда-сюда.

Почему она ничего не говорит?

— Что ж, вы дали мне хорошее представление, что думаете о себе. Но не причину, по которой считаете хорошей затеей встретиться с моими дочерьми, — голос был все таким же спокойным и сильным.

Сдержав мысли, дернувшиеся в совершенно неуместном направлении, — такой голос да в спальне, жаль, что он не помнит, — Сириус кивнул. Она была права.

— Да. Теперь, узнав, что я отец, я чувствую, что должен предложить им возможность со мной познакомиться. Они достаточно взрослые, чтобы самостоятельно решать, хотят продолжить общение или нет. Я очень надеюсь, что они позволят мне стать частью их жизни. Слишком поздно, понимаю, но никто из нас не знал друг о друге…

Сириус замялся. Хотелось бы сказать, что он повел бы себя иначе в ту ночь, — не погнался бы за Питером, — если б знал о дочерях, но уверенности в этом у него не было, и лгать он не рискнул. Он шевельнулся на лавке, скрипнув кожей сиденья, и положил ладони на стол, чтобы не барабанить нервно пальцами.

— Вижу, вы уже достаточно повзрослели, чтобы подобающе одеваться, — усмехнулась Оливьен, махнув указав на его костюм.

Сириус невольно рассмеялся:

— У меня есть хороший друг, к которому можно обратиться за советом, собираясь на что-нибудь не связанное с квиддичным матчем или походом по барам и клубам, — он снял воображаемую пылинку и расправил складочку на рукаве пиджака. — Одежда — непростая часть взрослой жизни, но я готов учиться.

— Боюсь, этого будет достаточно, — вдруг снова посерьезнела Оливьен. — Я напишу девочкам, узнаю, хотят ли они с вами встретиться. Так как сейчас они учатся, придется как-то договариваться со школой, если они не захотят ждать до следующих каникул, а пока, — она вынула блокнот и карандаш, — я хотела бы больше узнать о том, что подразумевает роль наследницы, что значит быть членом семьи Блэк и какие еще будут для девочек последствия, если они на это согласятся.

Вынув приготовленные заранее документы, Сириус стал отвечать на вопросы, которые интересовали Оливьен. Он совсем немного изменил правила относительно назначения наследников, убрав требование, чтобы те были выпускниками Хогвартса. Разумеется, он удивился, обнаружив, что там нет ни ограничений по полу, ни требования, чтобы наследник родился в законном браке. В сочетании с обязательным посещением Хогвартса это смотрелось странно. Особенно если вспомнить, какие правила были в других семьях. Слизерину нужен был говорящий со змеями мальчик. Иногда эти требования поистине абсурдны.

Они проговорили несколько часов, а потом разошлись, пообещав поддерживать связь.

* * *

Суббота, 27 января

— Ну зачем тебе тут оставаться? Это же выходной в Хогсмиде! — огорчился Рон, когда Гарри объяснил друзьям, что направляется в Больничное крыло. — А я думал, мы все вместе пойдем. Одной компанией.

Гарри закатил глаза:

— Никто не мешает вам идти одной компанией, если я останусь, Рон. У меня сеанс с миссис Гойл и уроки с профессором Снейпом.

Так как у Гарри все лучше получалась окклюменция, они смогли уменьшить число занятий. Но Гарри подумал, что встреча с Марволо затронет неприятные чувства, и попросил профессора по ее окончании помочь с медитацией. Как ни удивительно, тот согласился. Хотя иногда их старая неприязнь все еще давала о себе знать, они теперь ладили намного лучше.

— А перенести нельзя? — чуть ли не проныл Рон, и Гарри задумался, почему его присутствие кажется для друга таким важным.

Он махнул рукой на остальных, неспешно приближавшихся к дверям (приотстали только Невилл с Гермионой), и с легким недоумением спросил:

— Если хочешь идти вместе, то зачем стоишь тут, со мной? Я же остаюсь в замке, а те, кто идет в деревню, уже почти снаружи?

Торопливо попрощавшись, Рон побежал догонять, оставив Гарри стоять перед дверями Большого зала и качать головой. Иногда Рон был странным.

Развернувшись, Гарри пошел в окружении младших гриффиндорцев и рейвенкловцев, возвращавшихся в башни и предвкушающих, что гостиные будут полностью в их распоряжении, так как старшие ушли в деревню как минимум на утро.

В Больничном крыле ему улыбнулась мадам Помфри и указала в сторону комнаты, которую ему обычно предоставляли для сеансов:

— Оба уже там. Я послежу, чтобы вас не беспокоили.

Гарри благодарно кивнул, подошел к двери — закрытой и, вероятно, защищенной чарами, — и постучал.

— Входите! — отозвалась изнутри миссис Гойл, и он зашел.

Давно он так не нервничал. Волнение лишь немного ослабло, когда он заметил знакомые рисовальные принадлежности, удобные кресла, поставленные треугольником, и напитки, чтобы было чем промочить пересохшее горло.

— Здравствуйте, миссис Гойл, — поклонился Гарри. После того, как она ответила, он обернулся к Марволо, сидевшему с чашкой чая в руке, и, лишь долю секунды помедлив, сказал: — Отец.

— Здравствуй, Генри, — ответил Марволо, и Гарри показалось, что в его взгляде промелькнула неуверенность. Списав это на игру света, он подошел к свободному креслу и сел.

Некоторое время все молчали, и Гарри, хоть и сам попросил об этой встрече, почувствовал себя очень не в своей тарелке.

Наконец мадам Гойл, исполняя роль посредника и арбитра, начала разговор за них:

— Мы встретились, потому что Гарри попросил о возможности лично поговорить с лордом Слизерином о некоторых волнующих его вещах. Я подписала договор, благодаря которому все, что сегодня здесь прозвучит, будет охраняться даже строже, чем позволяло соглашение о конфиденциальности, подписанное мною в начале наших сеансов. Итак, если лорда Слизерина устраивает защита этой комнаты, ты можешь приступать, Гарри.

Не то чтобы такое привлечение к нему внимания особенно помогло, так что Гарри поспешил задать вопрос, пришедший ему в голову при упоминании дополнительного договора о секретности:

— Вы подписали еще один договор, миссис Гойл?

— Да, — серьезно кивнула она и продолжила, прежде чем Гарри успел задать следующий вопрос: — Это выглядело разумным решением, учитывая, о чем сегодня может пойти разговор, к тому же для общества полезнее будет помочь тебе и твоему отцу разобраться с трудностями, чем сообщить правоохранительным органам об опасных планах, которые я могу узнать.

Это было сказано с таким спокойным видом, что Гарри даже не сразу сообразил, что она действительно решила сохранить преступления в тайне от авроров, так как считала, что в дальней перспективе так будет лучше для всех.

Гарри медленно моргнул, почти не обращая внимания на усмешку Марволо, наливающего себе чай.

— Ладно. — К их разговору определенно подготовились. — Вообще-то об этом довольно трудно говорить. — Если тебе тяжело, скажи для начала об этом. Эта техника уже не раз ему помогала, и Гарри использовал ее не задумавшись. — Намеки были, конечно. Некоторые, в общем-то, вполне прозрачные. Вроде того моего звонка, прервавшего собрание, или то, как целитель и профессор иногда кланяются наедине… Но из-за того, что пожиратели смерти до сих пор существуют, — не знаю, в каком качестве, — мне сложнее принять то, насколько сильно изменились мои желания и отношение к Марволо и то, как мы взаимодействуем.

Если не обращать внимания (хоть немного), что Марволо сидел прямо перед ним, говорить становилось легче, и Гарри почувствовал, что начинает увлекаться, и слова уже не приходилось выдавливать силой, наоборот, надо было стараться не увлечься. Он лишь краем глаза заметил, как миссис Гойл жестом остановила Марволо, не давая прервать поток слов.

— Как мне принять и замалчивать то, что человек, запытавший других до безумия, получил второй шанс и стал секретарем? Если мой друг почти что сирота, потому что его родители в больнице и почти себя не осознают? Как я могу беспокоиться за человека, во имя которого творили все эти жестокости?

В его голосе явственно звучало отчаяние, мольба помочь справиться с этими противоречивыми чувствами. Вина и счастье.

— Потому что это здорово, когда кого-то и правда интересует, какие у меня оценки, как прошел день, какие планы на будущее. Но хотя большая часть плохих вещей случилась в прошлом и сделана была Волдемортом, Марволо не такой законопослушный, как хочет казаться. Или нет?

Последнее с заметным нажимом было обращено Марволо, по-прежнему бережно державшему в руках чашку. Его палочки нигде не было видно. Зеленые глаза Гарри сосредоточились на Марволо, отслеживая каждое его движение.

— Я не уверен, что могу по-настоящему понять, что ты испытываешь, — Марволо говорил осторожно, медленно, словно взвешивал каждое слово, испытывал, несет ли оно нужный ему смысл. — И не уверен, могу ли оказать нужную тебе поддержку. Но я готов попытаться.

Гарри сел на краешек сиденья, вцепившись в подлокотники, пожалуй, с излишней силой. Он готов был выслушать, так как Марволо действительно изменился. Волдеморт даже не подумал бы об этом заговорить. Черт, он бы и Гарри не оказывал и тени того внимания и доброты, которые Марволо демонстрировал все чаще и чаще.

— Как я говорил, темная метка была создана мной с использованием различных заклинаний, обетов и ритуалов. Я взял из них то, что счел полезным, и смешал воедино. В основе же это старинное заклинание, использовавшееся у нас в роду в те времена, когда одна семья могла поклясться служить другой, более сильной, ради взаимной выгоды. — Гарри кивнул: Марволо уже говорил ему что-то в этом роде, когда объяснял, почему не сдал властям беглецов сразу, как их обнаружил. — Многие были сбиты с пути тем, что я говорил им как Волдеморт. Я причинил им вред. Уничтожил все хорошее, что они потенциально могли совершить, так как из-за моих действий они в конечном итоге оказались в тюрьме. Взять твой пример: у Барти были большие трудности с отцом. Он всегда был недостаточно хорош, не получал нужного ему внимания и одобрения. Я воспользовался этим, чтобы подчинить его, изменить его и его взгляд на мир так, как мне это было выгодно. — Неверной рукой поставив на стол чашку, Марволо сцепил пальцы — так крепко, что побелели костяшки. — И он не был единственным. Младший брат твоего крестного. У него был потенциал. Мои поступки привели к его смерти, к смерти множества людей, каждый из которых мог творить добро, мог оказать влияние на наше общество. — Марволо поднял взгляд и встретился глазами с Гарри: — Моя связь с ними, как сюзерена, требует от меня исправить причиненный им вред. Клятва, которую я дал как лорд Слизерин, обязует действовать на благо нашего общества. Убивать или еще как-либо увеличивать число смертей — не благо, в это я точно верю. Каждый, кто может принести миру пользу, должен иметь на это шанс. — Он сглотнул. — Знаю, ты уже понял, что некоторые тактики, которые наиболее праведные люди считают бесчестными, или нечистоплотными, или почти незаконными, иногда необходимы для дела.

Марволо помедлил, и Гарри после недолгого и неловкого молчания понял, что от него ждут подтверждения. Он кивнул:

— Дедушка Поттер тоже это говорил, как и мадам Лонгботтом. Она сказала, некоторые люди противоречат из принципа, просто потому что предложение перед Визенгамотом сделал кто-то определенный. И что иногда необходимо их перехитрить. Но это не включает убийства. — В этом Гарри был уверен точно, хоть и остальные вещи могли теряться в мешанине оттенков серого.

Марволо задумчиво склонил голову:

— Возможно, нет. Но тебе следует знать, что во времена, когда создавалось заклинание верности, именно лорду полагалось определять, как карать своих людей за нарушение его законов.

Теперь уже Гарри сглотнул. Он, может, и знал это… абстрактно. В школе говорили о ранней истории Британии. Но одно дело, когда учитель рассказывает об обязанностях феодалов, и совсем другое — когда сидящий напротив человек говорит, что вправе приговорить кого-то к смерти, потому что тот поклялся ему в верности.

— Должен быть способ лучше! — неожиданно для себя воскликнул Гарри, вскочив, и сделал шаг вперед, сжав кулаки. Сам себе удивившись, он разжал дрожащие ладони и отступил, со вздохом плюхнувшись в кресло.

Безрадостный смех Марволо удивил его еще больше.

— Не знаю, поверишь ли ты мне, но я пытался найти другой способ справиться с Беллатрикс и ее безумием.

У Гарри поползли на лоб брови. Старого лорда Яксли не упомянули вместе с безумной тетушкой Драко. То есть Марволо искал способ помочь Беллатрикс Лестрейндж, но не избежать убийства Яксли?

— И мне полагается верить, что старый Яксли покончил с собой от стыда? — спросил он с таким скепсисом, что его заметил бы даже Рон, у которого на их курсе было меньше всего слизеринских качеств.

— Расследование четко показало, что именно он держал пузырек с ядом. Других следов не нашли, — ответил Марволо, но Гарри понял, что тот был там и заставил Яксли себя убить. Это было ясно по тому, как Марволо держался, по его речи, по ударению на некоторых словах. На суде такое не предъявишь, но Гарри это знал твердо. Чудно, как можно научиться читать людей, просто находясь в обществе тех, кто постоянно этим занимается.

— Мы оба знаем, что настоящий слизеринец, если дать ему достаточно времени, не попадется, — Гарри старался говорить сдержанно, но на лице Марволо промелькнуло веселье, давая предположить, что усилия были потрачены зря.

Ответит ли Марволо честно? Тот факт, что мадам Гойл попросили подписать еще договор, указывал, что он, по крайней мере, собирался быть откровенным.

— В чем разница между Беллатрикс Лестрейндж, которая многих убила и двоих запытала до безумия, а потом попала в тюрьму, и человеком, который жил, как требует общество, — внешне, по крайней мере? Почему первую стоит спасать, а второго нет?

Гарри почувствовал, как ускорилось дыхание, словно он пробежался бегом, торопясь на урок. Он ждал ответа Марволо. Какая-то частичка его все еще ожидала, что его отругают за вопрос (к счастью, с лета эта частичка стала меньше), и от этого он нервничал.

— Хорошо подмечено, дельный вопрос, — неожиданно похвалил Марволо, но Гарри не успел как следует прийти в себя, как он продолжил, ничем не показывая, как ко всему этому относится: — Ничто из того, что делала Беллатрикс до моего падения, не противоречило моим приказам. Когда я вернулся и мое сознание достаточно прояснилось, чтобы можно было почувствовать требования связи между нею и мной, я начал чувствовать необходимость что-то сделать, так как я подвел ее, — он сделал едва заметную паузу, — и остальных.

Я испробовал все, что смог придумать, и пожертвовал ей ради блага прочих, лишь когда не оставалось иного выбора и она начала действовать вопреки моим новым приказам. — Снова опустив взгляд, Марволо напряженно сжимал руки. — Корбан Яксли, с другой стороны, нарушал приказы не раз.

Гарри вспомнил, как Септимусу приказали по окончании Хогвартса жениться на ведьме, хотя Корбан и знал, что Септимус гей и женщины его не интересуют, и это противоречило приказу Марволо. Но когда еще он не подчинился?

Были еще те похищенные ведьмы. Если Гарри не путал, одним из похитителей оказался сын Корбана. Имел ли старый лорд к этому какое-то отношение?

Кивнув, Марволо подтвердил его мысли, видимо, все прочтя по лицу. Слегка пристыженный, Гарри осознал, что здорово расслабился, как всегда с ним бывало на сеансах психотерапии.

— Яксли, видимо, считал, что те молодые люди поступают правильно и в соответствии с моей волей. Я не мог этого допустить, так как я не оправдываю похищения, изнасилования и рабство.

После этого решительного заявления в комнате повисло молчание.

Гарри собирался с мыслями. Могли ли авроры связать действия покойного лорда Яксли и его сына? Корбан сумел уклониться от Азкабана после падения Волдеморта. Он, вероятно, заявил бы, что ужасно разочарован в сыне, но ничего не знал.

Одно в нынешней британской системе правосудия было для Гарри совершенно ясно: если у тебя есть деньги и ты из «почтенной» семьи, тебе многое может сойти с рук.

И разве он не собирался идти на уступки?

— При каких обстоятельствах ты можешь задуматься об убийстве другого человека? — спросил Гарри, не объясняя, почему ему хочется это узнать.

Марволо немного подумал, снова взял чашку (из которой опять пошел пар) и, сделав глоток, ответил:

— В ситуации, когда буду вынужден защищать себя или других, я сочту, что другого выхода нет. Однако, обороняя Нору, я обратил внимание, что использование летальных средств для защиты может потребоваться только в случае, когда противник действительно сильный или их много. В данный момент я достаточно хорош, чтобы мало кто представлял для меня угрозу, — он неприкрыто усмехнулся. — Зачем лишать себя интересной задачи и пользоваться простыми, но летальными заклинаниями, если можно поймать нападающих?

Было ли этого достаточно?

Гермиона, наверное, возмутилась бы, потому что Марволо не сказал просто, что убивать плохо и он будет избегать этого любой ценой.

Но если игнорировать хулигана, то это его не остановит и не помешает ему переключиться на более интересную или доступную цель. И точно так же говорить, что никого не убьешь, потому что это неправильно, и игнорировать перед этим некоторые важные моменты не совсем верно.

Была ли их ситуация идеальной? Нет.

Было ли это легко? Да как это могло быть легко?

Но, может быть, этого было достаточно.

Марволо готов был объясниться перед Гарри, и его объяснения были логичны. Ну, более или менее.

— Я так чувствую, что с лета мы стали семьей. Настолько, насколько это пока возможно, наверное. — Снова Гарри выбирал путь с осторожностью, обходя возможные пропасти и шаткие камни. — А когда в эту семью войдет Маркус… Его вопрос, почему ты зовешь меня Генри, хотя я Гарри, навел меня на мысль… Я хочу, чтобы ты звал меня Гарри.

Вот, он это сказал. И внезапно страх, что Марволо отклонит это предложение, пусть даже он сам говорил, что ждет его, заслонил все остальное. Ужасно будет, если его сейчас отвергнут. Если Марволо откажется признавать их близость, заявит, что ничего такого не было, Гарри не будет знать, что делать.

Это страх исчез так же быстро, как и появился, как только Гарри увидел открытую, ослепительную улыбку на лице Марволо.

— Благодарю тебя, Гарри, что дал мне такую привилегию. И, надеюсь, ты понимаешь, что я готов ответить на любые твои вопросы или, по крайней мере, выслушать их, если ты вдруг спросишь что-то, о чем я не волен говорить. Даже в отношении тех, кто лично связан со мной заклинанием верности. Меня недавно посетила мысль, что, отменив ритуалы, удерживающие меня в этом мире, я вполне могу умереть до того, как скончаются все, кто мне клялся, и тогда наша с ними связь перейдет тебе как моему наследнику.

Ужас при мысли, что он будет отвечать за Барти Крауча, или за братьев Лестрейнджей, за Кэрроу, за своего профессора зелий, затенил всю радость от того, что Марволо согласился использовать его прозвище.

Гарри сам не помнил, как добирался до класса зелий, где его уже ждал профессор Снейп, который помог ему погрузиться в глубокую медитацию — как раз то, что сейчас было нужно. Одно он знал точно: как-то так оказалось, что его ждала Луна, и ее успокоительное присутствие сопровождало его всю дорогу до подземелий.

* * *

Забрав палочку из узорной шкатулки, которую принесла с собой мадам Гойл, он попрощался с Гарри — как приятно было наконец использовать менее формальное обращение! — который был явно сам не свой и весьма рассеян, и пошел к границе школьной территории.

Вместо того, чтобы вернуться домой в Гриффин-хаус, Марволо аппарировал в штаб и направился в комнату для дуэлей.

Хоть он и проследил, чтобы его секреты были защищены, говорить обо всем этом с Гарри в присутствии целительницы было нелегко для нервов. Задумываться о своих чувствах, об ошибках прошлого было страшно. Тяжелее, чем сражаться со смеркутом или видеть, как боггарт принимает форму его собственного трупа.

И это однажды случится?

Марволо сотворил фарфоровую статую безликого человека, только чтобы немедленно разнести ее в облако мелкой белой пыли. Ему требовалось избавиться от нервной энергии, скопившейся за время беседы.

Как же тяжело иметь чувства. Но сколько же от этого хорошего.

Временно перестав думать о чем-либо, Марволо создавал и уничтожал статуи одну за другой, пока не устал настолько, что смог наконец успокоиться.