Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума (джен)

Почему-то, именно в этот раз расстаться с Сириусом оказалось особенно сложно. Было что-то безмерно успокаивающее в простоте и неизменности домашнего быта. Никаких неразрешимых выборов, громких сцен, чувства вины — только уют гостиной-библиотеки, лающий смех Сириуса и непрерывное хлопанье расшалившихся оконных ставен.

Гарри успокаивал себя тем, что Сириус, судя по его словам и письмам в первом полугодии, держался неплохо, а его самого ждали еще целых шесть месяцев жутко интересных уроков Ремуса и занятия окклюменцией со Снейпом.

А Хогвартс-экспресс мчался по рельсам, методично отстукивая гимн расставания с домом.

Но первым неординарным происшествием по прибытии в Хогвартс оказалось не занятие со Снейпом и даже не урок Ремуса. В конце первого учебного дня, когда Гарри поужинал и уже спустился в подземелья, держа путь в слизеринскую гостиную, из-за поворота, как два чертика из табакерки, вынырнули близнецы Уизли. Гарри, склонив голову набок, уже хотел поинтересоваться, что они тут забыли, но один из братьев приложил палец к губам, а второй, заговорщически подмигнув, увлек Гарри в один из тупиковых закутков — таких в подземельях было не меньше сотни.

— У меня нет с собой Мантии, — сразу предупредил Гарри. Если его хотят втянуть в приключение, пусть хоть дадут время подготовиться.

— О, сегодня она тебе не понадобится, — заверил Уизли, стоявший справа. — Видишь ли, Гарри, мы с Фредом много думали...

— Оценивали...

— Высчитывали...

— Спорили...

— А Фред все грыз себя из-за того, что чуть не снес тебе голову...

— Но ты еще и здорово помог нам перед Рождеством.

— Да и вообще показал себя весьма неплохо.

— Для слизеринца.

— Особенно для слизеринца.

— В общем, мы решили, — Фред прокашлялся и вычурным жестом вытащил что-то из складок мантии, — что ты достойный преемник нашей древней и благородной профессии.

Глаза Гарри впились в кусок пергамента в его руке. Ошибки быть не могло. Это Карта Мародеров.

— Используй ее с умом, о юный хулиган, — торжественно произнесли близнецы хором. — И с прошедшим Рождеством тебя.

Гарри с трепетом принял драгоценную реликвию. Карта Мародеров, Карта, созданная Сириусом, папой и остальными. От одной этой мысли сердце билось часто-часто.

— Клянусь замышлять с ней шалости и только шалости, — пообещал он севшим голосом.

Близнецы переглянулись, явно довольные его реакцией.

Гарри опробовал Карту тем же вечером — просто не мог устоять. Крэбб и Гойл уже вовсю храпели, когда он, задернув полог, зажег кончик волшебной палочки и принялся изучать переплетение чернильных линий в поисках знакомых имен.

Вот Драко Малфой: точка прямо напротив Гарри — наверное, уже видит десятый сон.

Вот Северус Снейп — ходит кругами по своему кабинету.

Вот Альбус Дамблдор — тоже не спит и тоже в своем кабинете, должно быть, сидит за столом.

Вот Ремус Люпин — не спится и ему.

Вот Фред Уизли и Джордж Уизли пробираются на кухню — Гарри бы не удивился, отразись они единой точкой.

Но Карта Мародеров определенно знавала лучшие времена. Гарри напомнил себе, сколько ей лет — неудивительно, что за такой срок в ее магию вкрались помехи. Никто не может работать без ошибок.

Ошибки эти почему-то сосредоточились в гостиной Гриффиндора.

Рядом с именем Невилла Лонгботтома витали еще три имени, причем своих точек у них не было: Том М. Риддл, Том М. Риддл и еще один Том М. Риддл. Возможно, так звали того, кто занимал спальное место Невилла в прошлом выпуске? Похоже, некий Том сильно полюбился Карте, раз она увековечила его аж трижды.

Но в гриффиндорской спальне отличился не только Невилл — в постели Рона Уизли тоже обнаружилась лишняя точка: Питер Петтигрю. Тут, однако, Гарри не стал торопиться списывать все на ошибку. Он решил особо не вдумываться: на их курсе точно не учился никто по фамилии Петтигрю, но Гарри не знал поименно всех гриффиндорских старшекурсников, и если Рон созрел быстрее своих сверстников, это его личное дело.

И самое главное — Гарри трижды прошелся взглядом по всей Карте, но нигде не увидел имени Гермионы Грейнджер. В гриффиндорской спальне вместе с Лавандой Браун и Парвати Патил ее не было, так же, как в библиотеке, и в ее любимых классах самоподготовки, и в больничном крыле, и в кабинете профессора Макгонагалл, и... и больше Гарри не смог придумать, где еще она могла находиться посреди ночи. Напрашивал вывод: Карта не отображала Гермиону, как ошибалась с именем Невилла.

Гарри решил, что в конце года просто покажет Карту Сириусу и Ремусу. Кому как не создателям артефакта устранять неисправности?

Успокоенный этой мыслью, он шепнул "шалость удалась" и, спрятав Карту под подушку, забылся спокойным сном.

* * *

Гермиона знала, что она умна.

В этом знании не было высокомерия, только данность, уже заложенная в мир. Ей твердили об этом родители, потом — школьные учителя, потом — преподаватели Хогвартса, и даже недолюбливающие ее однокурсники никогда не пытались оспорить.

Это убеждение Гермионы было подобно уверенности свечи в том, что она светит ярко. Но потом приходило время солнцу взойти. Этим солнцем стала диадема Ровены Когтевран.

Носить диадему с собой было опасно — такой необычный предмет точно привлечет внимание, если попадется кому-то на глаза. Тот, кто спрятал ее в Комнате оставленных вещей, поступил мудро — среди гор потускневшего хлама диадема выделялась не более, чем выделяется смятая банка из-под газировки на городской свалке. Но даже непродолжительных визитов хватало, чтобы Гермионе не приходилось беспокоиться о домашнем задании.

Кристальная ясность ума — вот как можно было охарактеризовать состояние, наступавшее, когда диадема оказывалась на голове. Все лишние мысли отступали. Сонливое отупение усталого мозга снимало как рукой. Оставались только задачи и решения, которые складывались в мгновение ока. Гермиона никогда еще не чувствовала себя так хорошо и, кажется, начинала понимать, почему некоторые магглы поддаются соблазну наркотиков, несмотря на давным-давно наклеенный бдительной общественностью ярлык "Зло".

Но диадема не была злом, и в этом заключалась лучшая часть. Торжество чистого разума просто не могло быть злом. И пускай Гермиона находила себя в Комнате оставленных вещей все чаще и чаще — что с того? Ей нравилось знать, что любая задача ей по зубам. Ей нравилось получать за все школьные задания максимальные баллы. Ей нравилось, что неразрешимых проблем больше не существовало.

Даже ситуация с Гарри — стоило подумать об этом в диадеме, и тут сделалось странно: а над чем она так мучилась? Если Гарри прав или хотя бы имеет веские основания верить в свою правоту, это скоро выяснится. Если же нет, если он все это время просто дурачил всех вокруг, то он сам виноват. Плохие люди сами подписывались на то, что правила честной игры, по которым играют хорошие люди, на них не распространяются. Значит, в мысли, что Гарри Поттер — ценный союзник, из расположения которого можно извлечь выгоду, не было ничего неправильного.

(И все же эта мысль оставляла неприятный привкус.)

(Но диадема не могла лгать.)

Гермиона снова видела перед собой ровную прямую дорогу.

Все снова было хорошо.