Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума (джен)

Примечания:

Тем временем у меня какой-то экшн на ютуб канале, где я базарю за книги, так что если вам интересно — https://youtube.com/channel/UCZyQbOsKx_ONzWESmrU8-8w

Гарри и забыл, как замечательно просто часами говорить с Гермионой обо всем на свете. Высокомерное позерство Драко его всегда забавляло, и в глубине души Гарри восхищался его самоуверенностью, но все это время ему в жизни ужасно не хватало голоса трезвого рассудка, роль которого всегда выполняла Гермиона. О многих вещах он рассказать не мог, но и без этого столько всего успело произойти!

— Ты владеешь невербальной магией? — изумилась Гермиона, когда речь зашла о занятиях с Грюмом. — Это же материал седьмого курса! Многие волшебники всю жизнь так и не могут освоить этот раздел магии.

— "Владею" — это, наверное, громко сказано, — смутился Гарри. — Вообще-то, работает через раз. Или даже через два.

Невербальные заклятия давались ужасно сложно, даже сложнее, чем окклюменция. Гарри сомневался, что в ближайшее время начнет чувствовать себя уверенно, колдуя с закрытым ртом. Но все-таки он не мог не ощутить отголосок самодовольства: не все же Гермионе обгонять своих сокурсников по всем предметам на несколько лет вперед.

— И все равно — поверить не могу!

Гарри с улыбкой вытащил палочку и постарался сосредоточиться. Невербальная магия требовала такого уровня концентрации, что где-то через пятнадцать минут упражнений у него начинала болеть голова. И даже тогда не всегда что-то выходило, но как же упустить такую возможность порисоваться?

Приведя мысли в порядок, как перед занятием окклюменцией, Гарри прицелился себе под ноги и, плотно сжав губы, изо всех сил направил свою магию вовне.

Маленький камешек, валявшийся рядом с его ботинком, взлетел в воздух и сделал пируэт, но на середине полета замер и неловко шмякнулся Гермионе на колени. Гарри смущенно взъерошил волосы на затылке. Ну, это было лучше, чем ничего.

Похоже, Гермиона все равно была впечатлена.

— Ну и что дальше? — пробормотала она. — Патронус?

— Я подумаю об этом, — ответил Гарри серьезно. И спохватился: — Мне пора в замок, профессор Дамблдор просил меня зайти. Пойдем?

* * *

— Жгучие имбирные леденцы, — шепнул Гарри горгулье. Он начинал понимать одержимость профессора Дамблдора всевозможными сладостями — когда в голове столько тревог, руки в Большом Зале сами тянутся к карамельным тарталеткам или куску тыквенно-коричного пирога. Недавно Гарри заметил, что его коленки торчат уже не так остро, как год назад. Да, ему определенно не хватало тренировок по квиддичу.

Профессор Дамблдор с отрешенным видом сидел за своим столом, окруженный какофонией чух-чух-чухов, блямс-трямс-блямсов и трень-треней от своих магических безделушек. Но перед ним стояло что-то новенькое: большая серебряная чаша, удивительно молчаливая. Гарри она показалась смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить, где ее видел. На всякий случай он спросил:

— Это замаскированное бонго африканских шаманов, которое гремит на частоте, недоступной человеческому уху?

Профессор Дамблдор отвел взгляд от плескавшегося в чаше неясного содержимого и посмотрел на гостя с доброй усмешкой.

— Нет, Гарри, это не бонго африканских шаманов. Хотя теперь, когда ты упомянул об этом, я подумаю о том, чтобы обзавестись одним — думаю, он замечательно впишется в мою коллекцию. К тому же, я смогу брать его на все скучные встречи в министерстве магии и бить в него каждый раз, когда Долорес Амбридж будет пытаться со мной заговорить.

— А что, так можно?

— У амплуа эксцентричного старого дуралея есть свои привилегии, Гарри.

— Никто не считает вас старым дуралеем, — кисло возразил Гарри. Нравится же им всем прибедняться...

— Конечно, — радостно согласился профессор Дамблдор. — Только я сам. Здравствуй.

— Здравствуйте, — запоздало поздоровался Гарри и сел в кресло напротив стола, не сводя глаз с загадочной чаши.

— Это Омут Памяти, — не стал томить его профессор Дамблдор. — Место, в котором можно хранить свои воспоминания, когда они становятся слишком назойливыми. Я думал, он тебе знаком — профессор Снейп одалживал его у меня, когда занимался с тобой окклюменцией.

А. И впрямь, теперь Гарри вспомнил, что пару раз видел чашу в кабинете Снейпа на третьем курсе. Так вот что это было.

Профессор Дамблдор достал палочку, и Гарри пришлось подавлять в себе рефлекс выхватить свою — в голове тут же грянуло Грюмово "в следующий раз, когда кто-то наставит на тебя палочку...". Но профессор Дамблдор лишь прикоснулся ей к своему виску, и отправил в Омут тонкую серебристую ниточку. Она закружилась в водовороте, и на миг Гарри показалось, что в молочной воронке мелькнуло встревоженное лицо профессор Макгонагалл, а потом поверхность снова сделалась ровной и прозрачной.

— О чем вы хотели поговорить со мной, сэр?

Профессор Дамблдор отвел взгляд от поверхности своих мыслей и доброжелательно улыбнулся Гарри.

— Мы с тобой не виделись уже некоторое время. Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь перед последним туром.

Это застало Гарри врасплох. Он ждал вопросов в лоб о Невилле, или о том, хорошо ли он подготовился, но никак не о своем самочувствии. С легким содроганием он вспомнил, как переполошилась с утра из-за него Гермиона. Но почему-то Гарри был уверен, что профессор Дамблдор не будет предостерегать его от того, что он вдруг может сломаться.

— Вижу, у тебя очень много мыслей, — с улыбкой заметил профессор Дамблдор, когда пауза затянулась. — Есть ли что-то, о чем ты хотел бы услышать мой совет?

Даже слишком много. Вряд ли у директора Хогвартса есть столько свободного времени, чтобы ответить на все вопросы, которые преследовали Гарри этот последний год. Да и грузить такого солидного человека своей подростковой неразберихой — с чего вдруг? Он медленно покачал головой.

— Нет, сэр. У меня все... — он запнулся, потому что в ушах грянуло гермионово "прекрати брать ответственность за чужие чувства!". — ...Не совсем в порядке, но я справляюсь.

Под пронизывающим взглядом голубых глаз Гарри сделалось неуютно. Он почувствовал себя глупо — можно подумать, профессор Дамблдор не видит его насквозь. Он же жутко проницательный.

Гарри оторвал взгляд от своих колен и неловко спросил:

— Вам когда-нибудь казалось, что еще немного, и вы сломаетесь?

— Конечно, — ответил профессор Дамблдор просто.

Гарри сглотнул.

— И... что вы тогда делали?

Профессор Дамблдор посмотрел в окно, на беспечно-чистое ярко-голубое небо и слегка улыбнулся.

— Я ломался.

Он поднялся к своему креслу и подошел к жердочке, где дремал прикорнувшийся в солнечном свете Фоукс. Гарри медленно подошел ближе. Похоже — очередной цикл феникса подходил к концу: он еще не выглядел больным и умирающим, но уже казался каким-то подряхлевшим. Не удержавшись, Гарри поднес к Фоуксу руку и осторожно провел пальцем по мягким золотисто-алым перьям на сложенном крыле. Феникс приоткрыл глаз и издал тихий ласковый звук. Он не пел, но Гарри вдруг сделалось невероятно спокойно.

— Человеческая жизнь такова, Гарри, — размеренно начал профессор Дамблдор, — что мы очень часто обречены получать удар за ударом. Иногда эти удары такие тяжелые, что встать после них кажется непосильной задачей. Мне очень часто казалось, что я вот-вот сломаюсь. Когда умерла моя мать, когда мой отец был отправлен в Азкабан. На дуэли с Геллертом Гриндевальдом. И еще — в самый страшный день моей жизни, — старый волшебник вздохнул. — С опытом ты понимаешь кое-какие вещи. Например, что смысл не в том, чтобы никогда не ломаться. Важнее — суметь потом собрать себя из осколков. Как воскресающий феникс.

— Но ведь есть вещи, после которых невозможно оправиться, — прошептал Гарри, вспоминая палату в больнице Святого Мунго.

— Есть, — кивнул профессор Дамблдор. — Но обычно этот предел лежит гораздо дальше, чем люди привыкли думать. И все-таки, если ты когда-нибудь почувствуешь, что подошел к этому порогу... Я надеюсь, что ты скажешь мне об этом.

— Ну, до этого мне еще далеко, — пробормотал Гарри.

Они вернулись за стол, и профессор Дамблдор отправил в Омут Памяти очередную серебристую ниточку.

— За то время, что я работаю в Хогвартсе, я видел очень много несчастных детей, — по поверхности Омута пробежала рябь. — Детей, которые росли в нездоровой обстановке, детей, которых ломали их семьи... На свете мало зрелищ, столь же печальных. Но ты, Гарри, на них не похож, и это меня успокаивает.

Гарри не ответил — он смотрел на образы, мелькающие в серебряной чаше. На туманной поверхности вдруг возник бледный высокий мальчишка, совсем молоденький, младше Гарри лет на пять, но уже — с острым подозрительным взглядом.

— Я вам не верю! — прозвучал его гулкий голос. — Говорите правду!

Гарри не знал, кто это, но какой-то необъяснимой чертой, каким-то скрытым внутренним надломом незнакомец почему-то напомнил ему Невилла. Секунда — и там уже был другой мальчик, постарше и в слизеринской мантии, но такой же бледный и угрюмый, с облепившими запавшие щеки грязными темными патлами.

— Это что, допрос? — услышал Гарри напряженный голос молодого Снейпа. — Вы не можете обвинить нас на основе каких-то непроверенных слухов.

И, не успел Гарри и глазом моргнуть:

— Не пытался я его убить! — рявкнул новый образ: гриффиндорец с чуть вьющимися волосами до плеч и озлобленно-обостренным лицом. — Я просто думал немного подшутить...

Гарри понял, кто перед ним, только когда над Омутом уже возникла новая фигура, прикованная к креслу тяжелыми цепями. Кто-то очень молодой и очень отчаявшийся.

— Это был не я! — прозвучал затухающий голос. — Клянусь, отец, это был не я!

— Я часто думаю, — произнес профессор Дамблдор, опустив веки, — как изменились бы жизни этих людей, если бы только они получили в детстве немного больше любви.

— Кто это? — спросил Гарри, показав пальцем на все еще витающий образ. Как он ни напрягался, на ум не приходил никто из знакомых, кто мог быть этим молодым человеком.

Профессор Дамблдор открыл глаза.

— Это, Гарри, Бартимеус Крауч-младший. Такой, каким я помню его в день суда, после которого он до конца своих дней был отправлен в Азкабан.

Внутренности сковало льдом. Не отдавая себе отчета, Гарри резко подался вперед.

— Я хочу это увидеть, — вырвалось у него. Он не знал — зачем, просто знал, что должен. Потому что... Потому что...

Профессор Дамблдор наградил его долгим взглядом, но только взмахнул рукой.

— Пожалуйста.

И Гарри нырнул в чужое воспоминание. В воспоминание о суде над Краучем-младшим и Лестрейнджами. В воспоминание, где Крауч-старший растерял все свое строгое самообладание, его рыдающей жене и его молящем о милосердии сыне.

И... И это было не то, что Гарри ожидал увидеть. Не то, что он ожидал почувствовать.

Разве триумф правосудия — не что-то торжественное? Разве получающие по заслугам преступники — не повод для праздника?

Все, что он увидел, — это зал, в котором и без присутствия дементоров были бы лишь стылая ненависть, боль и безумие.

Гарри без сил упал в свое кресло. Его била мелкая дрожь.

— Это ведь был его сын, — пробормотал Гарри, снова и снова пытаясь осознать увиденное.

Даже если бы он сделал что-то ужасное, даже если бы он убил человека, или хуже... Сириус бы никогда так не поступил. Он мог бы орать, и беситься, и смотреть со жгучим разочарованием, но он никогда бы не встретил крики Гарри трескающейся маской равнодушия. Он никогда не вынес бы такой приговор. "У меня нет сына" — да кто вообще мог сказать такое своему ребенку?!

— В такие моменты задумываешься, не здесь ли кроется причина всех бед нашего рода, — продолжил профессор Дамблдор свою нить рассуждений, о которой Гарри давным-давно забыл.

— Волшебников? — уточнил он на автомате.

Профессор Дамблдор издал тихий смешок.

— Ах если бы. Людей, — он посерьезнел. — Не хочу отнимать слишком много твоего времени. Финал уже близко. Наш враг все еще не сделал свой ход, а значит, мы должны быть готовы, как никогда. Если у тебя будет такая возможность, я хочу, чтобы в Лабиринте вы с Невиллом держались друг друга.

Если будет возможность...

— Вы думаете, что-то обязательно произойдет?

Профессор Дамблдор помолчал, прежде чем ответить:

— Никто не может знать наверняка, но последнее время я вижу очень много дурных знаков. А в моих летах начинаешь доверять своей интуиции, как бы ни хотелось, чтобы она хоть раз ошиблась.

Гарри хотел бы забеспокоиться, но всего его мысли сейчас были о другом. И профессор Дамблдор это видел.

— Иди, — просто сказал он. — И удачи тебе в третьем туре.