Подмастерье и Некромант (гет)

Похороны проходили в Малфой-мэноре.

В конце парка, между гигантскими кедрами и плакучими ивами, в обрамлении ровных рядов тисового кустарника, стояла вереница усыпальниц. Все они были выстроены из белого мрамора, испещренного серебристыми прожилками. Но большая часть крипт посерела от времени. Гермионе даже показалось, что она заметила трещины в фасадах старых гробниц. Украшавшие их ангелы привалились к своим колоннам, словно пьяные. Лишайники и мох цеплялись за щели изящно высеченных замков.

Но гробница Драко была новой. Она сверкала в лучах морозного январского солнца. Слева и справа от неё были посажены молодые тисовые деревья. Они выглядели тощими и неуместными, как и крипта, которую они обрамляли.

Гермиона сильнее сжала руку Северуса. Её сердце билось слишком быстро, и она ощущала, что ей почему-то не хватает воздуха с тех пор, как они прошли сквозь кованые железные ворота и начали двигаться по дорожке к особняку. Повернув налево вместо того, чтобы и дальше двигаться вперед, она почувствовала некоторое облегчение, но от вида вереницы усыпальниц её лихорадочное сердцебиение снова усилилось, заставляя ощущать слабость в коленях и дискомфорт в желудке.

Северус не посмотрел на нее, но обнял под плащом, притягивая ближе к себе. Он знал, что произошло в последний раз, когда она имела удовольствие посетить Малфой-мэнор.

Вообще-то, он предлагал ей остаться дома — никто и не ожидал, что она пойдет на похороны. Туда собиралось всего лишь несколько людей. Ее присутствие или отсутствие, по сути, осталось бы никем не замеченным.

Но она ничего не хотела слышать. Драко стал другом.

Она пропустила похороны своих друзей после войны, потому что лежала без сознания в затемненной палате больницы Святого Мунго, борясь с отравлением кровью Северуса и ядом Нагайны. Сегодня она была здорова и сильна, так где же ей быть еще, как не здесь, прощаясь со своим другом?

Северус сердито посмотрел на неё, но спорить не стал.

Так они оказались здесь, вместе с небольшой группой родных, друзей и врагов, пришедших проводить Драко.

* * *

— Люциус, Нарцисса, — Северус обозначил намек на поклон. — Искренне соболезную вашей утрате, — долю секунды казалось, что он хотел что-то добавить. Но затем он едва заметно покачал головой и опустил взгляд. Было слишком поздно для слов.

Гермиона вцепилась в его руку.

— Я… Я… Мои соболезнования, мистер и миссис Малфой, — запинаясь, произнесла она.

Люциус и Нарцисса Малфой изменились.

«Они всегда были такими маленькими?»

Хотя, «маленькие», возможно, было не самым подходящим словом — они оба были высокими. Но сегодня они стояли, ссутулившись и сгорбившись, с поникшими под невыносимым для них грузом плечами. Волосы Нарциссы потускнели до грязно-белого оттенка, этого некрасивого цвета, который иногда приобретают старые светлые волосы, перед тем как полностью побелеть. Люциус выглядел хрупким и сломленным. Его трость была уже не символом самолюбия, а необходимой опорой.

— Он был другом, — прошептала Гермиона. — Мне очень жаль.

Тогда Люциус впервые взглянул на нее. Он ничего не ответил, но его бледные глаза несколько раз моргнули, слезясь на холодном зимнем солнце.

* * *

Андромеда произносила погребальную речь с извивающимся Тедди на руках. Она говорила об одаренном молодом человеке, который сожалел об ошибках прошлого и возлагал надежду на золотое будущее, как добропорядочный гражданин волшебного мира. О племяннике, которым она хотела гордиться. О министерском служащем, добросовестно выполнявшем свою работу.

Маленький Тедди вертелся у неё на руках, его волосы меняли цвет от черного до серебристо-светлого. Люциус и Нарцисса Малфой стояли вместе в тени усыпальницы. По другую сторону от стола, на котором лежало тело Драко, редкий луч солнца залил золотистым светом бледное лицо Ханны Эббот, подчеркивая её красные и опухшие глаза. А Гермиона стояла в оцепенении.

Она пыталась вспомнить Драко таким, каким описывала его министр магии.

Но не могла.

Она помнила его измученное бледное лицо, то, как прищуривались его глаза, когда он собирался сказать что-нибудь особенно злобное тогда, много лет назад, когда они еще были в Хогвартсе и ничего не знали о войне. То, как её кулак болезненно врезался в его челюсть там, возле хижины Хагрида.

То, как он изменился за последние годы.

Гермиона не могла точно определить перемены. Они были во всем и ни в чем, и у Гарри, который сейчас шел к Андромеде, чтобы стать подле неё перед столом, где лежал Драко, мертвый и безмолвный, под зеленым бархатным саваном, вышитым серебром.

Она посмотрела на стройную фигуру под тканью. Ей не верилось, что тело Драко могло лежать здесь. Да, он был худощавым. Но также и высоким, энергичным, полным жизни.

Ей не верилось, что он действительно лежал здесь, что это худое, хрупкое тело, укрытое погребальным саваном, принадлежало ему.

Когда Гарри откашлялся, заунывный крик прервал его слова.

Все глаза повернулись вправо, к гробнице, где появился белый павлин. Осторожно шагая, птица направилась вперед, затем замерла, вытянула свою длинную шею и запела.

— Мяяяяу, мяяяу, — кричал белый павлин. — Мяяяу!

* * *

Позже Гермиона не могла вспомнить ни слова из речи Гарри. Но мяукающие вопли белого павлина отдавались эхом в её ушах. И всякий раз, когда она закрывала глаза, то видела белые языки пламени, поднимающиеся из зеленого полотна, укрывавшего тело Драко.

Она прижалась к Северусу, укрыв лицо в его знакомом, успокаивающем запахе и прислушиваясь к умиротворяющему ритму его сердца.

— Бедная Ханна, — пробормотала она. — Бедный Драко.

Но на самом деле она думала: «Я бы не пережила, если бы под тем саваном был ты. Если бы я осталась, а ты исчез».