Пряничного человечка застрелят в десять ноль одну (джен)

В Карлайле редко бывало жарко. Вот и сейчас, несмотря на май, стояла прохладная погода. Что не мешало Себу уже час как сидеть на веранде в плетёном кресле, закинув ноги на низкий столик, пить остывший чай и почти бездумно смотреть поверх живой изгороди на зелёные поля.

Все ушли.

Папа забрал Джоан и Эрика стрелять грачей — по его словам, они так расплодились, что местным разрешили всесезонный отстрел на этот год. Сьюзен, уставшая от долгой дороги и новых впечатлений, заснула сразу после ланча. Мама на кухне возилась с обедом.

Впервые за два дня Себ остался полностью предоставлен своим мыслям. Господи, как будто в них было хоть что-нибудь хорошее.

Он сорвался к родителям неожиданно, без всякого плана. Выдернул из школы Сьюзен. Слегка напугал своим порывом Джоан (и, заодно, рассмешил, она даже не удержалась от шутки о том, как стремительно развиваются их отношения, раз уж дело дошло до знакомства с родителями). Что до Эрика…

С ним на выходе из Скотланд-Ярда состоялся непростой разговор.

В другое время Себ, наверное, даже прикрикнул бы на парня, но после всего, что произошло, у него просто не было сил ещё и на воспитание трудных подростков. Так что в ответ на многочисленные «Спасибо» за то, что вытащил из полиции, Себ бросил резко:

— Зря я тебя на стрельбище водил. Не вырос ещё.

Готовился было к возмущению и протесту, но Эрик только повесил голову.

— Это всё кажется, что оружие — игрушка.

— Это было не настоящее оружие! — вдруг выдохнул Эрик, и Себ подумал, что именно этот аргумент он повторял сам себе, когда сомневался, стоит ли ввязываться в эту дурацкую затею. — Я не стал бы…

«Ненастоящую» пневматическую пукалку Себ видел у Грега на столе — копия М1911.

— Из этого ненастоящего оружия вполне можно убить. И ума для этого особо не требуется.

Себ устало махнул рукой.

— Родителям твоим я ничего говорить не буду. Захочешь — сам расскажешь.

Они неторопливо брели до припаркованного за километр «Форда». Джоан с ними не пошла — сказала, что доберётся пешком, и Себ оставил ей ключи от дома.

Было душно и мерзко на душе.

Именно тогда он почувствовал импульсивное навязчивое желание уехать из Лондона. Хоть куда-то. И почему-то сразу подумал о Карлайле.

— Сэр? — Эрик сбил его с мысли. — Мистер Моран, вы сильно сердитесь на меня, да?

Цензурный ответ Себ сумел найти не сразу. Хотя, если уж говорить откровенно, не в Эрике была проблема. Вернее — да, он злился на парня за то, что тот оказался слишком инфантильным, и ещё за то, что открылось это так не вовремя. Но главное, он чувствовал, что его выдержка начинает давать трещину. И здесь Эрик был совершенно ни при чём.

Ему требовался перерыв. Те самые две недели отсрочки, которые он получил, нужно было использовать с толком.

— Не сержусь, — сказал он вслух. — Я… — он посмотрел на Эрика, который выглядел совершенно потерянным, — просто думал, что ты старше. Я не могу тебе дать своих мозгов. И запретить что-то тоже не могу. Но мне будет больно, если ты запорешь себе жизнь вот этим вот…

— Армией?

— Дурью. До армии ещё дожить надо, знаешь ли.

Эрик спросил резко:

— Почему вы так уверены, что я не справлюсь?

— Я не уверен, — сказал Себ честно. — Я не знаю. Пойми, ты умный парень. У тебя куча вариантов, чем заняться в жизни.

— Но ведь вы…

Себу очень захотелось сбежать к чертям прямо сейчас. Но было нельзя — сам полез в воспитание одинокого подростка, теперь сам и огребает. Всё закономерно.

— Я в твоём возрасте был балбесом. В табеле у меня было две отличных отметки: по физической подготовке и по математике. Причём вторая — за то, что я очень быстро считаю в уме большие числа, что неизменно приводило моих учителей в восторг. Когда дело доходило до вывода теорем, например, я превращался в совершенного тупицу, — Себ и сам не знал, зачем это говорит, но ему осточертел фанатичный блеск в глазах Эрика.

Не мог он быть примером для подражания.

«Скажи, почему ты целый? Ответь мне, детка».

Чёрт.

— После школы я вообще не знал, чем займусь. Поехал в Лондон. Работал в кафе два месяца. Валял дурака. Потом записался на полицейские курсы от нечего делать, сбежал оттуда незадолго до окончания. И только потом начал соображать, что делать дальше.

Эрик смотрел на Себа с приоткрытым ртом. Это было тяжело выносить.

— Оказалось, что армия мне хорошо подходит. Там… — он пожал плечами, — всё решено за тебя. Тебе не нужно думать.

— Не нужно? — тихо спросил Эрик.

— Это странное чувство, — отозвался Себ. — Тебе говорят, куда идти и что делать. Сколько тренироваться и когда. Как одеваться: всё, до трусов. Потом — куда ехать. И там — кого убивать. Конечно… — он должен был об этом сказать, — остаётся личная ответственность в рамках боевой задачи. Ответственность за напарника. Но до неё ещё дожить и дорасти надо, — мотнув головой, Себ сказал устало: — Всё, хватит. Давай в машину и… отвезу тебя домой. Проехали. И не вздумай продолжать эту стрельбу. Не понимаешь, почему — запомни, что это запрещено законом.

Эрик попытался было что-то ещё сказать, но Себ бросил на него, похоже, достаточно злобный взгляд — и он прикусил язык.

Всю дорогу они ехали молча, слушая радио. Уже подъезжая к дому Уилширов, Себ вдруг спросил:

— Хочешь съездить к моим родителям? На неделю? Я собираюсь завтра выехать с Джоан и Сьюзен. В машине остаётся место.

Зачем ради всего святого он это предложил? Скорее всего, потому что боялся оставить парня без присмотра и уехать, а потом узнать, что произошло что-то ещё более опасное.

Эрик закивал так радостно, что Себу даже стало неловко за грубость и за молчание.

Дом родителей, кажется, давно не видел такого наплыва гостей.

Но наконец все разошлись, и Себ остался на веранде тупо смотреть в пустоту. Даже знакомство Сьюзен и Джоан, из-за которого он должен был бы переживать, прошло как в тумане. Дорога до Карлайла. Мамины объятия. Какие-то домашние разговоры в гостиной за плотным ланчем.

Где-то в голове поселился Джим, но даже его Себ почти не слышал. Разве что изредка улавливал: «Ты бы медленно истекал кровью, мой Святой Себастьян, ждал бы смертельного выстрела… Но его бы не последовало».

Ему было жутко, когда Джим говорил об этом, и не потому что он боялся смерти или претворения этой фантазии в жизнь.

Сзади скрипнула дверь. Себ узнал шаги, поэтому не стал оборачиваться. На плечи опустился тёплым плед. Подтянув его, Себ закутался и пробормотал:

— Спасибо.

Мама села в соседнее кресло и попросила:

— Убери ноги со стола, дорогой. От папы это ужасная привычка.

— Я потом приберусь. И стол помою.

Шевелиться не хотелось даже ради маминой просьбы.

Раздался тяжёлый вздох с намёком: «За что мне эти двое?»

— Тебе помочь? — спросил Себ через пару минут молчания.

— Не надо, там всё уже готово, — ответила мама и проговорила с искренней заботой: — Как ты, Басти?

— Нормально, — выдавил он стандартный ответ, точно зная, что маму он не убедит.

Но ему не хотелось сейчас расспросов. Просто ещё немного посидеть здесь, в тишине.

— Джоан — замечательная девушка.

— Ты разговаривала с ней час за ланчем, маловато для выводов, — фыркнул Себ, слегка расслабившись. Раз уж так надо говорить, то лучше о Джоан. — Но да, она замечательная.

— Только вот совсем не в твоём вкусе.

Себ хмыкнул:

— Наверное, мне виднее.

— С десяти лет ты выбирал девушек умных, но скромных, домашних и обязательно красивых, — уверенно заметила мама, впрочем, явно в шутку.

— Да уж, школьная подружка — отличный показатель.

— Или десять? Если вы будете жить вместе, Джоан скрутит тебя в бараний рог, дорогой.

Себ лениво прикрыл глаза и кивнул.

— Ладно.

— Пожалуй, ты прав. Она умница, так что тебе это не навредит.

— Ты только что сказала, что мне пойдёт быть подкаблучником. Спасибо, мама, — сказал он, слегка улыбнувшись. — И нет…

— Что нет?

— Даже не вздумай сказать, что так оно и есть.

— Если хочешь — не буду.

Если зажмуриться, то очень легко представить, что он только что вернулся из школы. Папа на работе, и они с мамой сидят на этой веранде, пьют чай и болтают. И самая большая проблема на свете — это низкий балл за сочинение, в котором было много ошибок и никакого смысла, поскольку книгу, о которой нужно было писать, Себ не прочёл: скучная и про любовь.

— Когда ты родился, — сказала мама задумчиво, — я чувствовала себя ужасной матерью. Ни с чем не справлялась. И всё утешалась тем, что ты немного подрастёшь — и проблем станет меньше.

Да, Себ так тоже думал, держа в руках орущее одеяло по имени Сьюзен. Поэтому покачал головой и уверенно сказал:

— Не сработало.

— О, ты это уже выяснил? Я осознала попозже, к твоим, наверное, одиннадцати. А хуже всего, когда дети вырастают и уже не рассказывают про свои проблемы.

Приоткрыв глаза, Себ повернул голову и сказал спокойно:

— У меня нет никаких проблем, если ты об этом. Я просто заработался, устал. И всё.

Протянув руку, мама коснулась его пальцев. Погладила.

— Я не спрашиваю, Басти. Просто рада, что ты приехал.

Мама снова откинулась в кресле.

— Я тоже рад, — невнятно ответил он. И не сопротивлялся, когда спустя полчаса мама встала и обняла его сзади, поцеловала в макушку. Обычно он старался избегать такого рода нежностей, но никогда не скрывал, во всяком случае, от самого себя, что ему они были очень приятны.

Полминуты или даже меньше длилось это странное чувство — что его хрупкая невысокая мама снова, как в детстве, может его защитить от всего мира. Потом оно всегда проходило, оставляя лёгкое смущение. Это он был тем, кто должен защищать и её, и папу. Теперь уже — он.

Но пока, на эти короткие секунды, он полностью расслабился.

И даже Джим в голове вежливо заткнулся.