Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

Сидя в гостиной Дарелла, Себ пил очень горячий крепкий чай мелкими глотками. Он не был уверен, что должен находиться здесь. Но ему была очень нужна помощь дока. Хотя бы совет кого-то, кто разбирается в медицине, психиатрии и всём этом дерьме.

— Может, позавтракаете? — ласково спросил его док.

Себ покачал головой. Несмотря на то, что в последний раз он ел вчера часа в четыре, голода не было совершенно.

— Ладно, давайте попробуем с самого начала и в подробностях, хорошо?

— Док, — Себ отставил чашку и провёл ладонью по лицу, стряхивая сонливость, — я не болен, не смотрите на меня так.

Дарелл натужно засмеялся:

— Да, конечно, простите. И тем не менее…

— С самого начала, окей. Всё было как обычно. Ну, вы знаете…

— Давайте в подробностях, — попросил доктор, — я не видел мистера Мюррея в этом состоянии довольно давно, многое могло измениться.

— Окей, — кивнул Себ, — сначала он начал заговариваться. Мы обсуждали… простите, не могу рассказать, — он не был готов выдавать планы и мысли Джима. Даже доктору, — но это был просто рабочий разговор.

На самом деле, даже не совсем рабочий. Джим рассуждал о сокровищах британской короны, выставленных в Тауэре. Они имели удовольствие полюбоваться ими парой часов раньше. Себ не был уверен, но у него складывалось ощущение, что Джим планирует на выставке не то кражу, не то взрыв, не то ещё какую-то дрянь.

— Потом его речь… знаете, стала медленнее. Появился ирландский акцент. Потом его стало колотить, он совсем перешёл на ирландский… как обычно. Я уложил его.

Доктор смотрел внимательно, почти не моргая.

— Потом начал бредить. Мы… — наверное, это всё-таки было важным, поэтому он пояснил: — Мы были в Тауэре вчера, гуляли там. И бред, похоже, был как-то навеян этим. Он говорил про обнявшиеся скелеты, которых закопали снова. Спрашивал, правда ли бифитеров хоронят под крепостью. Я не всё понял, потому что…

— Потому что вы не говорите по-ирландски, — кивнул доктор, — даже если бы говорили, подозреваю, вам это не помогло бы.

Прогулка в Тауэр была куда менее напряжённой и нервной, чем Себ предполагал изначально. Вообще-то он не любил Тауэр. Был в нём до этого всего один раз, со школьной экскурсией. Ему не понравилось: учительница, которая возила их, постоянно требовала вспомнить, что сделал тот или другой король, кто кому приходился сыном, чью именно жену где убили. История не входила в список любимых предметов Себа, зато ему было интересно осматривать саму старую крепость, заглядывать через ограды, чтобы рассмотреть место раскопок римских стен, пытаться погладить воронов — то есть делать именно то, что запрещалось. Кроме того, тогда он, кажется, поссорился со своим приятелем и то и дело пытался задеть его. Поэтому Тауэр крепко запомнился ему постоянно повторяющимся визгливым окриком: «Себастьян Моран! Моран, расскажи нам, пожалуйста…».

Войдя через турникет на территорию, он поправил кепку, обернулся к Джиму и попросил:

— Если можно, никакой проверки знаний. Считайте, я проспал всю английскую историю.

Джим, который выглядел сегодня как самый обычный турист, рассмеялся и пообещал обойтись без опросов. Голос к нему, кстати, вернулся в полном объёме. Но Себ подозревал, что связки просто отдохнули, и варево из молока с зелёным чаем тут ни при чём.

Было не слишком многолюдно — особенно по сравнению с воспоминаниями Себа. В марте народ не рвался в настолько открытый и продуваемый музей. Хотя, конечно, иностранцев хватало — но это как и везде в Лондоне.

Джим чуть запрокинул голову вверх.

— Здесь не нужны проверки, — сказал он задумчиво, — входя в Тауэр, ты наступаешь на историю. Каждым шагом.

И он подцепил носком небольшой камешек на мощёной дорожке.

Они гуляли по территории больше часа. Джим сам рассказывал исторические байки: про те самые скелеты, которые принадлежали очередным принцам времён Войны Алой и Белой розы, про переносную кровать какого-то Эдуарда. Провёл Себа тем путём, который прошла Анна Болейн перед казнью. В целом, это была дружеская прогулка — только с противоестественно умным другом, который заменяет собой учебник и Википедию. Но стоило им войти на выставку сокровищ короны, как всё изменилось. Едва они вошли в отделанное чёрным, освещённое голубоватыми узкими лампами помещение, как вся безмятежность Джима испарилась. Он напрягся и больше ничего не говорил, осматривая витрины одну за другой, иногда поглаживая пальцами стёкла.

И вышел всё такой же мрачный, задумчивый. Они молча поели — и дома его скрутил приступ.

— Потом он сказал, что устал раскрашивать ангельские крылья. Что-то про падение ещё. И дальше началось то, почему я пришёл к вам, — Себ снова взял в руки чашку, потому что так говорить было легче, — он и до этого разговаривал иногда с кем-то в своей голове. Но в этот раз он его видел. Он называл его ангелом. Точнее, Ангелом (1). Смотрел на него, сквозь меня. Говорил про перья. Отвечал на вопросы. Которые никто ему не задавал. Сказал, что вороны превратились в лебедей, и это всё портит. Читал стихи. Док, — чашка вернулась на блюдце с неприятным звоном, — у него была галлюцинация, клянусь. Мне не показалось.

— Я знаю, что не показалось, Себ.

Дарелл соединил перед собой кончики пальцев.

— Я всегда надеялся, что он сумеет этого избежать. Но вы тоже видите это, правда?

— Ему становится хуже.

Это было неправильно. Да, Джим с самого начала производил впечатление психа, но он был психом как из фильмов. Такой гениальный и слегка двинутый чувак. А сейчас речь шла о настоящем сумасшествии, которое оканчивается дурдомом, мягкими стенами и уколами.

И оно не вязалось с Джимом.

— Спасибо, что вы рассказали мне, — проговорил Дарелл.

— Я не просто так, поделиться. Я надеюсь, вы скажете мне, что с этим сделать. Да, я помню, никаких стрессов и всё такое. Это нереально. Но возможно, лекарства? Он ведь, не знаю, ест почти как нормальный человек. Думаю, он согласился бы пить пару таблеток в день.

Учитывая, что пока Джим живёт у него дома, Себ, пожалуй, готов был взять на себя эту неприятную обязанность и кормить босса лекарствами по расписанию.

— Понимаете, препараты, которые могли бы помочь в его случае, имеют много побочных эффектов. Сонливость, чувство отупения, снижение памяти и когнитивных способностей. Я уже не говорю про увеличение веса, тахикардию и сексуальную дисфункцию.

Док замолчал. Себ понимал, о чём он: Джим никогда не пойдёт на приём препаратов, которые тормозили бы работу его гениального ума.

— Я обсуждал это с Ричардом дважды. С мистером Мюрреем. Он сказал, что ему проще пустить себе пулю в лоб. И поверьте, если он почувствует, что его разум слабеет…

— Я понял, то есть подмешивать ему пару таблеток в утренний чай — не вариант.

Не то чтобы Себ собирался это делать.

— Кстати, почему вы так держитесь за это его имя? Почему именно…

— Ричард Мюррей? — док развёл руки и улыбнулся: — О, мне приятно его так называть, потому что это напоминает мне о прошлом. Застенчивый ирландский юноша сидит в ложе Ковен-Гардена рядом с роскошной женщиной на пятнадцать лет старше него и с восторгом слушает «Травиату». Конечно, это была маска.

Поднявшись, Дарелл отошёл к окну и оттуда сказал:

— Я понимаю, что вы чувствуете. Сам прошёл через это.

Себ не успел ответить — раздался громкий щелчок. Дарелл тут же вышел в коридор — и вернулся оттуда вместе с Джимом. Кажется, он совершенно не удивился, увидев Себа в гостиной, только хмыкнул и пригладил волосы.

Приказал:

— Фредди — в машину, там открыто.

И как только Дарелл ушёл, сел на его место напротив Себа, пододвинул к себе недопитый чай, глотнул и покачал головой:

— Ты паникёр, детка. Не бойся, — он протянул руку, схватил Себа за запястье ледяными пальцами и повернул, чтобы рассмотреть циферблат часов. Себ не вырывался из этого захвата, просто ждал. — Носишь. Нравится?

— Череп — не совсем мой стиль, — пожал плечами Себ, — но работают.

— Мужлан без капли вкуса, — с особой нежностью протянул Джим. — Не снимай. Я не сержусь, детка. Но больше так не делай, — он вздохнул, отпустил руку Себа и помассировал виски. — Я временно уеду от тебя, дорогой. Читай газеты и не делай резких движений. И не двигай мою кровать, — он подмигнул. — Чао, Святой Себастиан. Посиди тут минут десять, дверь потом просто захлопнешь.

Он вышел из комнаты, Себ дождался, пока за окном не завёлся мотор. Хотелось бы верить, что Джим остыл и передумал убивать Дарелла — несмотря ни на что, док ему скорее нравился. А слова про газеты тревожили.

Но Себ задавил волнение в самом зародыше — в конце концов, Джим преодолел приступ, выглядит вполне нормально, и у него явно есть какой-то план — и это всё, что нужно знать.

Странное это было чувство — возвращаться в пустую квартиру после недели жизни по соседству с Джимом. Там оказалось слишком тихо и слишком спокойно.

И вроде бы стоило испытать от этого искреннее облегчение — Себ всегда любил жить один, — но вместо этого было неуютно.

Следующее утро он начал с покупок газет, но там не было ничего интересного — если не считать интересными военные действия в Ливии. Себ прочитал посвящённые ей статьи — и понял, что не испытывает особого желания оказаться там, среди парней, которых вот-вот направят на урегулирование конфликта.

На следующий день в газетах снова была Ливия, британские заложники, чемпионат Европы по футболу и какие-то мелкие новости. На всякий случай Себ брал сразу пять разных газет и прочитывал их от начала до конца — на это уходило по полдня. А в остальное время он в основном лежал на кровати или вяло занимался спортом. Чувствовалось, что ожидается что-то серьёзное. И не хотелось впустую тратить силы.

Единственное, что он сделал действительно важного, это съездил снова к Сьюзен и всё-таки сумел с ней поговорить — хотя разговором они оба остались недовольны и особого смысла в нём не было. Но Себ попытался. Он возлагал надежды на первую поездку в новую школу — они будут вдвоём, обсудят плюсы и минусы этого выбора, и может, тогда Сьюзен поменяет отношение.

Ещё он проверил винтовку и откалибровал прицел — на всякий случай.

В один из дней газеты заполнили сообщения о взрыве на японском атомном реакторе. Себ подумал (отлично осознавая, что шутка совсем слабая и неуместная), что этот взрыв всё-таки крупноват для Джима.

Потом, стоило пройти волнению по поводу взрыва, все первые полосы газет заполнил Шерлок Холмс: в этот раз он поймал преступника, который уходил от Интерпола двадцать лет. Тем же вечером позвонил Грег — счастливый и, похоже, уже пьяный. Но Себ отговорился работой и поздравил его по телефону, а приезжать на празднование отказался. Не хотелось пить, учитывая, что в любой момент ему могут потребоваться ясная голова и твёрдые руки.

С исчезновения Джима прошло почти две недели. Себ почти решился позвонить Дареллу и узнать, всё ли в порядке, но не успел.

Очередная утренняя газета дала ответы на все вопросы.

«Дэйли экспресс» вышла с огромной чёрно-белой фотографией Джима на первой странице. Снимок явно был сделан с камеры видеонаблюдения, но его чёткости хватало, чтобы рассмотреть детали: сокровищница Тауэра, Джим в перчатках и с огнетушителем, замахивается на стекло одной из витрин. И на стекле надпись чем-то белым: «Ловите Шерлока».

В других газетах тоже были фотографии Джима — в основном, как его сажают в полицейскую машину. Заголовки гласили: «Преступление века», «Он взломал Тауэр», «Похититель драгоценностей предстанет перед судом в Бейли», и, наконец: «Знаменитый детектив станет свидетелем: Шерлока Холмса вызывают в суд по делу Мориарти».