Некромант (джен)

Ему казалось, что он парит в чём-то, не имеющим ни запаха, ни плотности, ни температуры, ни верха, ни низа. Ему было… нет, ему как раз не было. И его не было, и он был всем, и всё было им. А потом среди этого не-бытия пришло ощущение парения и осознание того, что он — есть. Это длилось — он не знал, как долго, потому что времени здесь тоже не было. Ничего здесь не было — только он и это ничего.

Потом стали всплывать воспоминания. Кусочками: вот море… камни… ощущение шершавой мягкой ткани… огонь… чашка чая с молоком… Она принесла новое — вкус, и он почувствовал его так остро, что вдруг начал ощущать себя — язык, горло, потом сердце… кровь, бегущую по жилам… Это было интересно, и он принялся изучать себя: как расправляются и опадают лёгкие, как движется по его телу кровь… Тело. У него есть тело. Или он есть у него? Или он и есть оно? Так он начал думать, и это оказалось и сложней, и увлекательней, чем просто наблюдать за собой.

Воспоминаний становилось всё больше, и теперь их стало настолько много, что он в них тонул и путался, и чем больше пытался разобраться и хоть как-нибудь их упорядочить, тем сильнее они перемешивались, и в какой-то момент он сдался и просто позволил им быть — и тогда они вдруг сами начали выстраиваться в некую последовательность.

Но он всё равно в них путался, и никак не мог понять, что же в них есть общего, и чем больше становилось их, тем меньше ему вообще хотелось быть. Чем больше он вспоминал себя, тем меньше ему хотелось быть и возвращаться.

А потом вдруг прямо перед ним возникло нечто полупрозрачное и очень на него похожее.

— Ты обещал! — обвиняюще воскликнуло оно, указывая на него вытянутым пальцем. Он смотрел на неё непонимающе, и она, сжав пальцы в кулаки (пальцы! Это пальцы. Кулаки. Руки. Ноги. Голова… это же ребёнок. Девочка. Лет десяти-одиннадцати), вдруг топнула ногой и сморщилась так, словно собиралась плакать. — Ты обещал, что позаботишься о Брауни! Я всё жду и жду, и никуда не ухожу — а ты забыл его в шкафу в кармане!

«Что?» — кажется, сумел, наконец, выразить он непонимание

— Ты забыл! — крикнула девочка и, резко развернувшись, указала куда-то в сторону — и он увидел окровавленную комнату, и эту девочку в крови, и небольшого тёмно-рыжего щенка с длинными висящими ушами и волнистой шерстью, и себя, освобождающего её душу из умирающего истерзанного тела, и услышал:

— Вы его возьмёте? Его зовут Брауни. Возьмёте?

— Мне не нужен щенок. Зачем он мне?

— Любить! Я о нём так мечтала! Мне его подарили только вчера. На день рождения. Почему вы нас убили?

— Я не знаю. Иди. Там твои родители. Иди, тебе пора.

— Возьмите Брауни, пожалуйста! Пожалуйста! Я так мечтала…

— Я отдам его кому-нибудь. Кому он будет нужен. И кто его полюбит.

— Обещаете?

— Да. Ступай. Тебе нужно идти дальше. Здесь всё закончилось.

— Но за что вы нас? Мы же ничего не сделали…

— Я не знаю. Как тебя зовут?

— Я Эстер. Там мама!

— Иди к ней.

— Вы же позаботитесь о Брауни?

— Да.

И увидел, как превращает щенка в платок и кладёт его в карман.

— Ты забыл! — сказала снова девочка. — Ты обманул меня!

Это было… неправильно. Он точно знал, что должен исправить это, потому что обманывать нельзя. Он попытался как-то выразить это понимание, но у него не получалось, и девочка вдруг оказалась рядом, и протянула руки, и… и он их почувствовал, и в этот миг к нему вернулись чувства.

— Обещай, что ты найдёшь ему того, кто будет его любить! — потребовала девочка. — Он теперь проснулся, и он ждёт! Он так долго ждал!

Так долго…

Долго…

Он не сразу понял, что это такое.

Долго…

Это…

Время было последним, что к нему вернулось, и тогда он понял, что он — Рабастан, и открыл глаза.

И увидел балдахин. Синий и расшитый звёздами.

Некоторое время Рабастан просто на него смотрел, медленно осознавая, что совсем подобного не помнит. С левой стороны смотреть ему что-то мешало — словно бы он этот глаз закрыл, и Рабастан сморгнул, но, открыв глаза, увидел то же самое. Опустив взгляд — это простое движение далось ему не без усилия — Рабастан разглядел аккуратно подвязанные к столбикам балдахина шторы, а затем и покрывало, тоже синее, без звёзд. Странно, он не помнил этой комнаты — почему Родольфус положил его сюда? Или это дом Малфоев — и, опять же, почему он не в своей комнате?

Рабастан пошевелился. Тело было слабым, но вполне послушным, только что-то по-прежнему закрывало обзор слева. Это не особенно мешало, просто раздражало, и Рабастан медленно поднял левую руку и потёр ей левый глаз, но ничего постороннего там не было, а сам глаз был, кажется, в порядке…

Кажется? Или же в порядке? Рабастану показалось, что он что-то почти вспомнил, но додумать не успел: дверь открылась, пропуская незнакомого бледного мужчину с совершенно белыми кудрями и светло-серыми глазами. Впрочем, его лицо показалось Рабастану знакомым, но он даже не успел начать вспоминать, где встречал его, когда вошедший, подойдя к самой кровати, заговорил:

— Почему ты это сделал?

Голос Рабастан вспомнил мгновенно, но вместо ответа изумлённо уставился на того, в чьих чертах теперь уверенно узнал Сириуса Блэка. Но зачем он перекрасил волосы? Или… Или это… седина?

— Зачем ты это сделал? — настырно повторил Блэк, и ещё один кусочек воспоминаний встал на место. В самом деле, каким же ему ещё быть, как не седым и белокожим. И глаза… какие были у него глаза? До того, как они оба оказались за Завесой?

Стоп. Блэк? Здесь? Причём свободный? Невозможно. Где они находятся?

— Что это за место? — спросил Рабастан. Голос прозвучал довольно слабо и ужасно хрипло, и только выговорив эту фразу, Рабастан осознал, до чего у него во рту сухо.

— Что, не нравится? — ухмыльнулся Блэк. — Уж что есть. Так почему?

— Что это за место? — повторил Рабастан.

— Просто комната, — Блэк пожал плечами. — Расчистили тебе. Почему ты спас меня?

— Я не понимаю, — пить хотелось, а вот просить — нет, так что Рабастан потёр кончик языка о зубы, надеясь так простимулировать выделение слюны — но, к его досаде, этот приём почти что не помог: видно, воды в теле было слишком мало. — Что это за место?

— Ты у меня дома, — наконец, соизволил Блэк ответить. — И я хочу знать, почему ты меня спас?

Дом Блэков? Что… нет — как Рабастан попал сюда? Почему это случилось, Рабастан, наверно, понимал — или ему так казалось — но каким образом? И где остальные? Где Родольфус?

— Где мой брат? — спросил Рабастан.

— Где положено, — Блэк оскалился, став на миг очень похож на свою анимагическую сущность. — В Азкабане.

— Что? — Рабастан даже приподнялся, охваченный почти что паникой. — Ему нельзя в Азкабан!

— Да ну? — Блэк расхохотался коротко. — А как по мне, ему там самое место. Как и всем твоим дружкам. И тебе — но я сперва хочу узнать ответ. Так почему ты меня вытащил?

— Остальные тоже там? — Рабастан лихорадочно пытался сообразить, что могло произойти. Арка… Отдел Тайн… Там был Дамблдор… значит, они все попались. Но тогда он тоже должен был бы оказаться в Азкабане, или, в крайнем случае, в Мунго. Что он делает у Блэка в доме? Дамблдор принёс его сюда? Чтобы что? И кто ему позволил? Хотя кто бы ему мог помешать… и всё же это странно.

— Не все, к сожалению, — ноздри Блэка хищно вздрогнули. — Например, мою кузину ваш хозяин утащил с собой. Но остальные — все, кто был — там, да. И даже Малфой! — добавил он с не очень понятной Рабастану насмешкой. Впрочем, судьба Малфоя не то чтобы совсем не волновала Рабастана, но он сейчас его тревожили совсем друге люди.

— Эйвери? Мальсибер? — спросил он, вглядываясь в худое хищное лицо в обрамлении белоснежных кудрей.

— Да все там, — Блэк сощурился, не скрывая то ли радости, то ли торжества. — Все твои дружки. И ты туда отправишься, когда ответишь.

— Обещаешь? — быстро спросил Рабастан.

Ему нужно было в Азкабан. Немедленно, сейчас! Если он ещё не опоздал.

— Ты соскучился? — Блэк, похоже, вправду удивился.

— Мне нужно в Азкабан, — Рабастан сел, слишком медленно, но прямо. Видимо, он попросту ослаб, но это поправимо.

— Впервые в жизни вижу человека, который так туда торопится, — Блэк теперь разглядывал Рабастана как какую-то диковину.

— Тороплюсь, — подтвердил тот. — Я отвечу, если ты дашь слово, что…

Стоп. Что он несёт? Ему просто нужно выбраться из дома — а потом он долетит и сам. Хотя это «просто» может оказаться очень непростым.

— …тебя туда отправлю? — закончил за него Блэк. — С удовольствием. Не сомневайся даже.

— Обещаешь? — настойчиво спросил Рабастан.

— А ты думал, отпущу тебя? — почему-то разозлился Блэк. — Чтоб ты дальше убивал?

— Как я оказался здесь? — ярость Блэка Рабастана успокоила. Значит, он его вернёт — вероятно, в аврорат, а они уже его отправят дальше. Что бы ни было, на Рабастане уже есть один пожизненный приговор, плюс ещё побег — его наверняка вернут в тюрьму… если не приговорят, конечно, к поцелую.

Нет, так не пойдёт. Ему нужно попасть в Азкабан живым, а не частью дементора.

Хотя нет. Стоп. Блэк сказал, что Родольфус, Ойген, Маркус — все в тюрьме. Бедный Маркус, как ему сейчас должно быть плохо! Но он-то попал туда впервые, а вот то, что Руди с Ойгеном тоже отправились туда, прецедент. Вряд ли Рабастану вынесут более тяжёлый приговор.

— Слишком много вопросов задаёшь, — Блэк снова рассердился. — Ты можешь просто объяснить мне, почему?

— Могу, — честно ответил Рабастан.

— Ну так ответь, драккл тебя дери! — воскликнул Блэк.

— Если я отвечу, ты мне не расскажешь, как я оказался здесь, — разумно возразил Рабастан. — А я хочу знать.

Блэк уставился на него с таким изумлением, словно бы у Рабастана внезапно выросли рога или что-нибудь похожее.

— А ещё чего ты хочешь? — спросил Блэк, кажется, снова обретя дар речи.

— Ещё хочу попасть быстрее в Азкабан, — Рабастан не видел никаких причин не отвечать.

На лице Блэка появилось озадаченное выражение: словно он пытался для себя решить, говорит ли Рабастан серьёзно, или же в его словах скрывается подвох. В детстве, да и в юности Рабастану часто доводилось сталкиваться с подобной реакцией на свои слова, и он всё собирался расспросить брата или Ойгена о её причинах, но так пока и не успел.

— Ладно, — помолчав, сказал Блэк с таким видом, будто что-то для себя решил — а потом вдруг развернулся и ушёл.

Хлопнула дверь, и Рабастан пожалел о том, что не попросил воды: во рту было сухо так, что нечем было сглатывать. Он огляделся и увидел на маленьком столике у кровати, с другой стороны от двери, кувшин с нарисованным на нём крылатым единорогом… или же рогатом пегасом, тут как посмотреть, и нечто, напоминающее то ли небольшой серебряный чайник с длинным носиком, то ли масляную лампу. Что это такое, Рабастан так и не понял, но главное — в кувшине обнаружилась вода, и довольно много: он был полон более чем наполовину. Отпить только часть оказалось трудно, и Рабастан с усилием буквально вынудил себя вернуть кувшин на место, сделав с десяток крупных глотков. Последний он не проглотил сразу, а задержал во рту, и глотал медленно и долго, наслаждаясь ощущение прохладной влаги.

Затем встал. Голова кружилась, и двигаться Рабастан старался плавно, но, в целом, чувствовал он себя почти нормально. Если бы не слабость и не то, что мешало ему видеть часть пространства слева… что это такое? Рабастан огляделся в поисках зеркала и, не обнаружив ничего, пошёл к шкафу, надеясь, что оно окажется внутри.

Может, так и было, однако открыть дверцу Рабастан не смог. Кроме шкафа, в комнате ещё была кровать, стул и кресло у него и тот самый столик, на котором был кувшин и тот странный «чайник». И ещё ковёр, но искать там зеркало было как-то странно. Больше в комнате не было ничего.

Впрочем…

Рабастан посмотрел на окно. Оно было закрыто тяжёлыми тёмно-синими портьерами, и он только сейчас осознал, что в комнате светло — и, подняв голову, увидел под самым потолком светящуюся мягким тёплым светом сферу.

Значит, отражение в стекле должно быть видно хорошо.

Рабастан обогнул кровать и, подойдя к окну, раздвинул плотный бархат. Отражение в наглухо закрытом со стороны улицы ставнями окне и вправду было вполне чётким. В кажущимся чёрным стекле отражался высокий худой мужчина в просторной белой рубашке с такой же белой, как и её ткань, кожей, полностью седыми волосами и разными глазами: правый был куда светлее прежнего — то ли светло-серый, то ли бледно-голубой, точнее Рабастан не видел, — левый же был чёрным и безжизненным.