Огненный герой, версия 2.0 (джен)

Шиньо Таками шел по коридору, насвистывая себе под нос веселую песенку. Давным-давно, когда он в первый раз оказался на спортивном фестивале, чтобы посмотреть на выступление своего тогдашнего соседа по комнате — Тодороки, — он заприметил в этом здании весьма интересное место, в котором можно было сделать весьма неплохой тайничок… Куда можно перепрятать некоторые «сувениры» из прошлого.

Шиньо улыбнулся наплыву ностальгии. Эх, какое было время! Тогда Тодороки еще не утонул во всем этом геройском, а после и семейном дерьме. Тогда он был куда более жестким и вспыльчивым, а дразнить его было настоящим удовольствием. Он в то время почти всегда ходил с потрепанными и опаленными крыльями и постоянно разбитым лицом из-за своего длинного языка, который он никогда не умел держать за зубами, а также рук, вечно тянувшихся к ценным предметам.

Сколько он себя помнил, его всегда тянуло к красивым и дорогим вещам. Прикоснуться к ним, повертеть в руках, а после удирать на полной скорости от разъяренных бывших владельцев этой вещи… Ситуация, ставшая привычной для Таками уже к семи годам. Шустрый, почти неуловимый пацан не мог не заинтересовать промышляющие в том районе банды, а потому Шиньо довольно быстро влился в одну из таких, где его навыки быстро оценили по достоинству. И все было бы замечательно — он доставал им разные необходимые вещи, а те в свою очередь предоставляли ему угол в своем логове и еду, но в один прекрасный момент все пошло наперекосяк.

В тот день двенадцатилетний Шиньо как всегда наблюдал за пестрой толпой, сидя на крыше старого дома. Бедновато одетые люди сновали туда сюда, спеша куда-то по своим непонятным делам, ребята из ближайшего приюта в честь наступивших каникул пугали незадачливых прохожих самодельными петардами, взрывающихся у тех под самыми ногами. Шиньо лениво болтал ногами, брезгливо наблюдая за вновь взорвавшейся смехом группой пацанов, на которую во всю мощь своих легких орала толстая тетка, прижимая к себе миниатюрную собачку, заходящуюся воем от громких хлопков. Фи, как все примитивно… Тупые подростки, предсказуемые взрослые… Обкрадывать таких — невероятно скучно. Он как всегда спланирует вниз, выхватит бумажник у очередной жертвы и под ругань и проклятия, сопровождаемые громогласным гоготом детдомовцев взлетит обратно на крышу, затаившись на чердаке. Вой сирены оповестит о появлении полиции и героев, которые безуспешно будут прочесывать весь район в поисках воришки. Но он к тому моменту уже будет далеко, выискивая себе новую жертву.

Но внезапно его взгляд наткнулся на огненно-рыжую макушку высокого и широкоплечего парня, державшего в руках пухлый бумажник. Шиньо подобрался: кажется, он нашел идеальную жертву! Кто бы ему сказал тогда, к чему приведет эта попытка ограбления… Он бы все равно спикировал к этому мрачному парню, вцепившись когтями в его изрядно потрепанный кошелек, и рванул в сторону, волоча за собой тяжеленное тело, не желающее расставаться со своим добром. Так он протащил на себе своего будущего товарища через несколько дворов, пытаясь всячески отцепиться от нежелательной ноши, которая, в свою очередь, так и норовила надавать ему тумаков. Однако в один момент Таками все же удалось удачно пнуть своего противника прямо в лицо, так что тот отпустил кошелек, и Таками взмыл в воздух.

— Стой, ворюга! — разнеслось по всей улице, и перед глазами обернувшегося Шиньо вспыхнул яркий огонь, опаливший ему перья. Взвыв от неожиданной боли, Таками рванул вверх еще быстрее, оставляя за собой взбешенного рыжего парня с ярко-бирюзовыми глазами, провожавшего его таким злым взглядом, что у Шиньо внутри все словно заледенело, несмотря на жаркое пламя.

В тот раз он ушел от Тодороки, но этот холодный взгляд вкупе с жаром яркого пламени навсегда остался в его памяти. А вскоре и банду, в которой состоял Таками, взяла полиция вместе с героями. Самого Таками, после долгих споров о дальнейшей его судьбе, отправили в детский дом, на «перевоспитание».

Таками усмехнулся, заворачивая за очередной поворот путаных коридоров. Надо ж было так судьбе повернуться, чтобы именно в этом детском доме он вновь встретился с Тодороки, с которым его поселили в одну комнату. Ох, как тот ему зарядил прямо с порога, стоило только за ними закрыться двери! Не забыл про деньги… у Тодороки вообще с памятью всегда порядок был — ни про деньги не забудет, ни про обиду. А тогда он его чуть не прибил, да Шиньо сумел выкрутиться: наплел ему, что деньги были нужны на операцию матери, так его Энджи и отпустил.

— Повезло тебе, — тихо сказал он тогда, отвернувшись к окну, пока Таками растирал ушибленное плечо, — Что рос с такой матерью, ради здоровья которой готов был на воровство пойти.

Никогда еще до этого Таками не испытывал такого едкого стыда, как тогда перед Тодороки, тут же потерявшим к нему всякий интерес… А вот интерес Таками по отношению к Тодороки, напротив, только усилился.

— Что ты ко мне прицепился?! — злился Тодороки, плотнее закутываясь в свой школьный пиджак, с которого Шиньо до этого содрал все пуговицы: что поделаешь, инстинкт — хватать все блестящее, — Тебе что, заняться больше нечем, кроме как шпионить за мной?! Лучше б учебой занялся, а то за свои двенадцать лет так писать и не научился! Еще и мне мешаешь, хвостом постоянно за мной таскаясь! — на что Таками лишь смеялся и поднимался выше в воздух, чтобы матерящийся Тодороки не смог до него достать. Так он провожал и встречал своего нового товарища всякий день, когда он уходил в свою академию и возвращался из нее. А в день первого для Тодороки Спортивного Фестиваля так и вовсе, тайком пробрался на стадион, чтобы воочию понаблюдать, как Тодороки искусно управляет своим пламенем и надирает задницы своим напыщенным одноклассникам. Три часа пролетели как единый миг, за которые Таками чуть не сорвал голос, изо всех сил поддерживая своего товарища, ни на секунду не сомневаясь, что именно он займет первое место. Однако каково же было его удивление, когда, после длительного ожидания, Тодороки поставили на второе место, скомкано вручив ему в руки серебряную медаль, а золотую, вместе с первым местом, отдали какому-то полудурку, которого Тодороки с легкостью отделал в последнем поединке.

— Вот суки! — негодовал Таками, провожая молчаливого Тодороки с фестиваля, — Значит, говоришь, у этих падл все места проплаченные были?! И тебе там места не было?! Вот мудачье! — заметив отсутствующий взгляд Энджи, сжимающего в кулаке свою медаль, Шиньо перешел на более спокойный тон, стараясь подбодрить павшего духом товарища, — Ну ладно, хоть эта мышь за тебя вступилась… Второе место — тоже ничего. Хей, Тодороки! А ведь медальку-то твою серебряную можно хорошо задвинуть на рынке! Денег подымем — половину вырученного тебе, половину мне! Я знаю одно место, где за такое серебришко здорово заплатят…

— Это не серебро, — тихо прервал его Тодороки, — Серебро… быстрее нагревается. У него самая высокая теплопроводность среди металлов.

— О, надо же! — обрадовался Шиньо, захлопав крыльями, — Отмер, умник! Наконец, а то, я думал, ты решил обет молчания дать в честь такого дела! Да и черт с ней, с этой медалькой! Плюнь и разотри. Все и так видели, что это ты — лучший среди геройского курса, а не этот индюк напыщенный. К тому же, слыхал я во время обеда, что эта твоя мышь, ну, классрук твой, Незу, договаривался с представителями комиссии общественной безопасности о том, чтоб тебе, первому первокурснику за всю историю UA, дали возможность пройти июньский экзамен на временную лицензию, чтоб ты мог проходить полноценную оплачиваемую стажировку! И не придется тебе больше по всяким клубешникам вышибалой работать, чтобы выплатить кредит за обучение…

— Заткнись! — привычно рыкнул Тодороки, на что Таками облегченно ухмыльнулся — все, пришел в себя старый добрый Энджи, — Ты это так говоришь, будто это не с твоей легкой руки я остался без денег на обучение и был вынужден влезть в эту кабалу…

— У тебя там все равно их было только на один год обучения, — фыркнул Шиньо, — А на остальные два где бы ты брал деньги?

— Там же, где и на первый год! Заработал бы!

— Напомни, сколько ты на обучение собирал? Пять лет? А сейчас, думал, за год накопишь?

— Иди ты, Таками, знаешь куда?! — рявкнул Энджи и вновь уставился на кулак с зажатой в ней медалью, — Замолчи, пожалуйста. И без тебя тошно.

Шиньо тогда попытался было сказать что-то еще, как-то отвлечь Тодороки, но тут рядом с ними затормозил серебристый автомобиль, из которого, сверкая золотыми побрякушками, грациозно вылезла рыжая деваха в дорогой одежде, окинувшая их презрительным взглядом. Стоило же Энджи только поднять на нее взгляд, как он словно остолбенел, во все глаза глядя на незнакомку. Та же, в свою очередь, смерила его оценивающим взглядом.

— А ты сильно вырос, Энджи, — наконец окончив осмотр, заключила женщина, — Впрочем, с твоими-то генами — не мудрено.

— А вы, собственно, кто такая? — заметив, что Энджи даже не думает отмирать, все так же глядя широко раскрытыми глазами на женщину, Таками решил взять переговоры в свои руки, — Ежели вы с какого геройского агентства и хотите моему другу предложить у себя практику, так подождали бы до завтра! Человек только с соревнований, устал! Вот когда отдохнет — тогда и приходите!

— А ты еще кто такой, щенок, чтобы мне указывать?! — сощурила серые глаза дамочка, да так, что те от ярости потемнели — словно свинцом налились, — Не лезь не в свое дело, мелкий паскудник!

Губы Шиньо расплылись в оскале, обнажая клыки, а крылья сильнее распушились, визуально увеличивая хозяина в размерах. Ох, не на того вы, дамочка, рот разинули. У Таками самого язык без костей, кого хошь за пояс заткнет.

— Иди, Таками, — тихо сказал за его спиной Тодороки, на что тот недоуменно обернулся, — Иди, я сам разберусь…

— Но Энджи… Ты уверен? Ты ее знаешь?

— Я. Сам. Разберусь, — отчеканил Тодороки, все так же не отводя взгляд от непонятной женщины.

— Да, иди-иди, мальчик. Мы с сыном сами поговорим, без лишних ушей, — хмыкнула женщина, вновь притягивая к себе внимание Таками. С сыном? Интересная однако у Тодороки мама, раз он в приюте живет, при живой-то матери…

— О, так вы матушка моего дорогого друга? Что ж, рад, очень рад! — расплылся в улыбке Шиньо, резко сокращая дистанцию с ошеломленной от такой наглости женщиной, и взял ее за руку, тут же припав к ней губами, осторожно снимая золотое кольцо с пальца. Есть у него одна идейка…

— Хэй, здарова, Мидас! — поприветствовал он позже старого владельца ломбарда, влетая со всей скорости к нему в лавку, — По что оценишь колечко?

— А, воришка Таками, — узнал его старик, отрываясь от разглядывания очередной безделушки, принесенной ему на оценку, — Давненько ты у нас не бывал… Мы все думали, тебя в колонию для малолеток забрали за все твои похождения — а нет, вот снова объявился! Чем на этот раз порадуешь?

Сдав кольцо и получив за него солидную сумму, Таками пулей метнулся в ближайшее кафе, откуда вернулся в приют с хорошими запасами провизии. Все же второе место — это событие, которое отмечать надо с размахом! Особенно ему было интересно, как Тодороки отреагирует на новое лакомство, которое он прикупил — кудзумочи…

— Эй, ты, — свистнул он пацану, крадущемуся вдоль стены, — Не видал, Тодороки вернулся?

— А? — пацан от неожиданности аж подпрыгнул, — Таками! — подобострастно заблеял он, сжавшись под хищным взглядом Шиньо, — Да, видал, как Тодороки только что заходил в комнату… пришибленный он сегодня какой-то, — в пол голоса сообщил он, опасливо оглянувшись по сторонам, — На него сегодня группировка Быка вновь пыталась наехать — так он вообще на их провокации не среагировал, просто мимо прошел… Может, заболел?

— Та-ак, ладно… Щас сам узнаю, — и Таками понесся вперед, к их с Тодороки комнате. Нехорошее предчувствие поселилось у него в груди, подгоняя его еще сильнее. Вот уже и знакомая дверь, которую он с ноги открывает, она распахивается — и…

Шиньо помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания более чем тридцатилетней давности. Эх, видимо, и его уже настигла старость, раз он в ностальгию так вдарился. Но хватит об этом. До места, где был хороший тайник, осталось совсем чуть-чуть. Он завернул за очередной поворот, да так и застыл как вкопанный:

— Да вы издеваетесь… Опять?!

* * *

— И тебе не хворать, сынок, — ответила мне рыжая женщина, пристально оглядывая меня с ног до головы, — Давненько не виделись…

— Еще б столько же не видеться, — отозвался я и подозвал к себе рукой Шото, с радостью сбежавшего из рук этой стервы, — Чем на этот раз обязан? Что вы вновь снизошли до… как вы тогда выразились? «Все такого же никчемыша, как и в три года»? Шото, Мидория… идите обедать. У вас впереди еще один этап соревнований, на который вам потребуются силы… А лично для вас обеденный перерыв никто продлевать не будет.

— Этот крысеныш может идти! — дамочка ткнула пальцем в мигом сжавшегося Мидорию, — А мой внук останется здесь! Я хочу поговорить с ним о его дальнейшей судьбе!

— Я вовсе не против того, чтобы вы обсуждали с вашим внуком его дальнейшие планы на жизнь, — с трудом сдерживая свою злость процедил я, изо всех сил пытаясь хотя бы казаться вежливым, — Но хоть убейте, я никак не могу взять в толк — при чем тут мой сын? — я положил руку ему на плечо, слегка его сжав — не бойся, Шото, все хорошо… будет, если эта женщина не выведет меня из себя.

— Шото мой внук! — рявкнула женщина, от злости прищуривая глаза цвета свинца, — И ты не имеешь права запрещать нам общаться, щенок!

— Ну… да, — согласился я, сильнее прижав к себе сына, — По крови ты действительно его бабушка… Да вот только, — усмехнулся я, обнажив зубы, — По закону, да и по правде… Ты ему никто, ничто и звать тебя никак. Или забыла, что тебя в отношении меня родительских прав лишили? Так что шла бы ты отсюда подобру поздорову. А то ведь за приставание к малолеткам можно и получить путевку в санаторий… строгого режима, — с нажимом закончил я.

— А не зарвался ли ты часом, сыночек? — и без того не слишком широкие глаза дамочки превратились практически в щелочки. Грудь от тяжелого дыхания вздымалась, а по волосам побежали искорки. Я лишь хмыкнул на такую демонстрацию причуды и пустил огонь по лицу. Пламя яростно вспыхнуло вокруг глаз и по подбородку, окутывая лицо привычным сухим жаром. На это дамочка лишь поджала губы и продолжила, — Тюрьмой мне грозишь, значит? Да только ручки у тебя коротковаты. Или думаешь, раз герой номер два, то и грозиться мне можешь? Мне, которая тебе жизнь дала?!

— Шото, Мидория… идите обедать! — тихо приказал я, потушив на лице пламя, — Нечего вам тут уши греть.

— Нет, пускай слушает, как ты, паскудник, мать родную ни во что не ставишь!

— Ага, а заодно пусть узнает, что есть и такие матери на свете, которые родного ребенка в три года на улицу выкидывают только из-за того, что у него причуда не проявилась!

— Да как ты смеешь!..

— Да вы издеваетесь… Опять?! — я резко развернулся и встретился взглядом с распушившим перья Шиньо. Но он быстро перевел взгляд на мою маман, — Снова вы, и снова в день Спортивного Фестиваля! Прям дижавур какой-то!

— Де жа вю, — робко поправил его Мидория, но тут же сник под пристальным взглядом Шиньо.

— Да хоть абажур! — сплюнул он, вновь переключая внимание на оторопевшую от такого обращения дамочку, — Короче! Вы опять явились трепать нервы моему другу? Жизнь ему ломать? Одного раза вам, я полагаю, было мало?!

— Шиньо, — тихо позвал его я, — Я сам тут разберусь. Лучше отведи детей в столовую — а то они так и останутся голодными.

— Ага, щас. Так же разберешься, как и в прошлый раз? Что после опять в петлю полезешь? Вот Рейка-то твоя обрадуется!

— Шиньо, — еще тише, но с угрозой произнес я, — Я. Сам. Разберусь. Не маленький. Все, идите. С тебя спрошу, если дети не накормлены останутся!

Еще долю секунды мы посверлили друг друга взглядами, на что Шиньо все же сдался и пожал плечами:

— Дело твое, Тодороки. Да только учти, что в этот раз я тебя откачивать после новой попытки самоубийства не буду!

— Пап! Может, мы все же останемся! — тут же забеспокоился Шото, на что получил несильный подзатыльник:

— А ты вообще не лезь в разборки взрослых! Маловат еще! — шикнул на него Шиньо и, подхватив обоих парней под руки, повел их в сторону столовой. Я же вновь повернулся к скрестившей руки на груди женщине:

— Вот как… — хмыкнула она, — Значит, после нашего того разговора, ты не придумал ничего лучшего, как наложить на себя руки? — ее тонкие губы скривились в гримасе отвращения, — Какое позорище… Ты всегда был тем еще слабаком, Энджи. И упрямцем. Как и твой отец, чтоб ему на том свете чихалось!

— За отца не скажу — не знаю его, — отозвался я, отзеркалив ее позу, — Но насчет того, что я упрям — тут ты попала прям в точку. Хоть что-то ты о своем ребенке да знаешь. А потому для тебя не станет сюрпризом, что больше я тебя к своим детям не подпущу!

— «Детям»? То есть Шото у тебя еще и не один? Значит, все те россказни о твоих любовных похождениях — правда? Вот уж чего я не ожидала от тебя, Энджи, так это того, что ты станешь таким бабником! Твой отец, небось, на том свете ворочается, не переставая!

— Не могу знать наверняка, на том свете его не видал, хоть меня с завидным упорством туда пытались отправить, — отозвался я, — А что до слухов и сплетен из желтой прессы… То они не соответствуют действительности, как, впрочем, и всегда. Но хватит попусту молоть языками. Голодный герой — мертвый герой, а потому я тоже хотел бы успеть пообедать. Я тебе свою позицию сообщил — ты меня услышала. Еще раз рядом с моими детьми увижу — пеняй на себя, поняла?

— Энджи? — я развернулся и мысленно выругался — ко мне подбежала Рей и взяла меня за локти, внимательно вглядываясь своими большими теплыми серыми глазами мне в лицо, — Что-то случилось? Ты так срочно сорвался куда-то… — затараторила она, обеспокоенно скользя взглядом по мне, — А потом еще я встретила Шиньо с Шото и еще одним мальчиком…

— Это еще что за пигалица? — высокомерно поинтересовалась моя маман, вновь поджав губы, — Никак не дают спокойно поговорить…

— Кто это, Энджи? — в голосе моей супруги послышался холодок, а взгляд тут же переместился на незнакомку, — Ты ее знаешь?

— Я его мать, — подняла голову маман, свысока глядя на тут же выпрямившуюся и подобравшуюся Рей, — А вот кто ты такая, еще надо разобраться… И почему ты встреваешь в наш с сыном разговор!

— Вот оно как… — делано задумчиво протянула моя жена, жестом велев мне молчать, — Однако что-то я не припомню вас, матушка, на нашей с Энджи свадьбе. Да и потом, за все наши двадцать три года совместной жизни с Энджи вы как-то не появлялись на горизонте, — голос Рей начал подрагивать от плохо скрываемой злости, но при этом на лице продолжала играть милая улыбка вежливости, — Даже когда ваш сын, мой милый Энджи, был на волоске от смерти, вы как-то не удосужились не то чтобы помочь невестке с внуками, но хотя бы выразить соболезнования — хотя бы из вежливости. А сейчас вы вдруг, ни с того ни с сего, решили поговорить с сыном… — улыбка исчезла с ее лица, — Что вам нужно от моего мужа?

— Хамка! Нахалка! — дамочка сделала шаг к Рей и попыталась схватить ее за воротник кофты, но я вовремя успел встать между двух разозленных женщин.

— Энджи, милый, отойди в сторону, — с угрозой попросила Рей, касаясь холодной рукой моего плеча, — Это женский разговор…

— С такой хабалкой мне разговаривать не о чем! — чуть ли не зарычала моя маман, а искры огня в ее волосах стали еще ярче, — Ты, Энджи, выбрал жену себе под стать! Впрочем, какая еще шлюха ляжет под тебя, тем более еще и родит от тебя ребенка! Да к тому же и не одного!

— Рот закрой! — рявкнул я, почувствовав поднимающуюся в груди ярость, в то время как по спине начал расползаться иней от рук моей жены, — Заткнись и никогда больше не смей разевать свою пасть против моей жены! — я сделал шаг к ней, приблизившись практически вплотную, — Она чудесная женщина, о которой я не мог и мечтать! А ты, вышвырнувшая своего ребенка на улицу, не стоишь даже ее ногтя! А потому, не тебе ее оскорблять!

— Ишь ты, как за свою зазнобу заступаешься! — змеей зашипела маман, судорожно сглотнув и отступив на шаг, — Интересно, что это она такого сделала, что ты за нее чуть ли не в горло вцепиться готов?

— Как минимум, она не бросала меня в трудную минуту, в отличие от некоторых, — я прикрыл глаза, тяжело выдохнув — холодный иней, покрывший мою спину, действовал на меня успокаивающе, не давая пламени ярости заполонять все мое существо, — Я ведь до последнего не верил, что ты могла так подло со мной поступить, мама… я до последнего ждал тебя и надеялся, что ты придешь за мной, что заберешь из того ужасного места, в котором мне пришлось жить до своего совершеннолетия… ты хоть представляешь себе, мама, каково мне там было? — в носу предательски защипало, а глаза начала застилать пелена слез, — Ты хоть раз за те двенадцать лет хоть на мгновение задумалась, как живет твой сын и жив ли он вообще? Или же тебе было совершенно плевать?

Рыжая женщина молчала, продолжая смотреть на меня, словно кролик на удава. Рей дергала меня за рукав и что-то говорила мне, но я ее не слушал, полностью сосредоточившись на той женщине, что давным-давно дала мне жизнь… только для того, чтобы потом сломать ее своим предательством.

— И тогда, — продолжил я, понижая голос, — Когда ты явилась ко мне после спортивного фестиваля… я на какое-то мгновение поверил, что мои мольбы были услышаны и ты пришла, чтобы забрать меня домой…

— Так бы и произошло, если бы ты не стал выкобениваться!..

— Нет, мама, — оборвал ее я, — Тебе было на меня глубоко плевать, на мои мечты и чаяния… как сейчас тебе плевать на Шото. Тебя заинтересовало только мое второе место на Спортивном Фестивале, и только поэтому ты решила вернуться в мою жизнь. Ведь не займи я тогда второе место — и ты бы даже не сподобилась ко мне подойти, не так ли?

— Мне не нужен никчемный сын!..

— Ну а мне не нужна никчемная мать. На том и закончим этот бессмысленный разговор.

— Энджи, милый…

— Пойдем, Рей, — я повернулся к супруге и улыбнулся, чувствуя, как что-то горячее скатывается по моей щеке, — Не стоит заставлять детей беспокоиться из-за нашего долгого отсутствия. А вас, дамочка, — я даже не удосужился обернуться, чтобы в последний раз взглянуть на женщину, которая меня родила, — Я больше не желаю видеть в своей жизни. Всего доброго, — и, приобняв Рей за плечи, я повел ее прочь отсюда… подальше от темных пятен моего прошлого.

Примечания:

Пожалуй, одна из самых тяжелых в эмоциональном плане частей... и все еще нас с соавтором не покидают ощущения, что мы не дотянули и надо было в диалог матери и сына добавить больше драмы... а что на этот счет думаете вы?