Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума (джен)

Поместье Малфоев и в прежние времена нередко открывало свои ворота гостям, но впервые это приносило такую тяжелую атмосферу. На посетителей — друзей или коллег отца или маминых родственников, — Драко привык смотреть с ленивой благосклонностью сына хозяина дома. Он мог забавы ради провести экскурсию по длинным коридорам, увешанным старинными семейными портретами, или показать гостям сад, побыть приторно-вежливым с изредка заглядывающим сюда министром магии, но все это время не было ни тени сомнения, кто настоящий господин в этих владениях.

Теперь все изменилось.

Приходили и уходили незнакомые волшебники, от острых взглядов которых по спине пробегали мурашки. Были и знакомые — родители его однокурсников, профессор Снейп, но и они переменились. В подземельях Хогвартса его декан был в своей среде, он скользил между партами, как хищная черная мурена уверенно скользит по темным водам. Здесь же он напоминал скорее ковыляющего по песчаному берегу краба. В особняке все держались настороже, и больше всех — мать и отец. У Драко внутри все переворачивалось, когда он видел их такими: мать с темными кругами под глазами и нервно поджатыми губами, еле заметно вздрагивающую от каждого шороха, отца, за эти несколько недель, казалось, постаревшего на десять лет... И, конечно, не стоило забывать об их главном госте.

Невилл Лонгботтом всегда казался Драко самым нелепым человеком на свете. Куда уж там недотепе Уизли или неряхе Грейнджер — даже они казались статными рядом с этим неуклюжим пухлощеким болваном. Вот только Невилла Лонгботтома больше не было.

В их доме жил незнакомый Драко темноволосый юноша, всего за несколько недель безвылазного пребывания в их доме растерявший весь лишний вес и побледневший вдали от солнечных лучей. Юноша с обострившимися скулами и надменно вздернутым подбородком. Он расхаживал по залам и переходам с таким видом, будто все здесь принадлежало ему. Обычно сохраняя мрачновато-высокомерное выражение лица, но иногда — иногда он улыбался, и эта улыбка была острее любого фамильного кинжала. Но страшнее всего были глаза: отливающие темным багрянцем, с вытянутыми, как у змеи, зрачками. Драко даже не пытался выдержать их взгляд — никто не мог, даже отец. Одно присутствие этого человека давило так страшно, что Драко ощущал вкручивающуюся боль в висках, стоило им оказаться в одном помещении. К счастью, внимания на него обращали немного.

Темный Лорд вернулся.

Труднее всего приходилось по вечерам, когда в столовой проходили большие собрания. Драко присутствовал на них — должен был, как наследник и будущий преемник отца в кругу Пожирателей Смерти, — но каждый раз он чувствовал себя таким подавленным, что не мог вникнуть и в одну пятую того, о чем говорилось, улавливал только крохи информации. Один раз Темный Лорд приказал матери, юридически считавшейся наследницей пожизненно заточенной в Азкабан сестры, забрать из ячейки в Гринготтсе некую чашу, но позднее выяснилось, что гоблины ни во что не ставили законы магической Британии, и доступ к сейфу по-прежнему имелся только у Беллатрисы Лестрейндж. В тот вечер, когда родителям предстояло сообщить эту новость их повелителю, отец запретил Драко появляться в столовой и вообще выходить из спальни. Драко подчинился беспрекословно, но всю ночь ему мерещились крики, и он не знал, что из этого было частью его ночных кошмаров, а что — часть бесконечного кошмара, в который превратилась явь. В другой вечер обсуждалась возможность устроить побег из Азкабана, но даже на этой немыслимой идее Драко не мог сосредоточить внимание. Ему казалось, что он болен — долго и серьезно. Он плохо спал, почти не ел, и его постоянно бросало то в жар, то в холод. Все приходящие от однокурсников письма он сжигал, не открывая, и сам не мог объяснить, почему. Гарри ему не писал. В самый первый день после возвращения Драко отправил ему короткую записку: "не посылай писем". Как и полагается настоящему другу, он не стал задавать лишних вопросов. А вот Драко не был уверен, сможет ли прояснить ситуацию после.

Возвращение в Хогвартс маячило на горизонте светлым пятном, но и этого Драко боялся. Когда он уедет, родители все равно останутся здесь. Под одной крышей с человеком, которого и человеком язык назвать не поворачивался.

А в памяти все всплывало полузабытое воспоминание четырехлетней давности. Ночь, когда Гарри показал ему Зеркало, якобы открывавшее сокровенные желания. Драко гнал это воспоминание прочь, но оно возвращалось. Отец без черной метки на предплечье. Мать, дышащая свободно.

"Я не этого хочу!", — крикнул он тогда, и твердил себе сейчас, но если не этого, то чего? Того, что происходит сейчас?

Все это время Драко ждал, когда же отец поговорит с ним как со взрослым. Все, что было до сих пор, ограничивалось короткими правилами, что не делать, чего не говорить, как держаться подальше. Ни одного длинного разговора, ни одного полноценного диалога. Мать тоже ничего не обсуждала, только стала чаще заглядывать к нему в спальню по вечерам и молчаливо-ласково перебирать его волосы, пока Драко притворялся, что дремлет.

Долгожданный разговор пришел неожиданно. Драко зашел в кабинет отца, чтобы показать, что принесла ему хогвартская сова — блестящий значок старосты. Малфои становились старостами из поколения в поколение, слизеринская традиция, почти такая же древняя, как весь их род — во всяком случае, так уверял дед. Сам Драко, увидев значок, не почувствовал ничего, даже намека на отголосок прежнего самодовольства. Но может быть, отец обрадуется, хотя бы самую малость. Может быть, хотя бы на пару минут морщины у его глаз станут не такими глубокими.

Всего этого, конечно, не произошло бы в обычной ситуации. В обычный день Драко, не застав отца в кабинете, уселся бы в кресло и принялся терпеливо ждать, а не устало привалился к стене, борясь с головокружением. В обычный день, заслышав снаружи голоса, он бы для начала разобрался, с кем говорит отец, а потом поприветствовал бы его спутника, а не позволил бы истерзанным нервам взять верх над рассудком и заставить его шмыгнуть за старую портьеру из темного бархата, закрывающую нишу в стене, где примостился антикварный комод, запертый на все замки. Здесь было пыльно и сумрачно, и Драко машинально закрыл нос рукавом.

В кабинет вошли его родители.

— ...ждем вестей со дня на день, — закончил отец свою фразу и, плотно затворив за ними дверь, устало повалился в кресло. Драко, наблюдавший за всем через щель между портьерой и стеной, поморщился. Люциус Малфой никогда не "валился", как марионетка с обрезанными нитями. Люциус Малфой "грациозно усаживался", или "властно опускался", или, на худой конец, просто "садился".

Мама села в кресло напротив. Она машинально заламывала пальцы, сама, как будто, этого не замечая.

— Когда Белла появится здесь, это будет катастрофа, — выдохнула она сквозь стиснутые зубы. Отец устало помассировал виски.

— Сколько сестринской привязанности слышится в твоих словах, — прокомментировал он едко, но без особого запала, как это обычно случалось в их редких размолвках.

Мама поджала губы.

— Сейчас не время для твоей иронии, Люциус. Этот дом и без того стал похож на внебрачное дитя Азкабана и Святого Мунго. Не хочу даже думать, во что он превратится, когда план будет приведен в исполнение. Белла — моя кровь, но меньше всего на свете я хочу, чтобы Драко находился с ней под одной крышей. Она слишком...

— Сумасшедшая, — подсказал отец бесстрастно. Коротко выдохнул. — Осень уже на пороге. Драко поедет в Хогвартс, и "губительное влияние" твоей сестрицы будет сведено к минимуму. Это не главный наш повод для беспокойства.

С каждой секундой, проведенной в своем укрытии, Драко чувствовал себя все более неловко, особенно когда речь зашла о нем самом. Но он упустил момент, чтобы дать родителям знать о своем присутствии, и выйти теперь, признаться, что повел себя, как несмышленный ребенок... Драко думал, что уже разучился испытывать стыд, но понял, что ошибся. Затаив дыхание, он ждал.

— Да, не главный, — подтвердила Нарцисса ледяным тоном. Обвела взглядом комнату, словно проверяя глазами невидимую сетку заклинаний, не позволяющую сказанным здесь словам просочиться наружу. — Но что дальше? Ты хотя бы примерно представляешь, что ждет нашу семью в будущем?

— Нет.

Слово гулко упало в тишину, как тяжелый булыжник. Чувствуя, как сжимается горло, Драко смотрел, как отец обессилено уронил голову на руки. Его длинные волосы разметались по плечам, от природы такие светлые, что Драко только сейчас увидел, сколько в них было седых прядей.

Тревожная холодность матери рассеялась, как туман. Она склонилась над отцом и бережно взяла его за руку. Тот медленно стиснул ее пальцы, затем поднял голову и снова выпрямился, глубоко и тяжело дыша. Он выглядел стариком. Они оба, мать и отец — такие старые, такие усталые. Драко раздраженно сморгнул слезы — чертова пыль, как же от нее жжет глаза!

Все было неправильно. Люциус Малфой — статный, гордый и лучащийся самоуверенностью. Люциус Малфой — всегда знает, что делать, чтобы оказаться на вершине, всегда знает, как справиться с чем угодно. И мама... Когда она улыбалась в последний раз?

— Я не знаю, что будет дальше, — тихо признал Люциус Малфой. — Но я делаю все возможное, ты же видишь.

— Конечно, вижу, — прошептала мама. И затем: — Поговори с Северусом. Он всегда знает больше всех. Он может...

— Нет, — отец досадливо мотнул головой. — Сейчас мы можем полагаться только на себя. Только. Мы. Трое.

Мама коротко выдохнула. Быстро обняла отца, шагнула к двери.

— Пойду найду Драко. Письмо из Хогвартса уже должно было прийти. Может, хотя бы поход в Косой Переулок его взбодрит. Ты видел его, Люциус? Он так похудел, что на нем застегнулись бы рубашки, которые он носил в семь лет.

Отец устало кивнул. Драко отвернулся, чувствуя, как горят уши, и проехался носом по пыльному бархату. Его хватило ровно до момента, когда за мамой закрылась дверь — затем он оглушительно чихнул. И, кляня себя на чем свет стоит, вышел на середину кабинета.

Несколько секунд они с отцом молча смотрели друг на друга. Затем Люциус Малфой кивнул на освободившееся кресло.

Как-то в детстве Драко неудачно сорвался с метлы, выполняя какой-то замысловатый трюк. Он упал всем весом на левую руку, и это была самая страшная боль в его короткой жизни. Дело было в саду, и отец оказался рядом в считаные секунды. Вылечить перелом оказалось не так уж трудно, но в памяти Драко навсегда отпечатолось белое как мел лицо отца и его глаза, в которых плескались раскаленная ярость и смертельный испуг.

Они никогда не вспоминали тот день. Драко делал вид, что никогда не видел, как под натиском страха за сына с его отца слетела маска вечного хладнокровия, а отец делал вид, что его восьмилетний наследник не вопил от боли и ужаса на все поместье, прерываясь только на невнятный лепет о том, что сейчас умрет, Мерлин свидетель, он сейчас умрет.

Сегодня произошло то же самое. За несколько секунд они пришли к немому соглашению: Драко никогда не прятался за портьерой, как нашкодивший малыш, а отец никогда не ломался под гнетом упавших на его плечи забот и тревог.

Он показал отцу значок.

Отец кивнул: все, как и должно быть.

Они о чем-то поговорили — о чем-то совсем далеком, что-то про новые учебники и подготовку к СОВ... И только напоследок отец обронил:

— Послушай меня, сын. В этом учебном году в Хогвартсе везде будут глаза и уши. Везде. В кабинетах, в Большом Зале, в общей гостиной и в твоей спальне. Одно неверное слово, одно неверное действие, одна неверная связь, и Темный Лорд узнает об этом. И если хотя бы тень подозрения падет на нашу семью, пока все мы здесь, под одной крышей...

Ему не нужно было заканчивать фразу.

— Я понимаю, отец, — ответил Драко тихо.

Серо-ледяной взгляд отца смягчился.

— Я знаю, что ты понимаешь. Иди, найди мать. Она волнуется за тебя.

Драко кивнул. И, неслышно ступая по ковру в коридоре, он снова вспомнил о Зеркале. И — о Гарри.

Одна неверная связь.

Драко закусил губу так сильно, что почувствовал на языке привкус крови.

Одна неверная связь.